Сиобхан Паркинсон - Сестры? No way!
— А это мои дочери, Эшли и Алва, — произнесла мама совершенно невозмутимо, повернулась к нам, и мы кивнули ему, он в ответ тоже кивнул. Я потихоньку отошла от двери и села в маленькое очень неудобное кресло, стоявшее в стороне ото всех. Я уже начинала жалеть, что согласилась участвовать в этом спектакле.
Алва выглядела вполне естественно. Совершенно не ощущая неловкости. Сначала она стояла в самом центре комнаты, а потом начала помогать Ричарду разливать чай. Она предлагала Бобу печенье, сахар и молоко, и на ее лице едва заметно блуждала слабая ухмылка. Боб старался не встретиться с ней глазами.
Я чувствовала себя как побитая и просто сидела на своем неудобном месте, молча наблюдая за происходящим. Никто не догадался предложить мне чаю, а я не хотела привлекать к себе внимание, обращаясь к кому-то с просьбами. У меня перед глазами стояла картинка: Боб и Синди обнимаются в холле. Когда Боб ушел, я была очень рада. Как никогда.
Потом Синди спросила, понравился ли он нам, и Алва ответила:
— Он просто супер, Синди, где ты его нашла? Синди тряхнула головой и сказала:
— Да так, случайно познакомились, — но было видно, как она довольна.
Ну не могла же я ненавидеть ее за то, что ей нравился Боб? Мне даже было забавно наблюдать, как она пожирала его глазами. Я тоже сказала, какой он милый парень и все такое, во избежание неприятностей.
— У Эшли никогда не было такого симпатичного бойфренда, ведь так, Эшли? — Алва продолжала играть, а Синди ничего не понимала. От такого высказывания я даже поперхнулась и закашляла, так что Ричарду пришлось похлопать меня по спине.
Мне все еще становится плохо от мысли, что на месте Синди должна была быть я. Жизнь — дерьмо, а потом все равно все умрут, как говорит Алва. А самое худшее то, что я сама во всем виновата.
Четверг, 27 ноября
Постепенно все налаживается, или мне это только так кажется. Я думала, мы приспособимся жить друг с другом, и не обязательно при этом, чтобы всем все нравились, достаточно быть терпимыми. После эпизода с Бобом Синди как будто стала мне чем-то ближе, может, от того, что я защищала ее интересы в тот день. Хотя, естественно, нас ничто не связывает, тем более что она ничего не знает. Иногда я думаю, что возможно, с моей стороны это была пустая жертва, ведь Синди даже не подозревает о ней. Но этим утром все изменилось. За завтраком разразился страшный скандал из-за того, что Алва без спроса надела ботинки Синди. Конечно, Алва не должна была этого делать, но я думаю, это она по привычке, мы с ней часто меняемся вещами. Не стоило обвинять Синди в жадности, тем более что мы живем в ее доме, но иногда она говорит такое, что невозможно не ответить.
Сегодня она орала на Алву до хрипоты. Это было ужасно, ужасно. Она была похожа на дикую кошку, а из глаз того и гляди посыплются искры. Я не знала, как ее остановить, но и не могла больше выносить такого шума, поэтому взяла и дернула ее за волосы. Не слишком хорошо с моей стороны, но я так разозлилась, просто рассвирепела, особенно после всего того доброго, что я сделала для нее за последнее время, и даже начала испытывать к ней симпатию. Но в таких ситуациях это всегда три шага вперед, два назад, и, признаться, я устала ото всего.
Сегодня утром в этом доме сделалось просто невыносимо. Алву трясло по дороге в школу, и я боялась, что у мамы случится выкидыш на нервной почве. На перемене я позвонила ей в школу, узнать, все ли в порядке. Она только что приехала на работу и сказала, что с ней все нормально, но ее голос срывался.
Вечером мы все целовались. Не в прямом смысле, а как бы. Мы принесли друг другу извинения. Говоря, что лучше высказать все, что накопилось в душе, чем держать в себе, но я, пожалуй, не соглашусь с этим после сегодняшнего скандала.
Теперь наша семья состоит из пяти человек, плюс будущий ребенок, естественно. Нет смысла фантазировать по поводу того, в какой семье мы бы хотели жить. Этот вопрос уже долгое время терзает Алву.
Едва ли можно считать Гэвина членом нашей семьи, а уж тем более отца, с которым не виделись уже несколько месяцев. Так странно думать, что волей-неволей Синди становится нам ближе, чем Гэвин, хотя он нам родственник, а Синди нет.
Воскресенье, 30 ноября
У Синди с Бобом было свидание прошлым вечером. Мне все равно. Мне на самом деле все равно на этот раз. Я так настроила себя, и это помогает.
Я дала надеть ей свой самый лучший свитер, который получила в подарок на день рождения. Он очень ей идет, должна я сказать. Он бледно-бледно-серого цвета, почти стальной, и очень красиво смотрится на фоне ее темных волос. Она вечно носит что-нибудь черное, поэтому в нем она выглядит как-то по-новому. Протягивая ей свитер, я почувствовала себя очень благородной, особенно учитывая всю эту историю с Бобом. Кстати, возможно, она уже знает о том моем великодушном поступке. Когда я отдавала ей свитер, она в ответ чуть сжала мне руку — единственный жест, которым в этот момент она могла выразить свою благодарность. Бедная Синди! Ни за что не хотела бы оказаться на ее месте, правда, хоть она и уходит на свидание с моим Бобом.
— А разве не будет забавно, — сказала Алва, когда они ушли, — что если Синди выйдет замуж за Боба, он станет твоим свояком.
— Ничего забавного в этом не вижу, — ответила я, бросая в нее подушкой, — это будет кошмар, абсолютный кошмар, и лучше не каркай, потому что последняя свадьба, которую ты предсказала, действительно состоялась. И без того полно проблем, не хватало еще породниться с бывшим бойфрендом.
Алва перестала плакать по ночам. По крайней мере, уже неделю я не слышу ее всхлипываний. Я думаю, она почувствовала себя защищенной, потому что вновь обрела полноценную семью.
— С некоторых пор я перестала верить в счастье, — как-то сказала она мне. — А ты?
— А я нет, — ответила я. — Я все же всегда верю в лучшее.
— Значит, ты считаешь, что все, что ни делается, все к лучшему? — спросила Алва неуверенно.
— Да, именно так я и считаю. И надеюсь, со временем ты научишься во всем находить положительное, даже если в какой-то момент тебе кажется, что жизнь состоит из одних неудач.
— Надеюсь, ты права, — ответила она.
Алва обнаружила, что Синди тоже ведет дневник.
— Разве тебе не любопытно узнать, о чем она пишет? — спросила она. — Просто интересно, что думает о нас эта чокнутая Синди. Я уверена, что невозможно представить себе ничего более депрессивного!
Если бы Алва не увидела дневник своими глазами, я бы никогда не поверила, что Синди, как и я, записывает происходящее в ее жизни. Но что примечательного может происходить с ней? Не представляю, что она думает обо мне. Скорее всего, считает меня довольно милой.
Из дневника Синди
Среда, 2 апреля
— Теперь станет легче, — произнес кто-то. — Поверьте, это так!
Потом отец объяснил, что люди имеют в виду избавление от боли и страданий. В подобных случаях такое часто говорят. Они пытаются утешить, но я не знаю, как это назвать: неудачно подобранные слова, что ли. Не понимаю, как отец может все это терпеть? Он просто не имеет права спокойно слушать такие бесчувственные слова. Да он должен был просто обезуметь от горя и прыгнуть в могилу, содрогаясь от рыданий и разрывая на себе одежду, как Ромео. Или я перепутала с Гамлетом? Именно такого поведения ждут от молодого вдовца, у которого смерть преждевременно забрала любимую. Но нет. Может, ему и в самом деле теперь станет легче?
«Параллельно» — вот, пожалуй, единственное слово, которым я могу описать поведение отца на похоронах. Параллельно. Как раз на прошлой неделе это слово вошло в мой лексикон. Это значит спокойно, без эмоций. «Мне все параллельно». Забавно, как только вы начинаете использовать в своей речи какое-нибудь новое слово, оно тут же начинает возникать повсюду, и если задуматься, то очень странно, как вы раньше жили без этого слова. Кстати, именно оно отлично подходит, чтобы описать его, стоящего возле двери в церковь, одетого в свой самый лучший деловой костюм, купленный за три куска зеленых, и в белую рубашку с бордовым галстуком, подаренным ему на Рождество. Толстая цепочка золотых карманных часов поблескивает на его плоском животе, и он сухо пожимает руки людям и спрашивает, как дела в школе у их детей. Я сама готова была умереть, потому что мне казалось, что еще чуть-чуть и он заговорит об игре команды регби. Бог мой!
Я закрыла шторы, чтобы люди, по крайней мере, знали, что дом в трауре и не тревожили нас. Я бы даже повесила табличку «Траур» на двери, но надеюсь, теперь и так все ясно. Но что он сделал? Обежал весь дом, снова открыл окна и сказал, что стало душно и темно и ей бы это не понравилось. С чего это он вдруг задумался, что ей понравилось бы, а что — нет.
— Она бы не захотела пышных похорон, — сказал он, — только простая служба.
