Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)
— Вот, Сергей-джан, и пойми: где — хорошо, где — плохо. Как нам разум подсказывает, не годится нашему сыну, который живёт в Самаре, поздравлять нас с тем, что прогнали царя. Он — царь, а все цари — под особой защитой аллаха. Наш ум не может понять, почему аллах позволил свершиться такому. Люди говорят, что Ишан Сеидахмед в книге вычитал киамат — конец света. Может, поэтому?
— Киамат! — усмехнулся Сергей. — Слепой об стену ударится, думает, что конец света.
— Я правду говорю, сынок! — настаивал Худайберды-ага. — Сказал ишан, что скоро на землю обрушится ад. Хиву, вроде бы, уже засыпали пески, в Ахале всё разрушил ветер, Теджен затопило, в Мары скоро пойдёт мор. А за Туркмен-Кала, в песках, видели, говорят, след змеи. Ширина — больше пяти шагов. Говорят, по пескам проползёт змея вокруг Мары, а потом обрушится на город. Ты не смейся, Сергей-джан, мы ничего не понимаем. Что услышим — думаем правда. Ноги наши трясутся и сердца дрожат от этих разговоров. Мы пришли, чтобы ты объяснил нам, что к чему — где. ёж, а где коровья лепёшка.
— Много нечего объяснять, — сказал Сергей. — Царь жил по какому закону: и принёсший воду, и разбивший кувшин — равны. А на самом деле это далеко не так. Царскому поместью в Байрам-Али не страшны ни засуха, ни наводнение. А дайханам? Наверно, многие яшули помнят прошлую засуху. Много горя принесла она дайханам, А наводнение, — его уж я хорошо помню, когда вода до Теджена дошла? Пятнадцать тысяч дайхан три месяца приводили в порядок своё хозяйство… Вы говорите, что, мол, всё от бога. Но ведь вы любите повторять слова аллаха: «От тебя — работа, от меня — сытость». Кто сам старается, тому и аллах помогает. Конечно, обуздать Мургаб сами, без помощи правительства, вы не можете, поэтому вам нужен не. царь, а такой хозяин, который болел бы за нужды всего народа. Царя жалеть не надо! Правильно сделали умные люди, что выгнали нерадивого хозяина.
Разговор продолжался до поздней ночи, пока Худайберды-ага, спохватившись, не положил ему конец…
— Умный парень Водяной Сергей, — рассуждали между собой возвращающиеся дайхане. — Слушаешь его — рот забываешь закрыть.
— Наверно, все вопросы на свете знает.
— Как правильно сказал: муллы и ишаны живут о одним словом «дай!»,
— Хе! Разве есть человек, который бы не просил? Ты сам всегда тянешь руки к богу: «Дай!»
— Не путай, Ханали, белое с чёрным! Я сначала работаю, а потом прошу за труды.
— Хапали хочет кибитку к кибитке поставить!
— Одно дело поработав просить, другое — из прохладной тени руку протягивать.
— Разве мулла ничего не делает?
— Что же он делает?
— Ручку у яйца ищет!
— Не ручку, а бога на нас молит!
— Мы сами помолимся, а он пусть помахает кетменём с утра до вечера!
— Ханали, наверно, сам муллой задумал стать!
— А ведь правда, люди, много умных речей мы сегодня услышали. Даже в голове у меня светлей стало!
— Незаметно. Ты всё время на мои пятки наступаешь.
— Откуда Сергей столько знает?
— Ему русские говорят, которые у рыбаков живут.
— Слух ходил, что их за ум из Петербурга к нам переселили. Правда это или нет?
— Кто знает, может, правда. Они, говорят, самого Эфлатуна[20] могли бы учить.
— Что — Эфлатун! Сам Эристун в ученики им не годится!
— Большим мудрецом был Эристун. Один раз его испытать хотели, под постель бумагу положили. А он посмотрел на небо и сказал: «То ли небо немножко спустилось, то ли земля приподнялась, но расстояние между ними изменилось».
— Это не Эристун, это Эфлатун сказал!
— Ай, всё равно, кто сказал. Главное — хорошо сказал.
Раз в году и чёрт плачет
Несколько раз собирались дайхане в домике на плотине. И с каждым посещением всё крепче становились невидимые нити, связывающие дайхан с Сергеем, всё откровеннее разговоры, единодушнее выводы. Это — радовало, это — было нужно.
Сергей специально побывал в марыйской рабочей организации. Там шёл разговор о положении дайхан, об активизации их социальной борьбы. Для успеха борьбы было важно не столько доверие народа к словам Сергея и его единомышленников, сколько единомыслие самих дайхан, убеждённость в том, кто — друг, кто — враг. Ещё бытовал среди людей принцип: пусть хоть потоп, была бы моя кибитка цела. Цепким стервятником ещё держалась за душу туркмена родовая, племенная рознь.
Надо было, чтобы дайхане усвоили другую истину: пришла беда к соседу — пришла и к тебе. Чтобы поняли, что бедняк-эрсаринец в сто раз больше друг бедняку-текинцу, нежели текинцу-богачу. Только в таком случае можно рассчитывать на победу.
Из бесед с землекопами Сергей Ярошенко вынес определённые убеждения, которыми поделился с марыйскими товарищами. Борьба была рядом, она вставала живой картиной завтрашнего столкновения на водоразделе, столкновения, которое вряд ли может разрешиться мирным путём. Нужно было настраивать на это наиболее активную часть дайхан, за которыми пошли бы остальные, дорог был каждый человек. Поэтому появление трёх друзей в доме Сергея явилось большой радостью для хозяина.
— Мы по стихам Махтумкули соскучились, — едва поздоровавшись, заявил Дурды. — Заставим сегодня Клычли целую ночь читать!
— Я готов! — охотно отозвался Клычли. — Могу две ночи подряд читать, только слушайте.
— У нас почти каждый вечер много гостей бывает, — сказал Сергей.
— Кто? — насторожился Аллак.
— Землекопы с канала.
— Землекопы — это хорошо. Пусть приходят. Они тоже с удовольствием послушают.
Занятый своими мыслями, Берды не вступал в разговор. Недавно на берегу канала он увидел Сухана Скупого, у которого землекопы торговали барана. И всё прошлое, что, казалось, уже осело в сердце, как муть ка дне водоёма, снова всколыхнулось и заставило стиснуть зубы в холодной ярости.
Он подумал о том, что всю жизнь, всё время, с той поры, как начал трудиться, работал на Сухана Скупого и не получил от него ни копёнки. Жаден проклятый Скупой! Люди говорили, от жадности семью голодом морил. И Узук погубил, потому что Бекмурад-бай определённо отвалил ему кучу денег. Чтоб твоё жирное брюхо лопнуло, паук вонючий, вшивый шакал! Сдохнуть тебе без могилы в чужом краю, на свалке падали за то, что сжёг ты моё сердце, растопил честь моей Узук. Убить тебя надо немедленно! И подлого Бекмурада убить. Весь род его под корень вырубить!
— Слушай! — Дурды толкнул приятеля локтем в бок. — О Менгли стихи, о возлюбленной Махтумкули.
— Выйдем! — тихо сказал Берды.
Когда они вернулись и сели на своё место, оба были не в духе. Клычли ещё некоторое время читал звучные строфы великого поэта, изредка взглядывая на друзей, потом захлопнул книгу и засмеялся:
— Вы, парни, как после неудачного святотатства носы повесили. Какой недобрый ветер тронул вас на улице? То один Берды сарычем[21] сидел, а теперь оба нахохлились. Рассказывайте, что случилось?
— Ай, ничего не случилось, — попытался улыбнуться Берды, но улыбка не получилась.
— Говорите! — вмешался Сергей. — Нечего от друзей тайны прятать!
Рано или поздно ребятам пришлось бы развязать языки — очень уж решительно были настроены Сергей и Клычли. Но тут скрипнула дверь и на пороге возникла коренастая фигура мираба Мереда. Лицо его дрогнуло, когда он увидел Берды и его товарищей, однако спокойно поздоровался и вошёл в комнату.
Следом за ним, споткнувшись, перевалился через порог Сухан Скупой. Он оказался менее сдержанным: его лоснящиеся щёки моментально посерели, словно он встретил приведение или злого духа. Заплывшие глазки бая заметались испуганными мышами. Вероятно он повернул бы назад, если б не загородили выход столпившиеся дайхане. Переминаясь с ноги на ногу, словно он босиком стоял на раскалённом песке, Сухан Скупой заискивающе сказал:
— Здоров ли ты, Берды-джан? Всё ли благополучно? Здоров ли ты Дурды?
Усаживаясь, Меред глянул на него из-под насупленных бровей тяжело, как камень бросил, и опустил глаза. Берды ничего не ответил на приветствие бая — его душила тяжкая ненависть. Смолчал и Дурды.
Сергея немало удивил и обеспокоил приход Сухана Скупого и особенно главных мирабов. Это было и необычно и непонятно. Загадку разрешил Худайберды-ага.
— Наши землекопы по целым дням вспоминают разговоры в этом доме, — сказал он. — Мирабы заинтересовались: если там так интересно, мы тоже хотим послушать. Вот все вместе пришли. — И довольный тем, что привёл к друзьям знатных гостей, старик завозился, устраиваясь поудобнее.
У Сергея отлегло от сердца. Однако продолжать тот разговор, который вёлся здесь в течение нескольких дней, не следовало, и он спросил Мереда:
— Кажется, вы арчином были. Как стали мирабом?
Меред пропустил в кулаке аккуратную с проседью бороду, равнодушно сказал:
— Ай, Калмыков приезжал из Ашхабада, сказал, чтобы сняли с арчинства. Ну, и сняли.
