Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)
— Мир, племянник мой! Мир! Поздравляю!
— Война кончилась?
— Слава аллаху, кончилась!
Тахир бросил вязанку. Дядя прижал Тахира к груди, горячо зашептал:
— Ваша отвага не пропала даром, Тахирджан! Самаркандец, говорят, сам предложил кончить дело миром. Потерял столько воинов в Кувасае — поумнел, стало быть. Убоялся гнева аллаха… — Поглаживая крепкое плечо племянника, продолжал: — Замечательно получилось, замечательно! Многомудрые беки не сумели ничего сделать с врагами, а вот такие, как ты, бедовые парни, дали им отпор… Дехкане, ремесленники, плотники… кто еще…
— Маслобойщик.
— Да, маслобойщик! — громко и радостно расхохотался мулла Фазлиддин, освобождая племянника из своих объятий и восхищенно глядя в его лицо, — Дехкан, ремесленников… ну, таких, как ты, высокомерные беки называют черной костью, чернью, а кто, если не эта «черная кость», избавила их от беды? Кто?
— Да мы и сами не думали, что получится так здорово, дядя… И очень хорошо, что вы приехали. Если б не вы, мне бы и в голову не пришло…
— Ишь ты, как повернул, племянник! Заодно и меня до небес возвысил!
Мулла Фазлиддин все говорил, возбужденно, быстро, то повышая, то понижая голос, словно оставалась какая-то опасность.
— Дядя, а в Куве все еще есть они? — спросил Тахир.
— Есть. Войска еще идут, караулы не сняты. Их властелин заключил мир, верст шестнадцать не дойдя до Андижана, теперь возвратился назад. Часть его охраны уже перешла на ту сторону реки, это я видел сам. С ним ли, без него ли — не знаю, но остальные вот-вот должны быть здесь. Надо по-прежнему быть осторожным, Тахирджан. Враг особенно опасен, когда отступает. Зайди домой. А на люди не показывайся!
Тахир стряхнул с себя прилипшие соломинки, вошел в дом; в соседнем доме — было слышно отсюда — баюкали ребенка. Тахир тотчас вспомнил про Робию, и сердце его забилось. Ах, как сильно соскучился он по ней! Его бы воля, прямо сейчас перемахнул бы через дувал в соседний двор. Рассказал бы Робии, что завершилась война, — наверное, она еще не знает про мир, — увидел бы ее радость! Но нет, он не сделает так, он, как обычно, встретится с Робией тайно, наедине.
Только успел юноша войти в дом и поздравить родителей с миром, как раздался громкий собачий лай, стук конских копыт, удары в ворота. Спрятаться скорее!
Тахир, придерживая за рукоятку кинжал на поясе, молнией метнулся через айван и мигом очутился в потайном месте, скрытом вязанками высохшего камыша.
В ворота продолжали грубо колотить. Пришлось открыть. Конные воины в шлемах, с луками, притороченными к седлам, в широких шароварах, ниспадающих на сапоги, въехали во двор. Двое сидели на одной вороной лошади. Огляделись по сторонам — молча, будто не замечая хозяев.
Сотник — с маленьким флажком из зеленой материи на острие шлема — увидал неоседланную лошадь под навесом. Обернулся к тем двоим на вороном:
— Вон — для тебя.
Почернелый, как негр, парень с мохнатыми усами спрыгнул наземь и побежал к навесу. Остальные по знаку сотника вошли в дом. Начали вытаскивать во двор кошмы поновее, ковры, какие-то узлы.
Мулла Фазлиддин прислонился к колонне айвана, следил, закаменев, за происходящим. Сначала он подумал, что воины пришли искать Тахира. Сильно перепугался. Но это были обыкновенные грабители. Ненавистные, низменные. Родители Тахира растерянно молчали. Потеряв выдержку, заговорил мулла Фазлиддин;
— Эй, господин сотник, — сотник продолжал торчать на коне посредине двора, — где совесть у вас?
После того как наши повелители заключили мир, такой грабеж не соответствует мусульманским законам!
Черный парень быстро оседлал лошадь муллы Фазлиддина. Засмеялся:
— Да, да, мир… — И добавил с издевкой: — Истинно — мир и благоденствие нам!
Другой разворошил узел с вещами, вытащил кусок атласа и протянул сотнику.
— Моли амон[56] сказал он.
Сотник, неподвижно глядя на муллу Фазлиддина, ленивым движением засунул материю в переметную суму, лениво, медленно заговорил, выдавая произношением, что он из Самарканда:
— Шестьдесят лошадей наших пали от мора. Вот беда так беда! Ты тут ездишь на коне, а мой воин что, по-твоему, должен идти пешком в Самарканд? Видел же, что два воина сидели на одном коне.
— Видел. Возьмите, если думаете, что эта кляча — она для арбы, а не для седла! — сможет довезти храброго воина в Самарканд. Но рыться в женских узлах? Разве достойно это такого высокородного сотника?
— Э, жены наши наказывали привезти им в подарок ферганского атласу. Мы из такой дали перли сюда в мученьях, а теперь что, возвратиться ни с чем? Это, по-твоему, достойно будет?
Сотник даже в стременах привстал, загневался, видно. Недоволен он был, что война окончилась без победы, стало быть, без большой добычи, во имя которой такие и кровь проливали, и переносили все тяготы похода. Андижан и Ахсы остались целехоньки, ну, а как после этой истории на кувинском мосту сразу был заключен мир, так что получилось? Самаркандский властитель получил и золото, и серебро, и драгоценные ткани, и скаковых лошадей, и верблюдов. Все это досталось ему да приближенным — бекам, советникам, чиновникам двора, воинам личной охраны. А такие воины, как он, сотник, остались без настоящей добычи, если не считать добытого в жалких кишлаках по дороге.
Пятеро таких же грабителей, из той же сотни, ворвались и во двор родителей Робии. Одна из стен сарая, где укрылся Тахир, была общей с сараем соседей. Было слышно, как у них поднялась суматоха.
Робия пряталась где-то в женской половине дома, но, как назло, в тот миг она вышла подоить корову — о заключении мира узнала и она. Пустила к корове теленка, чтобы ее задобрить, и, занятая этими хлопотами, поздно заметила вбегающих во двор воинов.
Мать заторопилась к хлеву:
— Вай, умереть мне, ты еще здесь?
— Что случилось, матушка?
— Враги! Стой! Не выходи во двор!..Вон подымись, через верхнее окошко пролезь-ка в амбар.
Два воина показались в дверях хлева: искали себе лошадей. Узкоглазый кипчак[57] заметил, как метнулась женская фигура.
— Похоже, красивая!
— Лошадей нет, — сказал его товарищ с сожалением.
— Красивая девушка дороже коня… Ну-ка, стой! — крикнул он Робии. — Возьмем ее, отвезем в Самарканд, продадим Фазылбеку.
Мать подбежала, закрыла своим телом перелаз.
— Если вы мусульмане, не трогайте мою дочь! Убейте меня, если хотите! Не подходите к моей дочери! Она помолвлена! Она принадлежит одному доброму парню!
Эти слова распалили узкоглазого. «Девушка!», «помолвлена», — значит, за такую дадут больше! Одним резким движением он отбросил мать от перелаза. Падая, она ударилась головой о кормушку для скота и потеряла сознание.
Узкоглазый пробрался в сарай, но быстрая Робия уже выбежала с другой стороны сарая во двор. И попала — прямо в руки второго негодяя. Поспешил и первый. Оба стали скручивать Робии руки. Третий снял с седла какой-то длинный мешок, раскрыл его и начал приближаться к дергающейся девушке, словно прицеливаясь. Девушка поняла, что сейчас ей на голову накинут мешок, изо всех сил стала кричать, звать на помощь.
Тахир молчал, сжимая зубы, терпел грабеж у себя во дворе. Но крик Робии заставил его забыть об осторожности. Он выскочил из сарая, быстро вскочил на дувал, отделявший их дом от соседнего. Он увидел сверху, как все это было: один воин обхватил мертвой хваткой Робию за ноги, другой крепко держал ее за руки, заломленные назад и притянутые к поясу, третий уже поднял над ее головой мешок. Тахир яростно закричал и спрыгнул. Один против пятерых — четвертый держал коней за поводья, а пятый в седле с длинной пикой в руках, — но он не думал об этом. У него была лишь одна мысль — отбить Робию. Он на бегу выдернул из ножен свой кинжал.
— Эй, стой! Стой, говорю! — воин с пикой тронул коня.
Но Тахир в два прыжка пересек двор. Подскочил к борющимся у сарая, по самую рукоятку вонзил кинжал в бок узкоглазого, что держал ноги Робии, выдернул оружие и тут же почувствовал сильный удар в плечо, услышал, как пика рвет одежду. Тахир зашатался и рухнул на тело убитого им узкоглазого. Он еще успел услышать исступленный крик девушки:
— Тахир-ага[58]! — но послышался крик будто издалека.
Он так и остался лежать на земле в луже крови, а Робию скрутили и увезли…
Ош
В окрестностях Оша, в этом причудливом соединении высоких скал и плоских зеленых равнин, уже несколько дней не прекращается оживление. Пышные шатры, привезенные из Андижана на верблюдах, разбиты у подножья Баратага вдоль речки Джаннат-арык. По берегам Акбуврасая на лужайках тоже выросли сотни шатров. Забили пригнанных с гор отменных курдючных баранов, в жаровнях пышут угли фисташковых деревьев, необходимые для лучших шашлыков, в объемистых чугунных котлах варится мясо.
