Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)
— А за то время, что я до чолука у тебя батрачил?
Сухан Скупой выдавил улыбку:
— За это, братишка Берды, сам назначай, сколько хочешь.
— Зачем назначать? Я твою совесть проверяю.
— Три овцы, братишка… Ты тогда маленьким был, больше не заработал. Но если хочешь больше, бери больше! У меня здесь семьдесят овец — всех могу отдать!
— Не надо мне твои семьдесят! — сказал Берды. — Потом станешь на всех базарах кричать, что тебя Берды ограбил. Оставляй двадцать овец — и уходи. Но не думай, что расчёты закончены! Я вижу, что легче из сухого хауза воды напиться, чем совесть у бая увидеть. Овцы мои ягнят приносили? Приносили. Может, не по одному, а по два в год. Ты их почему не считал?
— Братишка Берды-джан!..
— Ладно, хватит! В другой раз ягнят подсчитаем, а сейчас иди, отделяй моих овец.
— Пойдём, братишка, пойдём, милый!..
— Никуда я с тобой не пойду! Пусть Аллак пойдёт…
К Аллаку присоединился Дурды, и они вышли вместе с не чуящим от радости ног Суханом Скупым.
После их ухода все стали вспоминать различные проделки Скупого. Воспоминаний было много, хватило бы на целую ночь.
Вернулся Аллак, радостный, возбуждённый.
— Богатыми стали: целая отара овец в агиле стоит!
— Можем и мы немножко богатыми побыть, — сказал отошедший Берды. — Выбери парочку пожирнее — надо чектырме приготовить, людей угостить. Кто-нибудь может овцу резать?
— Можем.
— Была бы овца, а мясник найдётся!
— Пойдём, братишка Аллак, показывай, где они!
Управились споро. Пока одни свежевали овечьи туши и крошили мясо, другие успели выкопать и разжечь очаг. Вскоре из казана потянуло аппетитным запахом, а ещё через небольшое время варево было разложено по большим деревянным мискам — чанакам. Иронически восхваляя щедрость Сухана Скупого, дайхане поели с большим аппетитом. Аллак жалел, что Дурды куда-то запропастился: он давно мечтал наесться до отвала свежего мяса.
После еды пили чай, заваренный женой Сергея, которая, чтобы не стеснять дайхан, не присутствовала при их беседах.
— Яшули — обратился Берды к Худайберды-ага, — пойдите в агил, выберите себе пять овец, какие понравятся — берите.
Старик непонимающе уставился на парня:
— Зачем твоих овец забирать стану?
— Берите и не вспоминайте, что такому-то должны пять овец. Ничего вы мне не должны. Но только не бросайте работу, закончите свою делянку на канале.
— Пошли тебе аллах светлые дни и ровную дорогу! — растроганно пробормотал Худайберды-ага. — Теперь не брошу… Приварок есть, с приварком работать можно…
— Ешьте, яшули, на доброе здоровье!.. А ты, Клычли, четыре овцы себе забери…
— Мне-то зачем? — удивился Клычли.
— Бери, бери! Найдём время, когда их съесть у тебя дома.
— Это совсем другое дело, — согласился Клычли. — Можно взять.
— А пять овец отведи завтра Оразсолтан-эдже. Скажи: Берды прислал.
— Ладно, отведу.
— Осталось четыре. Пусть они у Сергея и остаются. Мы много раз его хлеб-соль ели, этих барашков тоже съедим… Ну, вот и всё. Кажется, больше забот у меня нет. — И Берды, довольный собой, засмеялся.
Землекопы хвалили его за щедрость, но их похвалы были не очень искренни. Они считали, что можно зарезать для гостей пару овец. Можно подарить несколько овец друзьям. Однако раздать одним махом всё своё достояние — такое не укладывалось в их мозгу.
— Разная судьба у людей, — между тем говорил Берды. — У одного — добрая, у другого — злая. Один в детстве с утра до вечера сладости ест, а у другого во рту, кроме песка, ничего нет, но — тоже живёт. Я рос не с теми, которые леденцы ели. Наверно, потому все мои мысли сводились к богатству. Думал, накоплю заработанных овец, через пятнадцать-двадцать лет зажиточным стану, женюсь. Теперь совсем не хочу копить, душа не лежит к богатству. На алчных баев гляжу: словно бешеные собаки грызутся. Разве для этого должен жить человек? За богатством гонишься — душу теряешь. Слава аллаху, мне в ашхабадской тюрьме добрые люди веки немного приподняли на эти вещи. А патом, когда в Мары в одном доме жил, ещё лучше стал отличать чёрное от белого. С тех пор вот он, Сергей, самым близким другом стал. Слушаю его, потихоньку понимаю, как надо жить. Не всё ещё понял, однако пойму, где правда.
— Главная правда — друг за дружку держаться беднякам, — сказал Сергей. — Те, кто не смог докопать делянок, тоже придут требовать свою долю воды. Вы должны их поддержать, они — ваши братья. Сегодня на них беда навалилась — вы им поможете. Завтра на вас навалится — они помогут. Так я говорю?
— Правильно, братишка Сергей, надо всем вместе.
— Одним пальцем не ущипнёшь.
— У нас тут у большинства вообще надела нет. Мы — наёмные рабочие.
— Воды нет, — сказал Сергей, — слова правды всё равно есть. Держитесь правды!
— Ай, хорошо ли будет против закона идти?
— Этот закон — не закон! Его мирабы и баи придумали, чтобы нажиться на беде на вашей, сжечь ваши сердца в огне горя.
— Правду сказал, братишка! Огонь уничтожают огнём, — так наши отцы говорили.
— Что может сделать бедняк? Пыль хоть до неба поднимается — всё равно пылью остаётся.
— Совсем тяжёлые времена. Бьют того, кто в шубе, а больно голому.
— На лбу шишки набили, вымаливая у аллаха долю, а её всё едино нет и нет.
— Зачем лоб, если глаз нет!
— Умное слово сказал йигит! — одобрил Сергей последнюю реплику. — Дайханин — не пыль! Пусть это баи говорят, а вам не пристало самих себя унижать. Дайханин — скала, опора всей земли. Без трудовых людей баи давно бы с голоду померли. Они это хорошо понимают. Поэтому-то и держат нас уздой лжи и неправедных законов. Вот тут говорили о дэвах, запертых в горе Каф. Не дэвов — правду спрятали от вас баи в эту гору! Не вымаливать долю надо — парень правильно сказал — а пошире открыть глаза на несправедливость и требовать то, что по вашему праву, по вашему труду принадлежит вам.
Йигит, заслуживший одобрение Сергея, заметил:
— Мы все сторонники справедливости. Вот и гнём всю жизнь шею под непосильным трудом. Иначе давно бы уже нашёл мерина и «хлопушку» — и на большую караванную тропу!
— Это не дело! — строго сказал Сергей. — Вы не бандиты, вы мирные труженики.
— Знаем. До этого своим умом дошли. Просто к слову пришлось. А только где искать её, правду эту?
На водоразделе ищите, друзья!
— Кто её там положил?
— Мирабы ваши положили! Когда работы на канале закончатся, туда придут люди, от горькой необходимости продавшие свои недокопанные делянки. Поддержите этих людей — найдёте правду. Если дело до стычки дойдёт, не стойте в стороне, становитесь рядом с такими же бедняками, как вы сами. Ваши друзья они, а не мирабы и баи. Только в такой братской…
В комнату ворвался запыхавшийся Дурды.
— Парни! — закричал он, переводя дыхание. — Берды, Аллак, вставайте!.. По марийской дороге к плотине конные скачут!..
— Спасайтесь, сынки, — сказал один яшули.
— Предупреждённый — наполовину спасён, — добавил второй. — Не мешкайте, когда аллах посылает вам свою милость, предупреждая.
Аллак торопливо вскочил, едва не позабыв о своей винтовке, лежавшей возле стены.
На щеках Берды вздулись желваки, глаза сверкнули и сузились, словно перед ними маячила мушка в прорези прицельной рамки.
— Бекмурад-бай?..
— Не дури! — Сергей крепко сжал его локоть. — Не время личные счёты сводить!
— Парни, бегите! — Дурды, щёлкнув затвором казачьего карабина, метнулся к двери. — Бегите! Я их задержу!..
— Стой, дурак! — не на шутку разозлился Сергей; Клычли, понимая его, быстро встал у двери. — Вы что, всё дело провалить хотите? Никого не надо задерживать! Ночь тёмная, скрывайтесь в заросли тальника там вас сам шайтан не найдёт!.. И не вздумайте в драку ввязываться! Быстрее бегите!..
Не успел Клычли развернуть на коленях книгу стихов, как дробный топот множества копыт оборвался возле дома. Под сильным ударом ноги распахнулась дверь. Заняв весь дверной проём своим грузным телом, на пороге встал Бекмурад-бай. Из-за его плеча, поднимаясь на цыпочки, выглядывал коротышка Медед — сын Сухана Скупого.
Бекмурад-бай обвёл сидящих налитыми кровью глазами и, остановив их на Сергее, сказал, как всхрапнул!
— Проводил друзей?!
— Вежливые люди, входя в дом, здороваются, — спокойно ответил Сергей.
Бекмурад-бай, багровея, буркнул что-то, отдалённо, напоминающее «алейк», и снова повторил вопрос,
— Какие друзья интересуют почтенного бая?
— Ха, не знаешь всех своих друзей?.
— Садитесь, — гостеприимно предложил Сергеи, но Бекмурад-бай только повёл бычьей шеей, не трогаясь с места.
— Наши гости все на месте сидят, — подал реплику Клычли. — Стихи Махтумкули читаем. Послушайте и вы, почтенные.
Не обращая внимания на его слова, Бекмурад-бай уставился на Сергея.
