Александр Изотчин - День учителя
— Андрей Иванович еще раз бросил взгляд на близлежащие дома, — а на кого им еще надеяться? Не на себя же! Интересно, сколько их, таких как Куприянов, готовых пойти за вождем? Та же голодающая армия, предпочитающая разводить свиней, столько лет терпеливо сносящая унижения, чего она ждет? Кого? Значит, кого-то ждет, если пока не пытается постоять за себя? И все в истории повторяется дважды — один раз как трагедия, в другой раз — как фарс. Кто же это сказал? Столько раз цитирую, а автора не знаю».
Мирошкин подошел к своему подъезду и бросил взгляд на окна. Они были темны. «Спать легла, сейчас, наверное, около часа. Лежит — посапывает, моя жертва. Ну, и… В конце концов это был ее выбор, сама виновата. Я за ней не бегал… Но что же делать? Туда или в Заболотск?» — вопрос этот Андрей Иванович задал скорее для того, чтобы покрасоваться перед самим собой, поумствовать. Все он уже для себя решил, все уже давно про себя знал. Мирошкин еще раз оттер ноги об асфальт и вошел в подъезд — туда. Лифт открылся, не дожидаясь, пока он нажмет кнопку. Наверное, сыграл свою роль удар железной двери, которую поставил на место механический доводчик, дуновение воздуха… Но и тут Андрей Иванович углядел признак чего-то мистического: дескать, возвращайся, куда тебе? Углядел, да тут же над собой посмеялся — так недолго поверить и в то, что Петрович сыграл в его жизни роковую роль. Но где-то глубоко в душе, в мозгу он уже понимал, что спустя немного времени наверняка согласится с тем, что «тут Петрович виноват». И все станет так просто! Виноват Петрович, виновата Костюк…
Жена спала, из комнаты слышался знакомый храп. Мирошкин разделся и прошел на кухню, открыл коробку конфет — три или четыре шоколадные пирамидки были надкушены. Такая у Ирки была манера перепробовать конфеты, выбирая, какая повкуснее. Андрей Иванович оглянулся — в раковине стояла пустая кружка, а на столешнице лежал отрезанный «кончик» от молочного пакета. Ирка верна себе — ничего за собой не убрала. «Все как всегда, — подумал Андрей Иванович, — видно, и теперь она свой выбор сделала. Наверное, бессознательно. Тоже ничего у нее эдакого в жизни уже не будет. Кстати, о Фрейде: может быть, на подсознательном уровне Ирку все и устраивает — привычная модель поведения. Тесть к теще всю жизнь по-свински относился…» Он сел на стул, пододвинул шоколад к себе поближе и еще полчаса смотрел «Горячую десятку» видеоклипов по телевизору. Затем Мирошкин завалился спать, так и не помывшись и не почистив зубов, — такая его взяла усталость. Еще несколько мгновений — и День учителя подошел к своему завершению.
* * *Общий зал Исторической библиотеки был полон людьми. Стоял вечер или разгоралось утро, определить не представлялось возможным — ясно, что не день, слишком много горело электричества. Андрей Иванович не шевелясь смотрел в дальний угол зала — оттуда на него шла голая женщина. Стройные ноги, широкие, но не толстые бедра, большая красивая грудь, светлые длинные волосы — Мирошкин недоуменно оглянулся. Казалось, никому до происходящего не было никакого дела. Окружающие выглядели манекенами — безотрывно смотрели перед собой, никто не переворачивал страниц лежавших перед ними книг. Будто во всем зале было только два живых человека — Андрей Иванович и она. Обнаженная подходила к каждому столу и всматривалась в лица сидящих молодых людей — то ли ждала чего-то от них, то ли просила. Вот и стол, за которым помещался Андрей Иванович, — тот же взгляд. Мирошкин вскочил со стула. Он знал ее. Девушка улыбнулась, но пошла дальше. Мужчина устремился за ней и никак не мог догнать. «Ирина», — позвал он. Она, задумчиво улыбаясь, продолжала движение. «Почему Ирина? — удивился себе Андрей Иванович. — И правда, есть у нее что-то от Лавровой! А грудь какая здоровая! Ильина!» «Вика», — в ответ на его крик та же улыбка. И также не остановилась. Зал казался бесконечным, девушка ушла слишком далеко. И тут наконец Андрей Иванович вспомнил: «Настя!» Девушка встала, как бы ожидая, и в то же мгновение Мирошкин оказался рядом с ней. Она была странная — переливалась девичьими образами, знакомыми Андрею Ивановичу. Он обнял ее, и в следующее мгновение Лариса — теперь девушка выглядела так — послушно легла на стол. Мирошкин наклонился над ней, предвкушая скорую близость. О, это тело! Он чувствовал его запах, такой манящий. Все в ней казалось было сделано для него — руки обвивали его шею так, как ему всегда хотелось, чтобы они обвивали, губы целовали так, как всегда хотелось, чтобы они целовали… И в это мгновение Андрей Иванович услышал звонок, возвещавший о конце рабочего дня. Манекены встали и пошли сдавать книги. Мирошкин зажал девушке уши, как бы умоляя ее не отвлекаться, но — безнадежно. Нарастающий звук мешал ему самому. Странно, Мирошкину показалось, что звук складывается в какую-то мелодию… Ну, да — это же «Светит месяц». Лаврова — да, да, Лаврова — рассмеялась и откинула назад голову. С ней что-то было не так. Прямо на глазах девушка потемнела, превращаясь в нечто неживое, деревянное. «Смерть!» — пронеслось в голове. Мирошкин в ужасе оттолкнул куклу от себя. «Светит месяц» звучал все громче. Андрей Иванович огляделся. Он силился понять, откуда исходит звук, и…
* * *… вновь проснулся в своей квартире на улице Красного Маяка. «Ну и сон! — подумал Мирошкин, еще не открывая глаз. — Впрочем, ничего удивительного — вчера весь день перебирал в памяти своих девок». Он открыл глаза. Судя по будильнику, было начало седьмого. Андрей Иванович окинул взлядом знакомую обстановку и встретился с глазами жены. Она также не спала. Мирошкин закрыл глаза. «Светит месяц» звучал, не переставая, наверное, уже пять, десять минут. «Какой кошмар, — уяснил наконец Андрей Иванович происходящее, — соседи зачем-то поставили будильник. В субботу… Странно, вчера они до ночи кутили. Наверное, спьяну. Но почему не отключают? Уехали? Или умерли? Смерть… Смешно. Если уехали, мы просто удавимся — будем слушать эту дрянь сутки напролет». За окном было темно. Начинался новый день, не обещавший ничего нового.
3 июля 2011 г.1
Автор признается, что это и следующие по тексту три стихотворения ему не принадлежат и попали в его распоряжение при весьма странных обстоятельствах. Лет за десять до появления настоящего произведения мне довелось возвращаться поздним вечером от знакомых, живших близ московской станции метро «Ботанический сад». В вагоне было мало народа, и, усевшись на сиденье, я обнаружил рядом с собой полиэтиленовый пакет белого цвета, очевидно, забытый каким-то рассеянным пассажиром. Я пренебрег предупреждениями о том, что не нужно притрагиваться к оставленным в общественном транспорте вещам и заглянул в сверток. Там оказалась книга: С.Ф. Платонов «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв.», Москва: «Памятники исторической мысли», 1994 год. Рядом с титульным листом книги имелась дарственная надпись, очевидно, сделанная женщиной: «А.К. от И.Ф.». В книгу был вложен конверт, в котором лежали свернутые вчетверо три желтоватых листа размером А4, на которых компьютерным набором напечатаны десятка полтора стихотворений разного объема, датируемые 1992–1994 годами. На последнем листе имелись те же две буквы «И.Ф.», вероятно, являющиеся инициалами автора, изображенные в виде орнамента. Из этого явно следовало, что книга, как и стихи, были даром этой «И.Ф.» некоему «А.К.», забытым им в вагоне метро. Во время написания романа, нуждаясь в произведениях стихотворного жанра, я, к сожалению, лишенный дара стихосложения, отобрал из случайно попавших в мои руки стихов четыре наиболее мне понравившихся, кое-что в них исправил и вставил в текст. Да не обидится на меня их автор. Не пропадать же добру! — Автор.
2
Читатель, вероятно, заметил, что действие книги развивается в двух временах: в «настоящем» (пятница 2 октября 1998 года, на которую выпало празднование в школе № 12… Дня учителя) и в «прошлом» (здесь мы следуем потоку сознания Андрея Ивановича Мирошкина). До настоящего момента автор старался чередовать эти два времени. Однако эта глава продолжает рассказ о «прошлом». Подобное отступление от избранной манеры изложения объясняется нежеланием автора вставлять в повествование слишком большую главу. Кроме того, с момента первого появления Мирошкина в квартире на улице Красного Маяка в его жизни начнется новый этап, что делает выделение этой главы вполне оправданным. — Автор.
