Криста Вольф - Расколотое небо
Выяснилось, что многочисленные комиссии худо-бедно составили доклад. Его-то и зачитал секретарь парторганизации — приземистый, седоголовый человек. Доклад был краток, он точно отмерял долю вины каждого. Ничего не возразишь! Разочарованы были лишь те, кто ждал сенсаций. Приходилось только удивляться, что такие мелочи могли повлечь за собой столь сокрушительные последствия.
К микрофону вызвали Эрнста Вендланда. Раздались жидкие аплодисменты. Рита подумала: «Вырос он, что ли, с того дня, как я видела его в пивной?»
Директор охрип. За последние месяцы он мало спал, стоя выпивал по утрам кофе. «Не хотелось бы мне оказаться в его шкуре», — сказал кто-то за Ритиной спиной, но звучало это уже без той горечи, с какой прежде говорили о начальстве.
Эрнст Вендланд не был оратором, да оратор, кстати говоря, был бы здесь совсем неуместен. Он скупо, по-деловому рассказал о положении на заводе: отставание плана на столько-то процентов, нехватка сырья, нехватка материалов и главное — нехватка рабочих рук. Он назвал цифры: стольких-то слесарей, плотников, сварщиков не хватает на их заводе, стольких-то — во всем районе.
— Никто не поможет нам, — сказал он. — А на сверхурочных мы уже достаточно поработали. Единственный выход: каждый выполняет свою норму, но на совесть.
Момент для собрания был выбран удачно, тон взят верный. За последние месяцы каждый успел выговорить свою злость, и теперь возникла потребность заполнить пустоту, образовавшуюся в душе. Легковесные обещания рабочие отвергли бы, а продуманные предложения выслушали охотно. Да что тут зря разговаривать!
Когда же некоторые рабочие стали выходить вперед, соглашаясь с предложениями и выдвигая встречные обязательства, Эрмиш забеспокоился. Не потерял ли он контакта с людьми? Не опоздал ли со своей бригадой? Метернагель вызывающе поглядывал на него.
— Вот теперь я открою свою тетрадь, — сказал он.
Рита вернулась домой поздно и тут же поднялась в чердачную комнатку. Манфред сразу понял, что она чем-то взволнована, но не хочет показать это. Он принес ей бутерброды и чай, посетовав, что она еще до свадьбы заставляет ждать себя целый вечер.
— Ну как, — спросил он, — нашли виновных?
Рита удивленно подняла на него глаза.
— Разве дело не в том, чтобы покарать виновных?
— Да, — ответила она медленно, — Вендланд хорошо говорил.
— Что ж, — насмешливо заметил Манфред, — теперь все пойдет по-другому, не так ли?
— Надеюсь, — неуверенно подтвердила Рита.
— Ты в самом деле думаешь, что после собрания дела пойдут лучше? — спросил Манфред. — Вдруг появится сырье? Вдруг неспособные руководители окажутся способными? Вдруг рабочие станут думать о великих преобразованиях, а не о собственном кармане?
— Вполне возможно, что все останется по-прежнему, — задумчиво произнесла Рита.
Тихая лунная ночь спустилась на город. Они лежали рядом без сна.
— На каждом заводе проходили десятки подобных собраний, — сказал Манфред. — Ты присутствовала всего-навсего на одном.
«Ну и что же? — упрямо думала Рита. — Это одно для меня очень важно. И почему он боится, что дело, важное для меня, может разлучить нас?»
— Знаешь что, — сказала она спустя некоторое время, — давай договоримся не ревновать к собраниям. Ладно?
13
Незаметно миновал сентябрь. Однажды ночью нежданно-негаданно полили осенние дожди. Равномерно шелестит за окнами санатория серая мерцающая завеса дождя, не редея дни и ночи напролет. Деревья, черные от пятен сырости, теряют последние листья. Пустынно в размокшем парке.
«Я уже здорова», — ежедневно твердит Рита врачу, сдержанному и ненавязчивому, как и раньше. Он кивает и думает: «В ее возрасте любую беду обычно преодолевают значительно быстрее. Людям с повышенной чувствительностью в нынешние времена нелегко». Ему не нравится нарочито бодрое выражение, появляющееся на ее лице, когда он смотрит на нее. Темные круги под глазами ему тоже не нравятся, но они говорят правду: пациентка еще слаба.
Она долго искала забвения, теперь ей страшно даже подумать, что она могла бы забыть. Ее захлестывает волна воспоминаний, нарастает, когда она закрывает глаза, а по ночам смыкается над ней сладостно и мучительно. Его лицо, все снова и снова его лицо. Сотни раз прослеживает она каждую черточку его лица, но только хочет дотронуться до него, оно исчезает, расплывается. И прикосновения его рук.
Ее бьет озноб, она крепко стискивает зубы. Сердце бешено колотится.
Нынешнее лето у нее пропало, неужели оно уже кончилось?
Перед ее внутренним взором возникает один из прошлых дней — чудесный день минувшего лета. Они не придали ему особого значения, ибо, по их разумению, ему предстояло не раз повториться. В воспоминаниях он неповторим — высшая точка, вершина их жизни, и кажется, еще раз подняться на эту высоту недостанет сил.
Чуть свет выбрались они в тот день из смрадного города. Пересекли серо-голубой район медных сланцев, отмеченный пирамидами пустой породы. Свободно вдохнули свежий аромат холмистой нетронутой земли. Радовались сочным красочным пятнам, проступавшим сквозь утренний туман.
Машину — подержанную, довольно старого образца — Манфред приобрел в день получения ученой степени. Рита шутила, что он больше рад этой колымаге, чем новому званию. Они так долго терли и полировали потускневшую краску, что машина наконец заблестела. Любуясь проносившимся мимо ландшафтом, Рита вообразила, что сидит на маковке одного из зеленых холмов, а их маленькая серая машина ползет к ней издали по дороге, как бронированный жучок.
— А нельзя ли побыстрее? — попросила она.
Манфред дал газ.
— Еще быстрей! — крикнула она.
Они сделали крутой поворот; теперь перед ними лежала прямая дорога — настоящая яблоневая аллея.
— Быстрей!
Манфред был не очень опытный шофер. Он судорожно вцепился в руль, не доверяя самому себе. Он потел, волновался и напряженно прислушивался к шуму мотора.
— Быстрей! — кричала Рита.
Свист пролетавших мимо яблонь поднялся на тон выше.
— Не хватит ли?
— Быстрей! — кричала Рита. — Быстрей, быстрей!
Она поймала его взгляд и, словно посылая вызов, ответила ему буйным, неукротимым взглядом.
Ее лицо обрело новое выражение, незнакомое даже ей самой. Этим новым она обязана была Манфреду, и она раскрывала себя полностью только ему — сегодня и всегда.
Теперь она ни в чем не уступает ему!
Неожиданно и он осознал внутренний смысл ее слов. Глаза его заблестели, он схватил и крепко сжал ее пальцы.
Перед ними, исчезая вдали, бежала сверкающая, словно зеркальная, лента асфальтового шоссе. На огромной скорости летели они к вынырнувшему откуда ни возьмись мосту, который рос и рос с каждым мгновением. Нет, не к мосту, а к узким каменным вратам, за которыми раскрывался весь белый свет, и новые взлеты, и новые горизонты.
Они проскочили мост.
— Довольно, — сказала Рита.
Машина затормозила. Рита, прикрыв глаза, откинулась на спинку сиденья. Она была утомлена и счастлива.
Манфред, уже без напряжения сидел за рулем. Он закурил сигарету и пускал дым в окошечко. Шоссе, мосты, мелькающие мимо деревья — все в его власти. Теперь он твердо знал это.
Нагнувшись к Рите, он легонько коснулся пальцем ее носа.
— Да ты настоящая чаровница!
Промчавшись по извилистым улочкам старого шахтерского городка, они устремились к ближним отрогам гор. Без напряжения взобрались по крутым дорогам вверх, проскочили несколько красочных деревень и по головокружительному серпантину спустились в ущелье. Гигантские ели окаймляли здесь когда-то многоводную реку, а ныне — тоненький горный ручеек.
Проехав вдоль ручья, они оказались на солнечной просеке. Рита растянулась на серо-зеленом мшистом ложе, закинула руки за голову и глядела в холодное синее небо. Манфред, сидя рядом, внимательно рассматривал ее.
— Ну что? — спросила она через некоторое время.
— «Вот тут мы разобьем шатры», — не скрывая своего волнения, произнес он.
Они все больше, и больше осознавали непреходящую ценность своей любви, свободной от ошибок, нетерпения и заблуждений, огражденной рассудком и твердой решимостью. «Ныне я уже не ступаю по зыбкой почве, как бывало раньше, — размышлял Манфред. — Впервые я стою на твердой земле. И это совершила Рита, она вливает в меня жизненные силы. Как мог я думать, будто величайшие ценности человеческого существования — безоблачное счастье и горькие муки — можно чем-либо заменить? Как можно притерпеться к душевной холодности? Эвридика вывела Орфея из подземного царства: и первый же луч света подчиняет его вновь законам действительности».
К обеду показался чистенький пестрый городок на северных склонах Гарца. Вначале он возник где-то внизу, совсем игрушечный, но вскоре они уже въезжали в него под колокольный перезвон неисчислимых церквушек. Густая голубизна горного воздуха словно растворилась в солнечном мареве, и небесный свод больше не давил своей тяжестью. И все же люди жались к домам, ища спасения от гнетущего зноя.
