Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)
— Дорога известная.
— Спрашивал сейчас у одного, говорит, что лучше утром идти. Я и решил заночевать в вашем селе.
— Правильно сделали, — одобрил Бекмурад-бай. — Ночь дана мусульманину для отдыха, день — для трудов. Переночуете у нас, а утром сами дорогу увидите.
— Вообще-то до Шор-Тёпе не так уж далеко, — вставил один из сидящих.
— Это так, — согласился второй, — но дороги между селениями путаные, в разные стороны сворачивают. Ночью трудно идти.
Продолжая разговор, Бекмурад-бай собирался уже поинтересоваться новостями в Ахале, когда снаружи послышался хриплый крик:
— Чошш!.. Чошш!.. Стой, тебе говорят, вислоухая скотина!.. Эй, хозяин!..
— Сухан Скупой, — сказал один из родственников Бекмурад-бая. — Не боится, жирный тарантул, по ночам ездить!
— Днём его солнце растопит! — засмеялся второй. — Он весь жиром истечёт. Макай в него лепёшку — и ешь,
— Вонючий жир в горло не полезет, стошнит… Чего его принесло?
— С Бекмурад-баем, видно, поздороваться хочет.
При имени Сухана Скупого, Берды моментально подобрался. Присутствие здесь главного виновника злоключений Узук не сулило ничего хорошего — он настолько хорошо знал Берды, что надеяться остаться незамеченным было бы слишком глупо. Как только он войдёт, думал Берды, нащупывая наган, первую пулю — Бекмурад-баю, вторую — ему.
Но Сухан Скупой, словно догадываясь, что ему угрожает, не входил и снова закричал:
— Хозяин!.. Бекмурад-бай, ахов!
— Придётся выйти, — усмехнулся Бекмурад-бай. — Иначе будет, как ишак, до полуночи вопить.
Он накинул на плечи халат и вышел. Оставшиеся прислушались.
Голоса со двора доносились глухо, но вполне внятно.
— Салам алейкум, уважаемый Бекмурад-бай! — хрипел Сухан Скупой.
— Алейкум салам, — отвечал хозяин. — Слезай с ишака, заходи в дом.
— Ай, норовистая скотина, убежит — потом не найдёшь.
— Привяжем, не убежит.
— Кто-нибудь отвязать может… Лучше здесь поговорим. Как тот голодранец, который в тюрьме сидит, не сдох ещё?
— Не знаю. Не интересовался.
— Хай, пусть сгинет всё человечество, если таких проклятых будет на свет производить! Я ведь того гадёныша во-от таким маленьким знал. Откуда бы догадаться, что он осквернителем закона станет? Я бы ему маленькому горло перервал.
— Ты, может быть, всё-таки зайдёшь в дом, Сухан-бай?
— Ай, ишак плохой, дорога длинная… В другой раз зайду.
А он не изменился, подумал Берды, напряжённо прислушиваясь к голосам за стеной. Как раньше ни к кому в гости не ходил, чтобы к себе приглашать не пришлось, так и теперь. Жадная тварь! Продал Узук Бекмурад-баю, сын шакала и черепахи! Как это я забыл про тебя, вонючий, вшивый хорёк? Тебе первому надо было проткнуть твоё толстое брюхо!..
А Сухан Скупой продолжал орать, словно разговаривал с глухим:
— Значит, говоришь, не подох ещё?
— Человек не знает, что его ждёт впереди, — сдержанно отвечал Бекмурад-бай, и по голосу его чувствовалось, что он уже тяготится разговором.
— Пусть отсидит свой срок, пусть вернётся в наши места! Пошлю опять подпаском…
— Что ему здесь делать? Не вернётся он.
Сухан Скупой хрипло засмеялся, закашлялся.
— Как не придёт! Я ему должен остался за работу. Не может человек не придти за своим добром… Да стой ты смирно, богопротивный ишак, сдохнуть бы тебе нехорошей смертью!
— В дорогу просится, — сказал Бекмурад-бай.
— Как бы не так! К сену ему захотелось, а не в дорогу. Каждую ночь, подлая скотина, отвязывается, целый стожок сена разворошил, а я это сено собирался весной дайханам подороже продать.
— Значит, плохое сено было, не стоит жалеть!.. Зайдёшь в дом?
— Хорошее… Не зайду…
— Ну, тогда пойдём, я тебя провожу немного, а то у нас собаки злые.
— Пойдём… Кх!.. Кх, подлая тварь! Пошёл, чтоб твою жизнь оводы забрали!.. Так вот, уважаемый Бекмурад-бай, пошлю я того парня снова подпаском в самые глухие места, а там…
Голоса отдалились, стали невнятными и замерли.
Гости посидели ещё немного.
— Мы слышали, что в Ахале не думают, много или мало пришло воды, — сказал один. — Там, говорят, ручей всё время течёт, никаких хошарных работ не надо.
— Да, арыки мы не чистим, — кивнул Берды, — но воды на поливы всё равно маловато.
Перекинулись ещё несколькими незначащими фразами. Хозяин не возвращался. Гости стали прощаться.
Пришёл работник Бекмурад-бая, видимо, получивший от хозяина распоряжение, постелил Берды постель. Берды лёг, прислушиваясь к шагам на дворе. Его привело сюда не желание посмотреть в лицо врага, он пришёл с тем, чтобы убить Бекмурад-бая, убить этой же ночью. Но усталость взяла своё, и он незаметно крепко уснул.
Рано утром, так и не увидев больше Бекмурад-бая, Берды ушёл. Аллах не захотел, чтобы правое дело свершилось в эту ночь. Что ж, можно подождать, всё равно ангел, ведущий счёт дням человека, отсчитывает последние шаги Бекмурад-бая по этой земле.
Можно подождать… Но куда пойти? Кто приютит одинокого человека? Может быть, Оразсолтан-эдже? Берды не хотел идти на пепелище своего недолгого счастья. Старуха, увидев его, расплачется, а у него нет сейчас слов утешения.
Можно завернуть к Огульнияз-эдже. Она всегда относилась к Берды по-матерински, угощала его чем-либо вкусным и даже сама сватала для него Узук. Бедная Узук! Сватали тебя за человека, просватали за горькую судьбу. Где ты теперь? Как живёшь, как несёшь на своих хрупких девичьих плечах тяжесть свалившихся на тебя невзгод? Чьи добрые руки утирают слёзы с твоих побледневших щёк, чьё участие баюкает твоё измученное сердце?..
Берды медленно шёл по дороге, занятый своими невесёлыми мыслями, когда его внимание отвлёк удивлённый возглас. Он очнулся от раздумий и увидел пожилую, круглую, как шар, женщину с лоснящимся, смуглым до черноты лицом. Он всмотрелся пристальнее и вздрогнул: это была та самая прислужница ишана Сеидахмеда, которая чуть было не выдала их с Узук ишану, но потом всё-таки помогла бежать. Сейчас она стояла в двух шагах от него, удивлённо раскрыв рот с жёлтыми, прокуренными зубами и пялила на него оловянные бляшки глаз.
Он прошёл мимо и тотчас услышал за своей спиной:
— Вий, одев кетени, не говори, что ты — из Ахала… Постой, йигит, постой, душа моя, я тебя знаю!
— Ну и знай на здоровье! — буркнул Берды, не останавливаясь. — Зато я тебя не знаю.
— Память короткая, как воробьиный нос!.. Как не знаешь? Я — Энекути. Вспомнил? Когда помогала тебе красавицу увозить, тогда ты знал меня!
— Ну, чего тебе надо, тётка? — хмуро спросил Берды. — Что ты от меня хочешь?
— Не сердись, джаным, не сердись, милый! — заворковала Энекути, подходя к нему. — Бедняжка Узукджемал до сих пор помнит тебя. Вах, какая красавица! Есть ли ещё на свете, есть ли на земле такая пери, как Узукджемал? Какая достойная пара из вас была бы! А проклятый Бекмурад-бай держит бедняжку в чёрном теле, заставляет её воду пить из следа задней ноги собаки. Замучил совсем бедняжку.
— А тебе какое дело до этого?
— Мне какое дело? — всплеснула руками Энекути. — Вах, джаным, да вы мне как родные! Когда я отправила вас из дома ишана, думала сам аллах радуется, что соединилась такая прекрасная пара. А когда узнала, что Бекмурад-бай, чтоб ему умереть без могилы, посадил тебя в тюрьму, три ночи не спала, плакала… Значит, ты вышел из тюрьмы, свет глазам своим? Выпустили тебя? Вот обрадуется бедняжка Узукджемал, когда я ей такую весть принесу!
— Здорова Узук? — спросил Берды, подчиняясь невольному желанию узнать весточку о любимой.
— Здорова, душа моя, совсем здорова! Похудела немножко, но такая красавица, что ни есть, ни пить неохота, только бы сидеть да смотреть на неё!
— Давно видели её?
— Недавно, совсем недавно!.. Я, джаным, жена шиха во-он того святого места, видишь? Узукджемал каждый четверг и каждую пятницу бывает у нас. Ты приходи потихоньку, я вас сведу. А там, аллах поможет, опять убежите.
Ранняя дорога была безлюдна. Энекути, говоря, стреляла глазами по сторонам, подпрыгивала, словно стояла не на холодной земле, а на раскалённых углях.
Может быть, нервозность женщины, а может быть просто подсознательное чувство опасности заставило Берды изменить первоначальное намерение. И когда Энекути предложила: «Ты можешь даже сейчас пойти к святому месту, а я приведу Узукджемал», он сказал:
— Вот что, тётка! За добрые слова тебе спасибо, за весть об Узук. Если бы ты помогла мне увидеть её, благодарил бы тебя до конца своих дней.
— Помогу, джаным, помогу, как не помочь! — заторопилась Энекути. — Разве я не знаю, как бьётся сердце в разлуке с любимой? Иди…
— Пойдём вместе, — решительно сказал Берды. — Ты ещё недалеко ушла от святого места. Проводи меня, покажи, где подождать. Я молиться стану, а ты пойдёшь за Узук.
