Пауль Куусберг - Происшествие с Андресом Лапетеусом
Нет, все было не так, как обычно. Острее, чем в зале, он ощутил, что стал объектом внимания. Понял и то, что глядел на угловатые плечи Андреса Лапетеуса так, как, наверное, тонущий смотрел бы на соломинку. Подсознательно ожидал, что Лапетеус задержится с ним и скажет несколько дружеских слов. Но Лапетеус разыскивал своего хозяина.
И все же Оскар Пыдрус не остался в одиночестве до конца перерыва. Словно ничего не случилось, к нему подошла Хельви Каартна и попросила огня. Он тоже достал новую сигарету. Оттого, что Каартна пришла и закурила с ним, у Пыдруса немного отлегло на сердце.
Хельви, казалось, излучала нечто такое, что поддерживало его и успокаивало. В ее присутствии он всегда хорошо чувствовал себя. Сейчас он особенно ясно осознал это.
— Я ничего не понимаю, — сказала Хельви.
— И я тоже, — признался Пыдрус. — Нет, о многом я догадываюсь. Остроту классовой борьбы мы действительно недооцениваем. И что об этом говорят откровенно, с пблной прямотой, это хорошо. Но почему…
Пыдрус не нашел подходящих слов. Вернее, он не смог говорить о себе.
— Мне стыдно за то, что сделали с вами. Речь идет не о том, что в президиум потребовали именно вашу записную книжку. Если бы потребовали чью-нибудь другую, я все равно хотела бы от стыда провалиться сквозь землю. Мы не смеем так относиться друг к другу. Ведь мы члены одной партии, товарищи, делаем общую работу. Мы должны друг друга поддерживать, а не бить по лицу.
Хельви Каартна была взволнована и, говоря, разволновалась еще сильнее.
— Сила партии не в том, что все друг друга только похваливают да поглаживают, — тихонько сказал Пыдрус.
Хельви посмотрела ему прямо в глаза.
— Я ничего не понимаю. И вас тоже. Как будто вдруг все сошли с ума. Только и слышишь — распни его, распни его! Как вы можете так говорить! С вами обращаются как… с врагом, а вы одобряете.
При слове «враг» выражение лица Пыдруса изменилось. Хельви заметила это, и ее голос потеплел.
— Простите. Я не хотела… Никто так не думает о вас.
Пыдрус попытался улыбнуться.
— Вещи нужно называть их правильными именами.
Пыдрус не сказал, что полчаса назад он чувствовал то же самое. Только не посмел додумать до конца.
Звонок известил о конце перерыва.
Они вместе вошли в зал и прошли каждый на свое место.
Председательствовал опять Мадис Юрвен. Он оперся обеими руками о стол и подождал, пока в зале утихнет.
— Прежде чем продолжить выступления, президиум предлагает решить вопрос о пребывании здесь Оскара Пыдруса. Во время перерыва многие товарищи высказывали мнение, что Пыдрусу не место на нашем активе. Президиум разделяет эту точку зрения.
Кто-то начал аплодировать.
Юрвен поднял свою большую руку, прося тишины, и продолжал:
— Других мнений нет? Нет. Ставлю предложение президиума на голосование. Кто за то, чтобы лишить Оскара Пыдруса права находиться на активе? Благодарю. Кто против? Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Разрешите мне дальше не считать, так как за предложение президиума абсолютное большинство. Никто не возражает? Не возражает. Воздержавшихся нет? Нет. Итак, предложение президиума одобрено подавляющим большинством, почти единодушно. Пыдрус, — у меня язык не поворачивается назвать его товарищем — прошу покинуть зал!
На этот раз Оскар Пыдрус не потерял самообладания. Хотя ему было неимоверно тяжело видеть, как рядом с ним и впереди поднялся лес рук, требовавших его ухода. Но видел он все это четко. У него даже хватило сил смотреть на Юрвена. Не споткнувшись ни о чьи ноги, Пыдрус дошел до конца ряда. В зале было так тихо, что он слышал собственные шаги. В горле снова появился ком. Теперь возле сцены Пыдрус повернул направо. Тускло поблескивала высокая двухстворчатая дверь. Мелькнула мысль, что он мог бы удалиться и через задний выход. Тут же почувствовал, что это было бы неправильно.
Возле двери стояло несколько опоздавших, которые еще не успели пройти на свое место. Ему открыли дверь.
В коридоре он сразу как-то обмяк…
3
Андрес Лапетеус пребывал в неопределенном состоянии. Со смешанным чувством следил он за тем, что произошло с Оскаром Пыдрусом. И ему казалось недоразумением, что записную книжку Пыдруса потребовали в президиум. Ведь на собраниях все делают пометки. Он и сам исписал сегодня несколько страниц. Коммунист не только вправе, он обязан брать на заметку суть выступлений. Чтобы намотать на ус все толковое и хорошее.
Конечно, Пыдрусу сегодня досталось крепко. Похоже, что в школах дела действительно не в порядке. И если в том, что говорили, хотя бы четверть правда, то Пыдрус, понятно, ошибается. Но тому, что он сознательно покровительствует враждебным элементам и недооценивает в учебной работе значение положений классиков марксизма-ленинизма, даже отрицает их, этому Лапетеус поверить не мог. Он же знает Пыдруса вдоль и поперек.
Когда Оскар Пыдрус, судорожно стиснув в руке блокнот с коричневой обложкой, приближался к сцене, Лапетеусу почему-то припомнилось, как они, попав в окружение, обсуждали, что предпринять. Он считал правильным ночью отступить, но Пыдрус был против. И мнение его, как комиссара, взяло верх. Тогда при споре лицо Пыдруса было такое же бледное, как сейчас.
Припомнилось Андресу Лапетеусу и другое. Вопрос Мадиса Юрвена:
— Почему не расстреляли родителей Пыдруса?
Это было год тому назад. Вопрос Юрвена показался Лапетеусу очень странным. Он даже испугался. Как вообще можно так спрашивать!
— И моих родителей не убили, — ответил Лапетеус.
На это Юрвен засмеялся и сказал, что отношение фашистов к родителям его и Пыдруса — разные вещи. Он был одним из тысяч мобилизованных. Из Эстонии ушел беспартийным. Не известный общественности, так сказать, рядовой активист. С Оскаром Пыдрусом дело обстояло иначе. Его знали. Член партии. В сороковом году находился на высоких постах в Народной самообороне, в милиции и в других местах. У таких деятелей родных преследовали, обычно казнили. А отец и мать Пыдруса спокойно жили себе в своей усадьбе. У них сделали обыск, вот и все. И брата не тронули.
Лапетеус, как бы защищая Пыдруса, сказал, что оккупанты (тут Юрвен уточнил: оккупанты и их подручные) не смогли всех арестовать и убить. Нужно радоваться, что часть осталась в живых. На это Мадис Юрвен заметил: мол, его слова не надо понимать так, будто он желает смерти родным Пыдруса или кого-то другого. Нет конечно. Но при оценке людей нельзя пропускать ни одного, даже самого крохотного фактора, Тем более что бдительность — неотъемлемое качество каждого настоящего большевика.
Лапетеус не стал поправлять и не возразил, что у родителей Пыдруса не было усадьбы, ведь пять бобыльских гектаров, половина из которых к тому же заболочена, усадьбой не назовешь. Не сказал он и того, что мать Пыдруса умерла во время войны.
Все это теперь всплыло в памяти Лапетеуса. Его взгляд задержался на Мадисе Юрвене, который стоя ожидал, когда Пыдрус отдаст свой блокнот. Как всегда, Лапетеусу бросилось в глаза противоречие между ястребиными глазами и детским подбородком Юрвена, и он подумал, что распространенное мнение, будто выдающийся вперед квадратный подбородок — главный признак силы воли, не всегда правильно. Мадис Юрвен казался ему человеком, который с настойчивой последовательностью прорубается в одном направлении. Сталкиваться с людьми типа Юрвена — хорошего мало.
Андрес Лапетеус пришел на собрание, скрывая свое волнение. В ходе совещания оно не угасло, а возросло. Правда, их министерство били не так уж сильно, но, независимо от этого, он не мог успокоиться. Ведь если кадры, за деятельность которых он отвечал, начнут анализировать так же, как это сделали с учителями Пыдруса, то откроется не очень-то радостная картина. Нет, завтра же снова придется просмотреть личные дела своих людей. Вспомнил о Роогасе. Работал он безупречно, однажды ему даже объявили благодарность в приказе министерства, но не является ли Роогас человеком, который непригоден для руководящей работы? Нет, упрекать его за Роогаса никто не имеет права, за майора Роогаса он может отвечать. Но что, если сейчас встанет Юрвен и скажет: смотрите, мол, там, в девятом ряду, сидит Лапетеус, пристроивший на ответственный пост гражданина с очень подозрительным прошлым…
Направляя Роогаса в Вильянди, Андрес Лапетеус ощущал некоторое превосходство над человеком, с которым они в свое время чуть не рассорились. Хотя никто из них не говорил о том инциденте ни слова, у Лапетеуса осталось впечатление, что Роогас не забыл и понимает, как великодушно ведет себя сейчас он, Лапетеус.
В перерыве Андрес Лапетеус переходил от одной группы беседующих к другой, нигде не включаясь в разговор. В вестибюле он заметил одиноко стоящего Пыдруса и в этот момент вспомнил о данных, которых ожидал министр. Наверху в коридоре он встретил Хельви, слегка кивнул ей и поспешил дальше. Министра он не нашел. То, что произошло после перерыва, еще сильнее подействовало на него.
