Клыч Кулиев - Суровые дни (книга первая)
Глава девятая
ГДЕ ТЫ, СЧАСТЬЕ?
Около молодого леска, в стороне от тропинки, идущей с гор в сторону Гапланлы, стоял наспех сооруженный шалаш. Сверху он был покрыт конской попоной. Солнечные лучи, пробившись сквозь неплотные ветки, освещали подстилку из травы и мелких ветвей, лежащие на ней саблю и топор, пустой хурджун на стенке шалаша, черный тельпек, уздечку, плеть. В шалаше отдыхал Тархан. Он поглядывал на тропинку. Легкий ветер, несущий с северо-запада ощутимое дыхание зимы, тихо покачивал верхушки деревьев, изредка обрывая пожелтевшие листья и кружа их над землей.
Вот Тархан легко вскочил на ноги, едва не свалив свое шаткое убежище, высунулся из шалаша:
— Лейла-джан, чай еще не закипел?
Неподалеку весело трещал костер, возле которого сидела на корточках Лейла. Она обернулась на голос, ее огромные глаза лучились нежностью.
— Уже закипел!
Тархан присел возле костра, взял в широкие ладони маленькую, нежную руку Лейлы, заглянул в лицо молодой женщины. Лейла стыдливо потупилась.
Тархан улыбнулся.
— Ладно, ты иди, вымой пиалы, а чай я сам заварю.
Любуясь ее грациозной походкой, Тархан чувствовал себя счастливейшим из смертных. Поистине аллах проявил щедрость, дав ему возможность встретить Лейлу в этой кутерьме!
Он снял с огня тунчу[57], в которой бурлила вода, отставил ее в сторонку, чтобы не опрокинулась, ногами затоптал костер — пусть не дымит зря, не выдает недоброму глазу их убежище.
Уже два дня прошло с тех пор, как Тархан с Лейлой обосновались здесь, благополучно перейдя горы. После того, как джигиты вырвались из крепости, пробившись сквозь заслон сарбазов Селим-хана, им пришлось принять неравный бой с кизылбашами около Куня-Кала. Не выдержав напора численно превосходящего врага, туркменские всадники рассыпались, как стадо овец, на которых напали волки. Бесславному поражению способствовало во многом и то, что храбро сражались только хаджиговшанцы. Джигиты из других аулов, примкнувшие к Адна-сердару в надежде на богатую добычу, поняв, чем может кончиться дело, повернули коней к Туркменсахра.
Тархану приходилось защищать двоих — держась за его пояс, на крупе коня сидела Лейла, сбежавшая в суматохе от Илли-хана. Но Тархан был смел и прекрасно владел саблей. Недаром Адна-сердар, собираясь в поход, каждый раз обязательно брал его с собой, как личного телохранителя, частенько в сражениях посылал его вперед, чтобы вдохновить колеблющихся и нагнать страху на противника.
На этот раз Тархан защищал не сердара. Не потому, что не хотел, а просто позабыл о нем в перепалке. Тархан шел в поход по обязанности — не из чувства мести или желания обогатиться. Вероятно, поэтому аллах послал ему такую удачу, о которой он не мечтал и во сне. Еще задолго до похода он вздыхал и томился, посматривая на молоденькую, всегда печальную наложницу сердара. Тархан вздыхал — больше ему ничего не оставалось делать — да мечтал втайне о женской ласке, которой ему еще не довелось испытать.
Не была равнодушной к застенчивому богатырю и Лейла. Больше того, вынужденная покорно подчиняться постылым ласкам Адна-сердара, одинокая и чужая для всех в ауле, она втайне полюбила Тархана. Она видела тоску в его глазах и сама жаждала человеческого участия, хотела хоть на миг почувствовать себя не бесправной рабыней, а женщиной, которую любят и уважают. И уверяя себя в том, что еще не испытала ни к кому настоящего чувства, она просто хитрила.
Мечты оставались бы мечтами, если бы буря, разразившаяся над аулом, не помогла соединиться любящим. И вот уже второй день они вместе.
Для Тархана все радости его прошлой жизни были куда бесцветнее и беднее этих двух дней. Ын о чем не размышляя, он стал рубить сучья и строить шалаш, словно собирался прожить на этом месте все оставшиеся ему дни. Так же беззаботно помогала ему Лейла, и когда руки их случайно соприкасались, — чувства вспыхивали с новой силой. И мир вокруг становился иным — светлым и красочным.
Они забыли о прошлом и не думали о будущем. Они были вместе — и этого хватало для счастья.
Когда утром Тархан открыл глаза и увидел рядом с собой спокойное во сне и такое прекрасное лицо Лейлы, он просто опьянел от нежности к ней. Совсем недавно он лишь мечтал о том, как обнял бы ее, поцеловал, — за это готов был отдать жизнь. Но сейчас он хотел жить — жить рядом с любимой, ласкать ее, защищать…
Вот бы умчать Лейлу куда-нибудь подальше от этих мест, укрыться от ястребиных глаз Адна-сердара, перебраться в Ахал или Хиву… Но хватит ли у нее сил на такой путь?..
Фырканье коня заставило Тархана оторваться от мечтаний и вспомнить о насущных делах. Он подошел к коню, погладил гриву и мягкий шелковистый храп. Потом сгреб в охапку приготовленную накануне кучу травы, кинул ее гнедому, взял тунчу и пошел в шалаш.
Лейла заварила чай прямо в тунче— чайника у них не было. Поймав горячий взгляд Тархана, потянулась за его халатом, накинула на себя, прикрывая прорехи зеленого, расшитого по вороту платья — дара Шатырбека. Вышитые золотом туфли с загнутыми носками, тоже подаренные Шатырбеком, пострадали, как и платье, — у одного отлетел каблук, другой порвался около носка.
— Сними это, Лейла-джан! — капризно попросил Тархан и тихонько потянул за халат.
Лейла ответила взглядом, полным нежности, но воспротивилась.
— Не надо… Ты ведь знаешь, что у меня платье порвано!
— Ну и что же, что порвано! — настаивал на своем Тархан. — Меня стесняешься, что ли? Сними, а то сам сниму!
— Не надо! Не трогай… На лучше свежего чаю выпей.
— Чай я всегда найду, а вот тебя…
Тархан схватил Лейлу в объятия и принялся жадно целовать ее губы, глаза…
— Снимешь?
Она поправила растрепавшиеся волосы, улыбнулась, отрицательно качнула головой. Тогда он рывком сдернул халат, неловко зацепил платье, и оно треснуло. Лейла стыдливо пыталась стянуть порванные края, а Тархан уже не мог отвести глаз от обнажившегося молодого тела. Кровь ударила ему в голову, и он вновь жадно прильнул к горячим губам Лейли…
Потом Тархан налил в пиалу остывшего чая, спросил устало:
— Как думаешь, что будет с нами?
Лейла не решилась взглянуть на него. Горячий румянец медленно сбегал с ее лица — так наплывающая на солнце туча постепенно гасит живые краски земли.
Тархан по-своему понял ее настроение и бодро сказал:
— Пяхей, Лейла-джан, не думай ни о чем! В этом мире для нас много дорог. Все равно, по какой из них отправиться — в Хиву ли, в Мары… Слава аллаху, мир широк, везде найдем кусок хлеба, с голоду не помрем, а там видно будет. Главное — мы вместе.
Лейла продолжала молчать. Тархан подсел поближе, обнял за плечи.
— Ну, что ты опустила голову, Лейла-джан? Не печалься! Посмотри на меня… Ну, посмотри же!
Лейла прижалась лицом к его груди и беззвучно заплакала. Недавнее состояние радости внезапно сменилось ощущением глухой, гнетущей тоски. Она не понимала ее причины, но плакала все горше и все сильнее прижималась к Тархану, словно прощаясь с ним навсегда.
Поглаживая ее волосы, Тархан успокаивал:
— Что ты, Лейла-джан? Ты же сильная, как джигит, а плачешь. Говори — почему? Может, ты боишься идти со мной в чужие края? Скажи!
Всхлипывая, Лейла покачала головой.
— С тобой… я на край света… пойду…
— Почему же тогда плачешь?
— Так просто… Сама не знаю…
— Слез без причины не бывает. Ты мне не хочешь открыть свое сердце? Разве у тебя есть человек, более близкий, чем я?
Лейла порывисто прижалась к нему.
— Я боюсь… Если б ты знал, как я боюсь!
— Чего ты боишься, глупышка?
— Боюсь, что счастье наше кончится. Боюсь разлуки с тобой.
— Не надо думать об этом, Ленла-джан. Судьба соединила нас, значит у нас — одна дорога. И мы пойдем по ней вместе.
— Дан бог, чтобы так было!
— Все будет хорошо, Ленла-джан!
Лейла постепенно успокаивалась. Но прежнее состояние счастья и покоя не возвращалось. Она испуганно дрогнула, когда вдали прозвучало конское ржанье.
— Твой?
— Нет, — прислушиваясь, ответил Тархан, — это чужой конь… А ну-ка, подожди…
Он взял саблю и выбрался из шалаша. Его гнедой стоял, насторожив уши, и смотрел в сторону тропы. Тархан спустился в овражек, стараясь потише шуршать палыми листьями, прошел несколько десятков шагов и выглянул. На тропе стояли два всадника. Один — высокий и худой, как скелет, с длинной белоснежной бородой — был незнаком. Второй богатырской фигурой и ладной, своеобразной посадкой в седле напоминал Пермана. Тархан вгляделся пристальнее: конечно, Перман и есть!
Сзади зашуршало. Он быстро обернулся, но это подходила Лейла — у нее недостало сил дожидаться Тархана.
— Кто это? — одними губами спросила она.
— Один — Перман. Второго не знаю.
В широко раскрытых глазах молодой женщины застыл тревожный вопрос. Приподнявшись на цыпочки, она попыталась выглянуть из оврага. Но это ей не удалось. Тархан тихо засмеялся:
