Джина Лагорио - Она и кошки
Общение с кошками развивает наблюдательность. «Ну как вы умеете их различать и по кличкам, и по повадкам, и по лицу? — удивилась однажды Тони. — Ведь тигровые коты все одинаковы». «Люди просто не дают себе труда их различать, — ответила Тоска. — Это все равно как европейцу сказать, что все японцы и китайцы на одно лицо».
Да, у нее наметан глаз на кошек, она все в них видит, потому что долго, не жалея времени, за ними наблюдала. И пришла к выводу, что человечьи лица подчас выдают лицемерие и надменность, а у кошек этого нет. Взять, к примеру, ту девушку с таким звучным именем… как бишь ее, Елена… Кассандра? Ах, да, Лавиния… так вот, она совсем ей не понравилась. Сразу видно, холодна и бессердечна, Маттео бы с ней намучился, ведь он, судя по отдельным высказываниям Тони о первой жене Джиджи, нисколечко не похож на мать. Тоска вдруг как наяву услышала голос Марио, укоряющий ее в том, что она судит о людях предвзято: ведь женщина всегда склонна обвинять свою предшественницу во всех смертных грехах. Но она верила Тони, потому что, с тех пор как переехала сюда из Милана, никто еще к ней не относился так по-доброму, как она и Джиджи. Сын тоже наверняка пошел в Джиджи своей чуткостью, ранимостью… А это эфирное создание (мысли опять переключились на Лавинию)… мужики по ней, должно быть, с ума сходят! Тоска видела, как они перед ней рассыпаются, стараясь предугадать малейшее ее желание. Как будто на этом белом личике (оно сильно выделялось на фоне бронзового загара остальных, даже у анемичного Энрико кожа приобрела оливковый оттенок) можно что-то прочитать! И речь какая-то непонятная, думала Тоска, спускаясь по лестнице. Спать пока не хотелось, пожалуй, можно посидеть на берегу в ночной прохладе и еще поразмышлять об этом вечере. Если встретит «трех мушкетеров» — заберет их домой. Они выскочили из квартиры за ней: видно, дома им было очень душно, открытые окна и двери в такую жару не спасают.
И что находят мужчины в некоторых женщинах!.. Она ведь даже некрасива. Только волосы — длинные, шелковистые — на это они падки. Вспомнила, как Бруно летом упрашивал ее не стричься, и Тоска во время своего романа отрастила волосы, а он, приходя к ней на свидание, прямо с порога говорил, чтоб она их распустила. Она тогда ухаживала за волосами, купила фен, всевозможные шампуни, которые расхваливают в телерекламе.
Фигура у этой Лавинии тоже не ахти, Тоске запомнились только слишком худые шея и руки. Еще бы, ведь они с женихом целыми днями стучат на машинке и на пляж спускаются лишь к вечеру — окунутся и назад, — а питаются небось одним воздухом. На ноги и грудь как-то не обратила внимания, поскольку взгляд был прикован к лицу — этой бледной маске, наполовину скрытой волосами. Странно все же, что такая молодая женщина так говорит, будто декламирует на сцене. Может, ее очарование и заключается в этой бесстрастности, точно внутри у нее скрыта какая-то тайна, но другим она недоступна, в лучшем случае лишь чуть-чуть приподнимается завеса. Другое дело Тони: ее милое лицо постоянно выражает волнение, разочарование, радость — их может прочитать каждый, кому есть до нее дело. А Лавиния, напротив, замкнулась в себе, как Турандот. Тоска привыкла сравнивать людей с оперными персонажами: вот идет Амнерис, а вон дон Карлос, Марчелло и Пинкертон. Лавиния же очень походила на жестокую Турандот. Тоска попыталась припомнить очертания ее рта (древние утверждают, что у духовно обделенных людей, как правило, тонкие губы), но не смогла: на белом контуры стерты, неразличимы, а лицо Лавинии она воспринимала только как маску. Молодая женщина без эмоций, ироничная и далекая от жизненных страстей, как луна от земли.
Она вдруг услышала позади голоса и обернулась: вдоль стены, огораживавшей место для купания, шли две фигуры. По нескладной походке узнала Маттео, а рядом… ну конечно, это она, дочь луны. Вот ведь стерва, все-таки влюбила в себя парня! А где же Энрико? Должно быть, поссорились, и Лавиния вернулась наверх к остальным.
Уже поздно, от усталости ломит поясницу. С трудом поднявшись, увидела, как Маттео обхватил спутницу за талию, но Лавиния резко высвободилась и побежала к морю. Маттео громко крикнул ей вслед:
— Подожди меня!
Девушка была уже у линии прибоя; одним движением освободилась от своей легкой хламиды, на миг сверкнула белизной обнаженного тела на черном фоне моря, потом нырнула. Маттео замешкался, снимая одежду, и, когда вошел в воду, Лавиния отплыла уже далеко. Тоска зачарованно глядела на эту прекрасную морскую сирену, и крик Маттео эхом звучал в ушах, как любовный призыв людей и животных.
Наконец она медленно пошла к дому, но то и дело оборачивалась. Теперь две головы уже покачивались рядом на серебристой дорожке, и при каждом взмахе рук рассыпался сверкающий фонтан мелких брызг. Они плыли очень синхронно в этой сказочной тишине. У Тоски защемило сердце от красоты природы и очарования юных тел, пока еще наслаждающихся безграничной свободой. Скорее всего, Лавиния просто из любопытства играет его детскими чувствами, но этого счастливого мгновения мальчик наверняка уже не забудет.
9
Жаркие дни катились, похожие один на другой. Стук машинки в квартире молодых социологов смолк: теперь они присоединились к компании журналиста. По саду туда-сюда шествовало семейство Аудиберти, соблюдая обычный неторопливый ритуал: покупки, пляж, вечерняя прогулка, ночной отдых — всегда в одни и те же часы, такими пунктуальными могут быть только пьемонтцы. К матери троих малышей приехал муж и привез с собой какую-то высокую женщину. Она представилась Тоске, поразив ее энергичным рукопожатием: как еще остаются силы у людей в такой духоте? Хозяйка, к счастью, отправилась с мужем и сыном в путешествие, кажется по Норвегии, и Тоска позволила себе не очень усердно намывать лестницы.
Жара, как правило, замедляет ритм жизни: ешь, потеешь, купаешься, но все как-то медленно, еле-еле, не хочется ни о чем думать, а уж тем более строить планы и заниматься делами. Только бы пережить, перенести сонное оцепенение, в которое впали живые существа вместе с землей и морем.
По утрам и после заката горизонт окутывала серая рыхлая пелена, и в этом мареве все расплывалось, как во время зимних туманов в северных долинах. И сразу стихали голоса: Тоска слышала лишь отдаленный плач самого младшего из трех малышей, метавшегося по ночам от невыносимой духоты, да иногда крики матери, которая по-прежнему орала на детей, но с приездом мужа и подруги, видимо разделивших с нею домашние заботы, все-таки немного помягчела. С другой лестницы какие-то звуки доносились только поздно вечером: молодежь проводила дни, загорая или катаясь на лодке; даже Тони с Джиджи решили не возвращаться домой к обеду, а заменить его булочками, которые запасал на всю компанию старик Альдо, пляжный сторож. Итак, Тоска опять коротала время одна. Поппа не показывалась, Фифи — тоже: кошки взрослеют раньше котов. Пусси и Бисси приходили, когда не удавалось раздобыть пищу, но на ночь не оставались. И для них наконец наступила пора свободы. Тоска заметила, что бойкий Пусси, чем-то напоминавший ей Миммо, при встречах пытался заигрывать с Фифи, но та пока что его не подпускала, яростно шипела, а он тут же убегал в кусты, чтобы потом предпринять новую атаку. Для котов не существует табу, Тоска это отлично знала, но ей почему-то не хотелось наблюдать за этим единоборством; иногда, помогая Фифи, она даже сама вмешивалась и прогоняла Пусси.
Кошка приносит котят три раза в год. Если теперь и Фифи начнет заниматься тем же, пожалуй, будет уж слишком. С трудом поймав мать и дочь, Тоска накормила их таблетками, но не была уверена, что это поможет: животные никогда не принимают то, что им не по нутру.
Холодильник постоянно полон, но аппетита нет. Каждое утро Тоска делала влажную уборку в комнатах и в подъезде, потом выходила в сад и принимала душ вместе с растениями. Возвращаясь в квартиру, ложилась отдохнуть, затем наливала себе ванну и после, взбодрившись, уже не знала, что с собой делать: ей ведь нельзя на море, как всем. От одной мысли нарушить режим у нее начиналась тахикардия. Но в общем она чувствовала себя прилично, если бы не грустные мысли, совсем было бы хорошо. Чтобы отвлечься, надо все время искать какие-то дела, а это само по себе утомляет. Она уже перестала надеяться на приглашение Джиджи и Тони: бедняги и без того устали от длительного присутствия посторонних. Они дали ей несколько книг — почитать на сон грядущий, — но ни одна не увлекла ее по-настоящему, как желанная встреча, которую ждешь с нетерпением. Истории Анжелики скучноваты, масса иностранных имен — все и не упомнишь. Готорн и Стивенсон чересчур серьезны: от их заумных рассуждений слипаются веки и скулы сводит зевота. К тому же некоторые очень уж жестоки, особенно в «Алой букве». Еще она перелистывала подаренную Тони подшивку журналов, изредка на чем-нибудь останавливаясь, правда тоже без особого интереса: о красоте заботиться уже поздно и стоит денег; путешествия ей тоже не по карману. Читая о головокружительных романах кинозвезд, она ощущала себя еще несчастнее, и от этого в ней с новой силой просыпалась жажда спиртного, общества, любви, так что пристрастие к единственно доступному из этих утешений казалось не столь уж тяжким грехом.
