Аркадий Крупняков - Вольные города
— Ватага на крепость не пойдет!—отрезал Василько.— И у нас, и у вас нечем разрушить стены. А с голыми руками там гибель найдем. Если ты хочешь губить своих людей,— иди.
Леркари выскочил на балкон и крикнул тем, кто стоял внизу:
— Друзья мои! Город в наших руках. Но в крепости заперся злодей консул. Все, кому ненавистно имя ди Кабелы, пойдут со мной! — Капитан выхватил шпагу и спустился вниз. Призывая всех следовать за ним, он побежал по двору к раскрытым воротам. В воротах встретил его Кондараки. Старик загородил дорогу.
— Прочь, старый хрыч! — крикнул капитан и толкнул грека в плечо. Кондараки пошатнулся, но не упал. Он схватил Ачеллино за край камзола, взмахнул другой рукой и всадил в грудь Леркари кривой нож. Ачеллино охнул, стал оседать на камни.
На Кондараки набросились матросы, но рыбаки окружили старика, защищая его от ударов. Моряки бешено орали, готовые пустить в ход оружие.
Семен Чурилов, сбегая по лестнице, увидел, что старый Кондараки в опасности. Он протолкался к нему, вскочил на поваленную решетку, крикнул:
— Стойте! Старика не трогайте!
— Он убил нашего вождя!
— Смерть грязному греку! — орали матросы.
— Защитник нашелся! Тащи его за ноги! — выкрикнул один из моряков и рванулся к Чурилову.
— Я те дам — за ноги,— спокойно произнес Грицько-черкасин и сунул под нос матросу дуло пистоля. Ватажники окружили моряков, оттеснили их.
А город кипел. Народ собирался около домов богатых, врывался во дворы, ломал окна и двери. У дворца второго масария, банкира Фиеоко, собралась огромная толпа. Более всего было женщин из предместий. Большие железные ворота со скрипом раскачивались под напором человеческих рук, но не поддавались. Несколько мужчин бросились за бревном, чтобы им, как тараном, разбить замки. Женщины вздымали руки к окнам дворца и кричали:
— Мы пухнем с голоду, а они жиреют!
— Кладовые от снеди ломятся!
— Хлеба! Хлеба — голодным!
Кто-то поднял с мостовой увесистый камень и метнул его в широкое окно. Брызнуло цветными осколками венецианское стекло. Кто-то протяжно взывал:
— Бе-е-ей!
Толпа раздалась, пропуская людей с бревном. Заухали гулко удары. Ворота, не выдержав мощного напора, распахнулись, и люди, словно полая вода весной, что рвет и ломает все на своем пути, хлынули во двор. Затрещали обитые медью и бронзой двери, качнулись внутрь, сорвались с петель и упали в коридор. Топая по створкам, люди неслись через вход с криками:
— Рви горло кровопийцам!
— Берегись, большебрюхие!
А на дворе толпа неистово орала:
— А-а-а-а!
Всюду, на тихих улочках и на широких площадях, народ. Город горит. Из окон каменных домов вырываются снопы желтого пламени и взлетают к небу вместе с дымом, гудя и потрескивая.
Группы людей бегают по мостовой, орут невесть что, кто-то кого-то бьет, кто-то что-то тянет. То тут, то там слышится:
— Смерть паукам! Виват популюс!
По улицам стелется дым пожарищ.
СЕМЯ РАЗДОРА
Три дня осаждают крепость. Три дня Кафа во власти народа. Сокол, Ивашка и Семен Чурилов не уснули в эти дни ни на минуту. Да и ватага третьи сутки на ногах.
Со стороны слухи идут тревожные. Говорят, хан Менгли-Гирей послал вдогонку своему войску, ушедшему в набег, приказ вернуться. Из Львова перехватили гонца. Андреоло ди Гуаско нанял для консульства пятьсот шляхтичей, ведет их на Кафу, и будто через месяц жолнеры прибудут на место.
У Сокола на душе неспокойно. Ватажников вроде было много, когда жили они в куче у Черного камня, а теперь разослал их во все концы города, и словно бы нет ватаги. Растворились люди среди горожан.
Рыбаки в море не выходят, ждут, когда появятся покупатели на рыбу. А покупателей нет, рынки пустуют. Не работают и наемники, к кому наниматься — неизвестно. Мастеровые тоже забросили свои дела. Люди подкормились в богатейских подвалах, сделали кой-какой запасец и живут пока. Ждут, когда объявится вольная власть.
Вечером третьего дня атаман, Ивашка, Никита и Семен Чури- ловы собрались на совет. Позвали Федьку Козонка, Кирилла и Грицька-черкасина.
Стали думать, как дальше быть.
— Завтра же торговлю начинать надо,— заговорил Семен,— рынки открыть, лабазы.
— Нужно бы с народом тутошним договориться. Ты, Кирилл, иди к рыбакам. Тебе, Грицько, придется с наемниками поговорить, а Федька сходит к мастеровым. Поняли?
— Я понял, атаман,— ответил Грицько,— только как я с наемниками балакать буду? Языка ихнего не знаю.
— А где этот чертов Ионаша? — спросил Ивашка.— Уж не убили ли его? С первого дня не вижу. Найди его, Грицько.
Нет, не убили Ионашу. Как только загудел над городом набат, кашевар вскочил на первую попавшуюся лошаденку и ускакал в Солхат, к хану. Менгли-Гирей выслушал шпиона со вниманием и приказал скакать обратно в Кафу, пробраться в крепость и помогать консулу. Хан о полонений ватажников мысли не оставил. Дал Ионаше строгий наказ — следить за Соколом. Как только воины консула почнут брать верх, а ватажники будут разбегаться, атамана укараулить одного, поймать и привезти в Солхат. Тогда Мен- гли попытается подкупить Сокола и с его помощью всю ватагу заковать в цепи. Если это не удастся, хан пошлет в горы Ионашу, тот соберет ватажников и поведет их на выручку атамана. Поведет туда, куда укажет хан, а там доблестные сераскиры Джаны- Бека сделают свое дело.
Ди Кабела тайно впустил ханского посланника в крепость, провел в свою комнату. Ионаша сказал консулу, чтобы тот держался в крепости самое большее неделю. Через семь дней хан соберет войско и вступит в Кафу.
— А до того дня хан повелел вам следовать моим советам.
— Я слушаю тебя, посланец хана,— сказал консул.
— Да будет вам известно, что я почти все лето жил у Сокола и он мне верит. Я сегодня же уйду в город и буду посылать вам через верных людей вести. А пока скажите мне: много ли в крепости вина?
— Вина? А зачем оно тебе?
— Все до капли надо отдать трактирщику Батисто. Пусть он открывает свою таверну и отдаст вино даром. Мятежники каждый день должны быть пьяны. Я слышал, у вас много красивых женщин— пусть они идут в город. В крепости хоронятся многие богатые горожане. У них, наверное, есть тайные подвалы с вином. Узнайте и прикажите открыть. Когда люди пустятся в пьянство и разгул, я брошу в их сердца семя раздора.
Ди Кабела позвонил в колокольчик.
— Позови ко мне Батисто,— сказал он вошедшему слуге.— Потом собери всех музыкантов, разыщи моих танцовщиц, и пусть они придут все сюда. Позднее пошли ко мне масария Феличе. Иди.
На следующий день гонцы, разосланные по городу, объявили, что власть в Кафе перешла к Совету Двенадцати. Первый указ Совета документально объявил Кафу вольным городом, а всех кафинцев вольными людьми.
«Отныне,— говорилось в указе,—каждый человек может ходить в городе в любое время дня и ночи, вольно продавать сделанное им или выращенное им. Скорее открыть лавки, лабазы, рынки и продавать там все, окромя живого товару, сиречь рабов и невольников. А еще открыть трактиры и прочие людные места...»
В силу этого указа Батисто открыл свою таверну «Музари» и выкатил в большой зал шесть бочек вина.
— Друзья мои! — сказал он собравшимся рыбакам и сгигіенда- риям,—Поздравляю вас с вольностью, за которую отдал свою жизнь наш незабываемый Ачеллино. Помянем его светлую душу, пейте вино бесплатно. Капитан любил повеселиться — давайте будем гулять до тех пор, пока не опустеют мои погреба. За свободу, друзья! — и поднял первый бокал.
Узнав о даровой выпивке, люди сгрудились у бочек, и девушки не успевали наливать кружки.
Весть о бесплатном угощении в какой-нибудь час разнеслась по городу. Народу в таверну набилось полным-полно. Слуги выкатывали в зал бочку за бочкой, вино лилось рекой.
У входа, под ржавой вывеской, толпились не успевшие попасть в таверну. Батисто выбрался через кухню и, поднявшись на подоконник, крикнул:
— Кто из вас знает улицу Дворовых собак?
— Я живу на ней! — ответил один из толпы.
— В начале ее за красным каменным забором — мои погреба с вином. Идите туда и пейте сколько влезет. Ради нашей свободы мне ничего не жалко. Лови ключи! — и он бросил в толпу звенящую связку.
Кто-то поймал ключи и вырвался вперед. За ним по откосу хлынула толпа жаждущих.
Ни один из ключей к замку подвала не подходил. Оно так и
должно было быть: подвал не принадлежал Батисто. Но какое до этого дело людям? Раз хозяин разрешил — ломай замок! Не прошло и четверти часа, как на дворе около подвала появились бочки, кружки, ведра. Началась великая попойка.
