Ричард Хилдрет - Белый раб
В конце концов мы решили, что постараемся выдать себя за людей, направляющихся на Север, чтобы там искать счастья. Касси должна была переодеться в мужское платье и быть моим младшим братом. Убегая из Спринг-Медоу, я захватил с собой мою лучшую одежду, которую незадолго до смерти подарил мне мастер Джеймс. В таком платье мне легко было выдать себя за виргинского путешественника. Но у меня не было ни шляпы, ни башмаков, не было также и костюма, сколько-нибудь пригодного для Касси.
К счастью, при мне была небольшая сумма денег, которой я также был обязан щедрости моего покойного молодого хозяина. Я бережно хранил её, в глубине души надеясь, что она мне когда-нибудь пригодится. Сейчас эти деньги были единственным, на что мы могли рассчитывать; они должны были не только покрыть все расходы в пути, но и доставить нам возможность приобрести всё необходимое.
Но можно ли было позволить себе тратить эти деньги, не рискуя быть пойманным?
В пяти или шести милях от Спринг-Медоу и приблизительно на таком же расстоянии от нашего убежища проживал некий мистер Джеймс Гордон. Он держал небольшую лавчонку, где покупателями были главным образом негры с соседних плантаций. Мистер Джеймс Гордон, или Джимми Гордон, как его запросто называли, был одним из тех «белых бедняков», которых немало в ту пору насчитывалось в Нижней Виргинии и которые, может быть, есть там и сейчас. Это была особая категория людей, и даже рабы говорили о них с каким-то пренебрежением, У Гордона не было ни земли, ни слуг. Отец его, такой же белый бедняк, как и он, не оставил ему никакого наследства. Он не обучался никакому ремеслу, так как там, где у каждого плантатора есть среди рабов свои ремесленники-рабы, свободному работнику рассчитывать не на что.
Единственно, что оставалось человеку, находившемуся в таком положении, как Джеймс Гордон, это попытаться получить место управляющего у кого-либо из богатых соседей. Но в Виргинии желающих занять это место больше, чем плантаций, которыми приходится управлять. К тому же мистер Джеймс Гордон принадлежал к разряду людей беззаботных, ленивых и добродушных, которых в общежитии принято называть никчёмными. Он никогда бы не смог найти в себе неусыпную бдительность и усердие, которые так необходимы тем, кто имеет дело с рабами, ибо они норовят поменьше работать, а получить побольше. Гордон, конечно, как и всякий другой, был способен вспылить и наградить здоровыми тумаками любого негра, но ему чужды были постоянная строгость и холодная, систематическая жестокость, благодаря которым некоторые управляющие приобретают репутацию «образцовых дрессировщиков». Надо добавить, что на одной плантации, которой временно управлял Гордон, была обнаружена пропажа большого количества зерна, причём виновника найти так и не удалось. Крылась ли здесь недобросовестность, или же просто беспечность, — вопрос этот остался невыясненным. Во всяком случае, Гордон лишился места и после нескольких бесплодных попыток вновь поступить куда-нибудь решил наконец заняться торговлей. У Джеймса Гордона не было ни цента за душой, поэтому, разумеется, его торговые обороты были очень невелики. Главным образом он занимался торговлей виски, но торговал и обувью и кое-какой одеждой, которой негры старались пополнить жалкое обмундирование, полученное ими от хозяев. Плату он брал деньгами, но не брезговал также ни маисом, ни другими продуктами, не особенно интересуясь тем, откуда его покупатели всё это достают.
Против этой-то категории людей и были направлены те строгие законы, в создании которых изощрялись виргинские законодатели. С их помощью они упорно боролись с теми, кто домогался звания «свободных граждан белой расы» и требовал причитающихся им прав.
Законы эти, однако, в большинстве случаев не достигали цели, и хоть вести торговлю с неграми крайне опасно и решаются на это только люди, которым нечего терять, — всё же число таких людей достаточно велико, чтобы служить для плантаторов неиссякаемой темой разговоров и жалоб, а для рабов — единственным источником их немногочисленных радостей. Им ведь не приходится ожидать чего-нибудь хорошего от своих господ, которым всякая щедрость чужда.
По сути дела эти торговцы были попросту укрывателями краденого, и большая часть того, что приносилось им в оплату за проданные вещи, так или иначе похищалась с плантаций.
Напрасно тирания вооружается всей строгостью законов, напрасно рабовладелец рассчитывает из подневольного груда и пота себе подобных извлечь пользу только для одного себя… Раб не в силах противиться власти, которую закон дал в руки господину. Плеть, эта эмблема власти и эмблема пытки, умеет подчинить себе самое смелое сердце и самую сильную волю. И вот оборотной стороной тирании становится обман; защищаясь от гнёта сильных, слабый прибегает к хитрости. Но можно ли винить несчастного раба, который в течение всего дня трудится ради выгоды своего владельца, за то, что он пытается ночью присвоить себе ничтожную часть добытого его же трудом урожая?
Осуждайте его, если можете! Присоедините, если хотите, ваш голос к негодующим воплям хозяина, того самого хозяина, который не задумываясь похищает единственное достояние раба — его силы и труд! И он смеет, ещё говорить о краже! Он, рабовладелец, тот, кто изо дня в день доводит этот грабёж до такого совершенства, которое никогда не снилось грабителям и пиратам! Те ведь довольствуются добычей, которую им посылает случай, а рабовладелец с плетью в руке обирает свои жертвы до нитки, грабит их упрямо, день за днём! Больше того — он продаёт своё право на этот систематический грабёж, получает его в наследство от отца и надеется ещё передать его своим детям.
Однажды я спас Джеймсу Гордону жизнь, и он постоянно выражал мне свою горячую благодарность за этот поступок. Произошло это несколько лет тому назад. Он ловил рыбу где-то близ Спринг-Медоу, как вдруг поднявшимся шквалом его лодку опрокинуло. До берега было недалеко, но Гордон не умел плавать, и ему грозила гибель. К счастью для него, мы с мастером Джеймсом прогуливались в это время по берегу и заметили человека, барахтавшегося в воде; я не раздумывая бросился в реку и успел схватить утопавшего. С тех пор мистер Гордон время от времени стал подносить мне мелкие подарки в память об этом случае. Поэтому я и надеялся, что он не откажет мне сейчас в помощи. Я решил купить у него шляпу и башмаки для себя, мужской костюм для Касси и попросить его указать дорогу, по которой нам следует идти. Нам предстояло встретить в пути множество препятствий; я знал это, но решил раньше времени не терзать себя бесплодными домыслами и всецело положился на судьбу.
Нужно было прежде всего повидаться с мистером Гордоном и узнать, в какой мере я могу рассчитывать на его поддержку. Гордон жил в небольшом домике; там же помещалась и его лавка. Дом этот стоял на пересечении двух дорог, в пустынной местности, вдали от всякого другого жилья. Раньше полуночи я не решался показаться на проезжей дороге. Когда я добрался до дома мистера Гордона, была уже глубокая ночь. Приближаясь к нему, я не раз в сомнении останавливался: мне не хотелось ставить на карту свою судьбу, свободу и все надежды на будущее, уповая только на чью-то признательность, а тем более на признательность такого челоловека, как Джеймс Гордон. Я понимал, что риск очень велик, и сердце моё замирало при мысли о том, какому утлому чёлну я собираюсь доверить если не самую жизнь мою, то, во всяком случае, всё, что заставляет меня дорожить ею.
Была минута, когда я готов был повернуть назад. Но я вспомнил, что другой надежды на спасение у меня нет. Или мистер Гордон поможет нам бежать, или мы погибли. Эта мысль словно подтолкнула меня. Собрав всю свою решимость, я шагнул к двери. Охранявшие дом сторожевые собаки подняли неистовый лай, но трогать меня они, по-видимому, не собирались. Я постучал, и вскоре мистер Гордон, показавшись в окне, прикрикнул на собак, а затем довольно недружелюбно осведомился, кто я такой и что мне от него надо. Я попросил его отпереть дверь, сказав, что у меня есть к нему дело. Полагая, что явился какой-нибудь запоздалый клиент, и предвкушая хорошую наживу, мистер Гордон поспешил исполнить мою просьбу. Он распахнул передо мною дверь. В эту самую минуту луч луны осветил моё лицо, и он сразу узнал меня.
— Как, Арчи? Неужели это ты? — воскликнул он в страшном изумлении. — Откуда ты взялся в такой час?
Я был убеждён, что ты по меньшей мере месяц назад успел убраться из наших краёв!
Говоря это, он впустил меня в дом и тщательно запер дверь.
Я сказал ему, что убежище моё не очень далеко отсюда и что теперь, доверяя его дружбе, я обращаюсь к нему с просьбой помочь мне бежать.
— Всё что хочешь, Арчи, только не это! — воскликнул Гордон. — Ведь если только станет известно, что я помор беглому рабу, — мне конец. Твой хозяин полковник Мур, майор Прингл, капитан Найт и ещё какие-то другие господа вчера только были здесь и угрожали мне, что если я не перестану торговать с их рабами, они разломают мой дом, а меня самого упекут куда-нибудь подальше. Если сейчас меня ещё уличат в том, что я помог тебе, Арчи, тогда я совсем пропал. Нет, с ума я ещё не сошёл!
