Александр Хьелланн - Яд
И вдруг оказалось, что она не могла пойти на разрыв с мужем — ведь она ожидала ребенка.
На мгновенье Венке забыла всю свою печаль. Она почувствовала острую жалость к этому будущему ребенку, которому его мать не протягивала навстречу рук с нетерпением и любовью и которому вообще никто не будет рад.
Нет, она не может быть настоящей матерью для будущего ребенка. И она не друг для своего сына, не истинная жена для своего мужа. Она ничего собой не представляет. И разве не лучше для нее уйти своим путем?
Нет, смерть никогда ее не страшила. И Венке нередко обращалась к мысли добровольно уйти из жизни. Она точно знала, что мужество не покинет ее, если такое решение будет принято. Она всегда иронически улыбалась, когда слышала высокомерные суждения о том, что люди, решившие исключить себя из числа живущих, — трусы. Мысль о самоубийстве была издавна так близка Венке, что она знала — чтобы решиться на это, требуется мужество.
Вихрь всех этих мыслей крайне утомил ее, и она погрузилась в тихое и мрачное раздумье. Да, да, будет лучше всего — и для нее и для других — признать себя побежденной жизнью и уйти совсем, вместо того чтобы жить ложью и по частям отказываться от того, за что она боролась. А боролась она за полную и ясную правдивость и на словах и на деле. И вот именно это она и предала.
Но ведь она не одна. Имеет ли она право увести из жизни другое существо? Смеет ли она погасить свет жизни, прежде чем он будет зажжен?
Новые и тяжелые сомнения охватили Венке. Она почти реально ощутила возле себя беспомощную детскую головку, которая доверчиво тянулась к ней.
Как поступить в таком случае? Какой избрать выход? Кто, кто сможет посоветовать ей?
Но вот в передней раздались шаги. Это пришел муж, которого она не ждала так рано — был всего девятый час вечера.
Вероятно, с мужем она обязана поговорить об этих своих сомнениях? Ведь он — ее муж, и он владеет половиной той маленькой жизни, которую она решила было погасить.
Муж оставил в передней свою трость и приоткрыл дверь ее спальни.
— Тут кто-нибудь есть? — спросил он.
— Да, — ответила Венке, не поднимаясь с дивана.
— Ты одна?
В голосе мужа были какие-то нотки, которые побудили Венке встать и торопливо зажечь лампу. Однако при этом руки ее так дрожали, что зазвенело стекло, ударяясь о колпак.
— Что-нибудь случилось с тобой? — спросил муж, беспокойно прохаживаясь по комнате.
Он задал этот вопрос с какой-то злобной и кривой усмешкой на губах.
Венке ответила с упрямой настойчивостью:
— А по-моему, с тобой что-то случилось.
— Да, ты права — со мной кое-что произошло. И об этом я хотел с тобой поговорить… Однако, боже мой, как ты дурно выглядишь!
У Венке было расстроенное и заплаканное лицо, но она не захотела говорить мужу о своем душевном состоянии. Ей вдруг захотелось сделать вид, будто она не понимает, что он имеет в виду ее заплаканное лицо, и, воспользовавшись случаем, сказать ему о своей беременности. Она произнесла:
— Я дурно выгляжу? Ну, это понятно почему. Мне казалось, что ты знаешь о причинах…
— Знаю о причинах? О каких причинах?
— Нет, ты не понял меня…
Венке замолчала. А муж, схватившись руками за голову, пристально посмотрел на жену тем взглядом, каким обычно врач осматривает своего пациента. При этом он бормотал что-то невнятное.
— Карстен, ты о чем говоришь?
— Я? Нет, я говорю: посмотрим, посмотрим, что будет…
— Я боюсь, что ни у тебя, ни у меня не лежит сердце к малютке.
— К какому малютке?
— К нашему ребенку, Карстен. К бедному нашему малышу.
Профессор Левдал резко повернулся к жене. И тут его бледное лицо исказилось уничтожающей усмешкой.
— Ты говоришь — к нашему? — произнес он отчетливо.
Венке, ничего не понимая, на секунду взглянула в его искаженное лицо.
— Карстен! — крикнула она. — Что ты сказал?
Муж, не отвечая, направился к двери, чтобы уйти, однако у выхода он снова обернулся к жене. Полуседые волосы его были взлохмачены, и глаза горели, как у зверя, который вырвался из клетки на свободу. Оскаленным ртом он крикнул ей хрипло и задыхаясь:
— Я не верю тебе ни в чем!
Она с криком бросилась за ним и подняла руку, чтобы его ударить. Но он поспешно вышел из передней. И тогда Венке отказалась от этого намерения. Однако она оставила это свое намерение только лишь потому, что не смогла бы ударить его с той уничтожающей силой, которая свалила бы его с ног.
Минуту Венке стояла в дверях, охваченная дрожью. Потом она вернулась к себе и, позвав служанку, сказала ей, что муж не будет ужинать и что она тоже уходит и не скоро вернется. Она возьмет с собой ключ от входной двери. И пусть никто не дожидается ее.
В этот вечер Абрахам играл в карты у Брока. Венке очень хотелось повидать его. А впрочем, пожалуй, будет лучше не тревожить его.
Венке оделась и вышла на улицу. Она пошла к Мордтману. Он жил теперь недалеко от их дома.
По дороге Венке ни о чем не думала. Но одна мысль, впрочем, не оставляла ее — она была теперь свободна, полностью свободна от мужа.
Она шла к Мордтману, чтобы обо всем ему рассказать. Тогда, наконец, вновь наступит ясность и правдивость в ее жизни. На счастье она больше не рассчитывала.
Раньше она не бывала у Мордтмана, но она знала те его окна, которые выходили на улицу. Сейчас там горел свет. И поэтому Венке направилась к дверям и постучала.
Микал Мордтман стоял в дверях в пальто и и шляпе. Он было собрался в клуб и, закурив сигару, хотел уже погасить лампу. С легким ароматом сигары в комнате смешивался запах еды — Мордтман ужинал дома.
— Добрый вечер, Мордтман! — сказала Венке и улыбнулась ему мужественно и печально. — Вот я пришла к вам. Но только дайте мне минуту собраться с мыслями.
Мордтман снял свое пальто и отложил в сторону сигару. Он не находил слов, чтобы сказать ей что-нибудь приветливое.
Эти дни охладили его кровь. Искаженное лицо профессора предсказывало, что вся эта его любовная затея может принять зловещий характер. Да и сама фру Венке была, так сказать, слишком тяжеловесной для тех легких отношений, к которым он стремился.
Вот, не угодно ли, она вошла в его комнату, уселась на диван и снова произнесла: «Вот я пришла к вам…» Но ради всех святых, что же прикажете ему делать? В каком тоне, черт возьми, надо с ней говорить? И как ему выпутаться из всего этого?
Да, конечно, она красива, даже восхитительна. Ей идет эта бледность, несколько растрепанные волосы и та поза, какую она приняла, усевшись на диван. Но к чему этот приподнятый и торжественный стиль ее разговора?
Мордтман налил ей стакан вина.
— Милейшая фру Венке, — сказал он, — у вас что-нибудь случилось? Произошло что-нибудь ужасное?
— Нет, — ответила Венке, снова улыбнувшись, — ничего ужасного не произошло. Напротив, случилось то, чего вы, кажется, желали.
— Ну, рассказывайте же! — воскликнул Мордтман тем бурным тоном, который должен был обозначать нетерпеливую восторженность.
Поглощенная своими мыслями, Венке не заметила ничего особенного в его тоне. Слишком важные вещи она должна была поведать ему. Ей предстояло сказать, что она рассталась с мужем и теперь согласна завязать новую жизнь с другим.
Вот поэтому Венке начала говорить медлительно и спокойно, как бы приглашая его этим терпеливо выслушать ее длинную и серьезную историю:
— Да, дорогой Мордтман, я, наконец, разошлась с мужем и пришла к вам… Однако позвольте мне сначала рассказать о другом…
— Вы… вы разошлись с мужем? — переспросил Мордтман, перебив ее. Он тотчас понял, что эта ее истории вызовет в городе немалый переполох. Еще бы: жена профессора Левдала убежала от мужа, чтобы остаться на ночь в его холостяцкой квартире!
Фру Венке мельком взглянула на Мордтмана. Легкая дрожь охватила все ее существо. Однако она по-прежнему сказала спокойно и даже как бы между прочим:
— Видите ли, у меня была бурная сцена с мужем… И вот я пришла сюда, чтобы просить вас о добром совете.
— О, я все сделаю для вас, милейшая фру Венке! Однако, признаюсь вам, вы меня сначала очень напугали. И, кстати скажу, вы чрезвычайно неосторожно поступили, придя сюда в столь поздний час.
Микал Мордтман пересел к ней на диван. Лицо Венке окаменело. Резкие морщины застыли возле ее рта. Она, сама всегда говорившая правду, обладала острым слухом на малейшую фальшь. И вот теперь Венке в точности поняла, что собой представляет Мордтман.
Она не разобралась в нем прежде потому, что в ее сердце зародилась к нему любовь. И это чувство сделало ее доверчивой и слепой. Кроме того, она и в самом деле чувствовала в нем подлинную страсть — особенно в то их последнее вечернее свидание.
Но вот теперь, как только у нее появилось малейшее сомнение, она приготовила ему западню, в которую он сразу же попал. В его голосе было так много облегчения, когда он услышал о том, что ее история не столь уж серьезна — это всего лишь бурная сцена с мужем, и ничего больше.
