Екатерина Двигубская - Ведьмы цвета мака
Где-то совсем рядом раскатился хохот и звякнули рюмки. Света обернулась.
Две прелестницы семидесяти лет расположились за соседним столом, попивая шампанское. Та, что сидела вполоборота, была величавой женой советского генерала или даже маршала, на её плече горела бриллиантовая звезда, женщина слушала и светилась красотой — глубокой, какая бывает на полотнах великих живописцев, только с них глядят такие вкрадчивые, смотрящие на ощупь глаза. Она взяла в руки свечу. Светлана вздрогнула — женщина замерла, и свет, подкравшийся к ней, начал смывать с неё годы, в чертах появилась лёгкость и надежда, чёрное платье становилось всё светлее, пока наконец не превратилось в белое. Она повернулась к Светлане, кивнула, посмотрела на Оскара и снова кивнула, а потом поставила на место свечу и стала опять ночью, на плече которой горела звезда.
Другая, в блондинистом парике, с мушкой над красными губами и папиросой в мундштуке, бешено жестикулируя, начала каркать прокуренным голосом — шлюха Тулуз-Лотрека, подумала Светлана.
Глаза Оскара и Светы наконец встретились, он торопливо, неловко загребая ногами, подошёл к ней.
— Кто это? — спросила она.
— С брошью — знаменитая актриса и танцовщица, в прошлом, конечно. Блондинка — страшная вруша, её зовут пани Вроня. Вы что-нибудь хотите?
— Нет.
— А почему вы так грустны?
— А вам какое дело? Вы психиатр или официант?
— Официанты неплохо разбираются в психологии. Я всегда знаю, сколько чаевых мне оставят. Вот вы положите рублей десять.
— Ничего не положу.
— Нет, у вас лицо доброе, глаза печальные, но светлые, как песок в дюнах, когда об него бьёт ветер.
— Вы что, поэт-символист?
— Нет, я только что окончил текстильный институт, хочу стать модельером. Вы из Москвы?
— Нет.
— А откуда?
— От верблюда. Из Волгограда я. Что вы ко мне пристали?
— Что-нибудь закажете?
— У меня денег нет.
— Есть хотите?
— Да.
— Слушайте, моя смена сейчас кончится, не хотите пройтись? Я вам бутербродов принесу, — предложил Оскар.
— Хочу, — неожиданно для себя ответила Светлана.
— Не беспокойтесь, я за чай заплачу.
Оскар отошёл от столика, а Света посмотрела на экран телевизора: какой-то очень худой мужчина средних лет пытался зайти в чью-то квартиру. Хозяйка не пускала его, говоря, что сейчас придёт её муж и будет сильно недоволен. Потом показали гостиничный номер, где на краешек кровати присел тот же герой репортажа. Он радостно огляделся. Вошёл толстяк, герой встал и начал его благодарить, и в его тихих, смиренных глазах было счастье. Затем на экране возникло холёное лицо ведущей, которая объяснила, что мужчина — житель деревни Тарасенко, только что вернувшийся домой. Тринадцать лет назад ему предложили работу, а потом увезли в Чечню, там отобрали документы, и долгие годы он был самым настоящим узником, даже рабом. Пять раз пытался сбежать и пять раз его возвращали. Родная сестра приватизировала его дом, как имущество пропавшего без вести родственника, и теперь не пускает его на порог. Так что властям придётся решать ещё одну жилищную проблему.
— Почему вы так побледнели? — донёсся до Светы голос Оскара, который держал в руках свёрток.
— Это ужасно! Вы не слышали?
— Нет. Опять что-нибудь по телевизору? Вы ещё не привыкли?
— Разве к этому можно привыкнуть!
— Знаете пошлую фразу, что привыкнуть можно ко всему.
— Я хочу быть человеком, а не крысой, и хочу, чтобы у меня были права, и чтобы ни одна сволочь не смела меня обижать. — Света встала и пошла к выходу из пиццерии. Девушка случайно зацепилась за пальто пани Врони. Пальто было коричневого цвета и словно притягивало к себе неприятности, большой портфель с золотой пряжкой гулко упал, по полу растеклась жидкость, пахнущая спиртом. Пани взвизгнула:
— Осторожней, сука хромоногая!
Оскар обхватил Свету за плечи и вывел на улицу.
— Не трогайте меня. Почему она такая злая?
Оскар улыбнулся и посмотрел на девушку.
— Она была нищенкой, а потом какой-то умник откопал её на чердаке, отмыл, одел, сделал модные фотографии — теперь она разъезжает по всему свету. Звезда! А нутро осталось пьяное, шальное, но она не злая. Вроня мне тысячу долларов дала на учёбу и даже слышать не хотела, чтобы я вернул деньги. Сказала, что она на всю жизнь в долгу перед модниками и что, когда я стану известным модельером, она будет моей манекенщицей. Странен человек!
Молодые люди вышли к парку, где-то далеко остались дома, оглушённые рёвом города, деревья тихо гудели медью, синее небо лилось через ветви, всё было сумеречно и протяжно, и не хотелось говорить, опускать себя в банальные фразы. Они встретились — чужие, из разных жизней, не обременённые общими друзьями, врагами, сплетнями.
Света с жадностью жевала бутерброд.
— Как тебя зовут?
— Оскар.
— Сам придумал?
— Ага. Давай сыграем в одну игру. Можно задавать любой вопрос, но отвечающий должен говорить правду и ничего, кроме правды. Или не отвечать вообще. Начинай спрашивать.
— А зачем?
— Это сближает, позволяет быстро и безболезненно узнать друг друга.
— Похудеть за полчаса? А чего спрашивать-то?
— Ну, кто твои родители, например.
— Ну и кто?
— Меня растила мать. Она химик, работает в Институте микробиологии. Отец сбежал, или его вообще никогда не было, не знаю.
— Похожая история.
— А зачем ты в Москве?
— Да так.
— А чего больше всего боишься?
— Одиночества, и когда тебя не принимают за человека, и когда близкие люди страдают, и самого страдания. Это только в книгах страдание очищает душу, на самом деле оно истощает, ожесточает, губит.
— Почему ты хромаешь?
— Мама уронила на ногу утюг. — Света задрала юбку. Оскар увидел ногу вдвое тоньше, чем другая. — Хочешь, я тебе покажу, какого она цвета?
— Нет. Извини, я не люблю голых женщин, — сказал Оскар и тут же покраснел, а потом, нагнувшись, шёпотом добавил: — Я гомосексуалист.
— Ох ты! Никогда не видела педиков.
— Лучше геев.
— А ты всегда был таким?
— О, я настоящий гей — породистый. В детском саду под одеялом мальчики показывали свои отростки девочкам, а я подсматривал в уборной за мальчиками. Однажды мне приснился сон, что мой старший брат занимается со мной любовью. В ту ночь у меня была первая поллюция, и, наверное, тогда я осознал, что со мной не всё в порядке.
— Он к тебе когда-нибудь приставал?
— Нет, что ты! Он трусил, и единственное, на что он был способен, так это заглядывать в ванную, когда я ещё не успевал одеться. Однажды он предложил сделать фотографии. Снял меня на голубом фоне, потом поместил фотографию в компьютер и обработал негатив. В результате по синему перистому небу парил голый ангел. Когда мама увидела эту картину, она страшно разозлилась и выгнала брата из дома.
— А чего ты больше всего боишься?
— Маму и когда не об кого согреться.
— Ты когда-нибудь спал с женщиной?
— Один раз. И это было ужасно. Меня потом часа два тошнило.
— Почему?
— Это всё равно что оплодотворять кусок холодной телятины.
Их обогнала молодая пара — высокая рыжеволосая девушка и маленький юноша. Он восхищённо смотрел на неё своими большими очками, и издалека казалось, что это ороговевшая часть носа. Девушка декламировала строки из «Евгения Онегина».
— Оскар, пойдём за ними. Они такие смешные!
Перед Оскаром и Светой нёсся голос Наташи:
Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства;
Их вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас…
И лица молодой пары стали погожими, а потом потеряли себя в долгом поцелуе.
— Я всю поэму знаю! — воскликнула Наташа.
— Наизусть?
— Ага, у меня никогда не было записных книжек.
— Ну и память, моя тыквочка!
Вадик, захлопав в ладоши, встал на колени.
— Господи! Как же это банально — быть в кого-нибудь влюблённым! — громко сказала Света.
Оскар увлёк её за собой, а Вадик и Наташа не обратили на них никакого внимания, опять потеряв себя в поцелуе.
— Да отпусти ты!
— Зачем ты злая?
— Я не злая. Как людям не надоест влюбляться?! Испокон века одно и то же, одно и то же. Анахронизм какой-то! Сговор мужчин против женщин!
— Ты ешь каждый день?
— Да.
— И не надоело?
— Нет, — с вызовом сказала Света и протянула кулёк с оставшимся бутербродом.
— Не надо, они все для тебя. К тому же я не голоден, потому что влюблён!
— В кого? В гея?
