Аркадий Крупняков - Вольные города
Ночная Кафа насторожена. Темно, тихо. Ватажник Назарка несет дозор на крепостной стене. Жутко и жалобно ухает где-то
сова, нет-нет да и просвистит пущенная неизвестным злодеем стре
ла. Назарка крестится и шепчет:
— Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, спаси и помилуя МЯІ
Вдруг внизу атаманов голос:
— Кто на стене?
— Это я, Назарка. И не страшно, атаман, по городу в ночи бродить?
— А тебе на стене не страшно?
— А что ж делать?
Рядом с Соколом Назарка видит Ивашку. Назарка рад людям. Спустился со стены, подошел к Соколу.
— Как, Назарка, живешь?
— Жирных вроде бы одолели, атаман, только свободы для простого люда нет. Вот хожу я по стене и думаю: сколь здесь ни жить, все самих себя сторожить. А мне бы в поле выйти, землю пахать, хлеб растить. Если честно сказать — не любо мне здесь. Как и прежде, на Дон тянет.
— Стало быть, воля здешняя тебе не по нутру? — спросил Ивашка.
— Какая тут воля! Погубим мы себя здесь.
— Иди, Назарка, на свое место и не беспокойся, не погубим. На Дон уйдем в сохранности. Спокоен будь.
Осмотрев посты и дозоры, Василько и Ивашка пошли в дом к Чуриловым. Несмотря на поздний час, Никита и сын не спали. С ними вместе сидел священник церкви Благовещенья отец Ро
дион. Родион был из греков, много жил в Киеве, потом уехал в Константинополь. На склоне лет судьба занесла его в русскую церковь в Кафе, где он был уважаем прихожанами за великие знания, доброту и мудрость.
Видно было, что пригласили Родиона специально для совета. Прикрыв выпуклые глаза, поп медленно говорил:
— Более ста лет во граде Сионе люди тощие, аки и ныне, взяли власть, одначе справиться с нею не сумели. Управлять оным городом не знали как. Чего ради мятеж сотворили — не ведали. Старые уставы порушили, а новых дать народу не могли. И оттого погибли, как и у нас погибнут здесь.
— Сто лет—велик срок,— сказал Семен.—Времена меняются.
— Так было и будет так. Глаголел ми фряжский монах, что недавно в королевстве Людовика взбунтовались работные люди и також погубили множество животов своих всуе. И вы забыли, грешники, что несть власти, да не от бога.
— Что нам делать, посоветуй, отче? — спросил Никита.
— Не ждите силы карающей, думайте о мече разящем. Пока не поздно, от места сего бегите, травой укройтесь, с землей сравняйтесь, живите тихо.
— А город, а люди? — тихо спросил Ивашка.
— Отдайте судьбы их в руки бога. Мудростью народною сказано: повинную голову меч не сечет.
— Ох, не так, отче,— сказал Семен.— За нас с батей, в случае чего, в первую голову возьмутся.
— Лесных людей, на господа бога надеясь, проводите подале, они, многотерпеливые, всю вину на себя примут. Ты, Никита, и ты, Семен, скажите, что принудили вас. Удалитесь в Сурож — там тише.
— Как ты, Вася, думаешь? — обратился к Соколу Никита.
— На всех нас перед ватагой вина большая,— заговорил Сокол.— Поманили вольным городом, а где он? Приуныли ватажники, мысли о волюшке в сердцах притушили, а коль мысли о свободе умрут средь нас, то станем мы самые что ни на есть настоящие разбойники. Посему понять надо — в Кафе доле ватагу держать нельзя. Вспомни, Никита Афанасьевич, что боярин нам советовал: уходить на вольные земли.
— Про вину перед ватагой — это ты, атаман, зря,—сказал Ивашка.— Слыхал условие: за битого семь небитых дают. Про себя скажу — за эти дни я про вольный город, который мы в сердце вынашиваем, в три раза боле узнал, чем за долгое время, что у Камня жили. Теперь, ежели даст бог, попадем на Дон, я ужо знаю, с чего начинать. Да и ватажники науку здесь добрую прошли. А теперь, Никитушка, сполняй обещание, что послу государеву дал,— провожай нас в дальний путь. Соберем ватагу, сядем на кораблики, махнем на Дон, да и дело с концом! А вы здесь на нас всех собак вешайте — не жалко. Нам в Кафе невест не выбирать, детей не крестить!
— Резок ты, Иванко, однако справедлив,— произнес Никита,— мешкать, видно, нельзя. С утра бегите с Семенком в порт, готовьте корабли. Отправлю вас на вольную волю, а сам здесь умирать буду.
Когда отец Родион, Ивашка с атаманом и Семен поднялись, Никита сказал:
— Ты, Вася, останься. Поговорить с тобой по душам хочу.
Никита сел против Сокола и просящим голосом заговорил:
— Оставайся у меня, Вася, а? Отпусти ватагу на Дон, с Ива- шей. Им что ты, что другой — лишь бы голова светлая да рука твердая. А Ольгунка моя зачахнет без тебя, изведется. И оборо- нить-то ее будет некому. Я стар, у Семена своя семья, у Гришки — тоже. Кто защитит ее с дитем на руках в это тяжкое для нас время? Подумай.
— Думал я о сем много...
— Ну и как порешил?
— Остаться мне здесь пока нельзя,— ответил Василько, не глядя на Никиту.— Потому в тайне сие не сохранить, и навлеку я на вашу семью беду. Да и смогу ли я один, без ватаги, защитить вас? — Помолчав немного, добавил: — К тому же братьев моих, товарищей оставить нельзя. Дал я им слово привести на Дон— слово это порушить не могу. Они мне — как родные.
— А дите, что скоро на свет появится, неродное? Сердце у тебя есть али нет?
— Прошу тебя, Никита Афанасьевич, пойми меня. Связала нас с тобой судьба одной веревочкой, а с ватагой я сотнями нитей скреплен. Бога ради помоги мне. Отпусти меня. Ольгу с дитем моим сохрани на время. Уведу людей на место — вернусь, если даст бог. В начале зимы вернусь.
Старый Чурилов долго молчал, потом поднялся, подошел к окну, глухо сказал:
— Я тебя, может, и понимаю, только она поймет ли? Сходи к ней.
В Ольгиной светелке Василько пробыл до утра. Вышел — рубаха на груди мокрая от ее слез. В голове мутные мысли, спутанные мольбами, упреками. Дал слово любимой не уезжать с ватагой, остаться в семье Чуриловых. Как теперь Ивашке, Кириллу и другим ватажникам в глаза смотреть?
А утром к атаману прибежал Пашка Батан весь в крови, упал на крыльце без памяти и только успел сказать:
— Атаман, беда, наших бьют!
Схватив два заряженных пистолета и саблю, Сокол бросился в город. Около церкви Воздвиженья он увидел большую толпу ватажников. Подбежал, растолкал людей, вышел на середину. На лужайке лежит Кирилл с Днепра, около него бьется в тяжелых рыданиях Полиха. Ватажники стоят кругом, обнажив головы. Василько снял шапку, склонился на одно колено, открыл воротник рубашки убитого. На левой стороне груди чернеет круглое черное пятно крови. «Шпагой пырнули, гады»,— подумал Василько.
— Где Иваша? — тихо спросил он подошедшего Родионку.
— Ранен Иваша. Унесли к лекарю.
— К какому лекарю? А ну, веди туда сейчас же!
По дороге Родионка рассказал атаману о случившемся. На рассвете Ивашка и Семен пришли в порт, чтобы готовить корабли. Им понадобились люди, и Ивашка повелел собрать в одно место всех котловых, чтобы те готовили ватажников к дальней дороге, а заодно и выделили по десятку человек для погрузки. Вдруг со стороны Охотничьих ворот показалось множество вооруженных людей. А ватажников было совсем мало. В первую же минуту стычки был убит Кирилл с Днепра, тяжело ранен Ивашка. Хорошо дрался Грицько-черкасин, но потом тоже был ранен.
— А Гришка где? — воскликнул Сокол.— Где же те, что Кирилла жизни лишили?
— Пошли в крепость. От раненого мы узнали, что это пришла консулу подмога из Сурожа и Чембало.
Ивашка был в памяти, хотя рану получил большую. Лекарь- еврей перевязывал грудь и живот раненого большими белыми платками и поил настоями трав. Увидев атамана, Ивашка приподнялся, подозвал его к себе и тихо сказал:
— Если не поспешим, дела будут плохи. Знатные получили подмогу и сегодня непременно выступят из крепости. Беги в порт, собирай ватагу — и на корабли. Ждать нечего.
— А ты?
— Меня хлопцы приволокут прежде всех. О ватаге заботься.
— Родионка, подь сюда! — позвал атаман. Мчись по котлам и зови всех ватажников в порт. Говори: «Спешно уезжаем»...
Семен Чурилов о стычке ничего не знал. Он успел за это время нанять двух капитанов и матросов на два корабля, побывал на «Святой Агнессе», все там привел в порядок, приказал вновь нанятым матросам подвести трирему к причалу. Все съестное, что нашлось в порту, ватажники перетащили в трюмы. Сухари, соленая рыба, вино и пресная вода — запасы немалые.
Скрипят дощатые трапы — ватажники идут на корабль. Ивашка и Грицько перенесены на суда прежде всех. Лишился Василько верных помощников, про обещание Ольге и думать забыл. Мыслимое ли дело оставить ватагу без головы? Хорошо, хоть Федька
