KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Любовные романы » Роман » Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая

Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Анатолий Знаменский, "Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Цирк с переодеванием! — сказал Аврам возмущенно. — То он — уполномоченный из центра, то они — повстанцы, то — опять у них красноармейские книжки! Да что, в самом деле?

— Красноармейских книжек у них в Вешках сейчас сколько угодно, целую дивизию красных за этот месяц вырубили, да и в плен немало взяли! — не без внутреннего злорадства объяснил Барышников. — Флаг — ко мне!

Овсянкин понимал, что все отчаянно осложнялось, что надо как-то растягивать минуту, отодвигать ее накал, искал последнюю возможность к спасению... Медленно шел к группе насторожившихся казаков. Мучительно думал: что же происходят? Почему?

Пока он шел с кургана вниз, Аврам заметил вдруг в числе двенадцати всадников, сопровождавших Овсянкина, знакомое лицо. И вознегодовал еще сильнее.

Как-то пришлось Авраму выступать с беседой в хуторе Белогорском, близ Казанской станицы. Выступал он на щекотливую в данный момент тему — по работе Бебеля «Женщина и социализм». Разоблачал вредные кулацкие байки насчет того, что спать коммунары будут под одним одеялом, при общих женах и по утрам такое большое одеяло с общего ложа будто бы прядется стягивать с них трактором... Он-то разоблачал и высмеивал такие понятия, но даже из его выверенных слов все же получалось, что женщина — существо, на хуторской взгляд, хитрое в легкокрылое — будет иметь право выбирать мужа или временного сожителя по своему усмотрению, причем неоднократно, по любви исключительно, и никто, никакой свекор, ни станичный круг не вправе будет окоротить ее своенравных действий, ибо она станет во всех смыслах свободной. Так он примерно объяснял с необходимой глубиной теоретических доводов. Если, мол, главная работа товарища Фридриха Энгельса называется «Происхождение семьи, частной собственности и государства», то все это — семья, собственность и государство как таковое — лишь разные звенья одной и той же эксплуататорской цепи, рабство людей! И тут, мол, не может быть двух мнений либо какого-то третьего, межеумочного вывода — искоренить надо все! И авангардисты общества именно с этого и начинают: ликвидируют сначала собственность, как основу буржуазных отношений, затем семью, как очаг надругательства мужчины над женщиной, а уж затем я само государство! И вот тогда и начнется всеобщая свобода и Общее Благо, ради чего, мол, и стараемся мы, рядовые каменщики и ревнители Будущего!..

— Тогда у вас начнется, гражданин-товарищ, сплошной бардак! — вдруг раздался в толпе несогласный выкрик.

Аврам думал, что тут намечается какой-то общественный диспут, приосанился, но его просто подняли на смех. Вылез из праздной толпы этакий гном, малый уродец, безусый и какой-то пархато-облезлый, но в казачьем обличье, при выцветших лампасах на рваных штанах, и ощерился, вроде с шуткой:

— А не пошел бы ты, мил человек, от нас под такую мать?..

Все заржали весело и дружелюбно, а этот окурок высморкался двумя пальцами наземь и рукавом набок нос вытер. И продолжал без особого гнева, а так, для потехи и в рассуждение вопроса:

— И что у вас, у всех приезжих, за такой зуд в заднице, что вы все нас отучаете по-нашему жить? И то-то у нас плохо, и это — не так, и третье — нехорошо, не по-вашему? Было дело: пришлому мужику, бывалоча, земли и выпасов не давали, вроде не по-христьянски, так ведь теперя по справедливости все переделили, чего же другова? Так вам надо, обратно, и ростом всех обравнять, чтоб стали ровные, как зубки у граблей, а потом и бабьё обобществить? А потом — и девок? В скотину людей оборотить? Эта — зачем жа?

Когда все просмеялись, казачок этот подошел ближе и сказал уже бел смеха, а как бы даже и с осуждением:

— Ты скажи лучше, товарищ, каких ты кровей и зачем к нам на хутор приехал? Чужих тут нету, атаманья от нас разбежались, все у Краснова за Донцом, купцы тоже смылись от твердого обложения, так что не стесняйся, товарищ. К чему эта твоя агитация будет-то? А обличье у тебя и вовсе не русское. Тогды, може, и правду белые брешут, будто коммуняки Россию и Дон жидам продали? А?

Аврам взял себя в руки и ответил спокойно, на теоретических примерах, не преминув коснуться и сути интернациональной, а вечером все же проверил у местного председателя ревкома: не кулак ли этот паршивый казачишка, нет ли у него родства в белом офицерстве?

Но, оказалось, нет. Оказался он даже обыкновенным бобылем — у него-то ни своей хаты, ни жены, ни детей не было, вот что удивительно! Зимой жил он в наймах, по соседям, а летом либо пас овец, либо сторожил сад у ближнего пана. С ранней весны до первого снега обитал в садовом шалаше. Его по этой жизни даже никто не называл по имени, а дали такую кличку — Шалашонок.

Аврам тогда простил пархатому Шалашонку его невежество, а сейчас, увидя его в строю парламентеров, сильно возмутился. «Какая же гнида! — подумалось. — Ни жены, ни имущества не имеет, а какую-то свою гордость и спесь желает всякий раз выразить! И мы-де люди! Так за что же он, в самом деле, болел-то?» Прояснилась мысль о необходимости решительной борьбы с этой косной темнотой, сословными предрассудками, круговой порукой сельщины, где заодно все — и кулак, и такой вот злобный батрак, какой-нибудь Шалашонок...

Теперь этот казачишка Шалашонок сидел на добром коньке в задней паре (вся денутация стояла на конях в две шеренги) и был едва виден... Ах ты, темнота дремучая! В Москву, видите ли, он собрался!..

Между тем Овсянкин уже взял из рук Беспалова, сидевшего понуро в седле, древко флага. Длинное полотнище тут же потащилось по зеленой травке. Глеб поднимался с флагом к Барышникову и Гуманисту, сверля расширенными, черными зрачками обоих, понимая, что сейчас произойдет нечто немыслимое, страшное.

— Именем революции... — с хрипом сказал он, останавливаясь на пол пути, мучительно напрягая волю и мозг, чтобы найти какие-то главные, пронзающие своей правдой слова, и не находя их, — именем народа я... требую... конвоировать нас в штаб!

«Спектакль», — подумал Аврам, отворачиваясь к Барышникову и как бы доверяясь ему в эту минуту. Ему претила ненатуральность всей сцены. Да и не умел человек умирать красиво, мельчал на глазах... Но раз подошло время и место — умри, гад, с достоинством!

А что ж тут такого? Гражданская война есть средство Мировой Революции. Тут смущаться нечем. Пролетарий-диктатор вложил в нашу руку тот меч-кладенец, который тысячу лет ждал своего времени... Жестокость? Но это — не классовое понятие, а поэтому им должно пренебречь.

Этот парламентер, попавший в плен к повстанцам, мелет чушь, драматизирует события. Но какая может быть «частная драма», когда на кон поставлена судьба мирового пролетариата?

Да он уже и смирился, кажется... Обмяк, понял этот заблудший индивид!

— У нас, в России, говорят: чужого горя не бывает... — с безнадежностью вдруг сказал Овсянкин, потеряв не только надежду, но и последние силы в этом внутреннем борении и поиске. — У нас — не бывает, а у вас, как видно, есть и такое?!

— Мацепуро! — коротко и непонятно крикнул через плечо Барышников.

Это была фамилия такая: Мацепуро.

На задерганном коне с рваными кровоточащими губами подлетел отделенный в расстегнутой до пупа розовой рубахе, под которой рябила удалая волна матросской тельняшки. «Заломил коня безжалостно, разрывая мундштуками конскую пасть, отсалютовал шашкой: каков будет приказ?

— Этих... изменников! — кинул небрежно комэск Барышников, чуть побледнев от решимости. — Всех... по первому разряду!

10

«Мацепуро?!» — словно обожгло душу Овсянкина.

Но Мацепуро был захвачен им лично в Сарепте как грабитель! Мацепуро командовал тогда одним из эшелонов... Анархисты захватили после эвакуации Ростова пятнадцать миллионов рублей золотом и начали делить, как мародеры... Их арестовал сам Чрезвычайный комиссар Орджоникидзе! И после почти всех расстреляли в Царицыне. Почему этот здесь?

Овсянкин смотрел на происходящее расширенными зрачками и не верил глазам своим.

Ринулись в охват всадники, замелькали клинки, взревели двенадцать безоружных… Хрип, вой, проклятия, лязг клинков и затворов смешались в жуткий хаос расправы, солнце зашло за дымное облако, потух за Доном золотой купол церкви.

— Товарищи! — как бы очнувшись, схватив за лезвие шашки окровавленными пальцами и не выпуская ее, хрипел Беспалов. Он качался в седле, потому что Мацепуро, оплошав, рвал шашку свою из его рук. — Товарищи! Я в Красной Ар-р... Добро-во-лец! Я сам пошел за Сове-ты...

Ординарец Барышникова с другой стороны достал Беспалова клинком вдоль темени, и боец упал наконец под копыта своего коня.

Юный политком Гуманист оробел.

Он все-таки не этого ожидал от непримиримости и суровости своего командира! Ну, напугать, ну, задержать и конвоировать в штаб, судить, наконец, и — расстрелять по суду революционной совести наиболее отпетых!.. Но не так же...

С другой стороны, на его глазах происходило именно то, что после можно было назвать «неизбежной жестокостью момента», и это его парализовало. Он не мог вмешаться, приостановить расправу.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*