Борис Левин - Веселый мудрец
Вот таким — энергичным, напористым — он примчался в Полтаву более полугода тому назад в поздний февральский вечер, в стужу и холод. Едва взошел на крыльцо, прежде всего попросил приютить кучера, обогреть, накормить. Был оживлен, с мороза румян, обнял брата — Матвей как раз гостил у Новикова — и с ходу, не дав никому опомниться, приступил к делу, ради которого мчался несколько дней и ночей из самой Москвы.
Прошу выслушать, други мои... Конечно, от ужина не откажусь, но это успеется, а сейчас к делу.
Потирая руки, словно большую радость, сообщил:
— Был съезд Союза. Созвать его назрела крайняя необходимость. Дело в том, что стали поступать сведения: кое-кто из новообращенных слишком болтлив. Союзом стали интересоваться в высоких сферах и, как полагаем, кое-что предпринимать. Судите сами — можно ли было сидеть сложа руки? Тут уместно вспомнить Неаполь. Австрийцы душат революцию... — Сергей рывком встал с кресла, подошел к столу. Новиков встал тоже.
— Наши умеют душить и рубить головы не хуже австрийцев или каких-нибудь турок. Им только подай...
— Но, Сергей, а что же съезд? — спросил Матвей.
— Съезд объявил, что Союза благоденствия отныне нет. Распущен.
— Распущен? — вскинул пшеничные брови Новиков. — Я вас правильно понял, сударь?
— Правильно.
— Не может быть! Ведь мы с Михаилом Николаевичем организовали здесь управу...
— И многих завербовали?
— Не много. Но есть умные, дельные люди... Они хотели бы видеть Малороссию свободной.
— Это что — новое издание сепаратистов?
— Нет, конечно. Еще не все выяснили.
— А мне ясно... Они забыли историю. Свою, отечественную. Допустим недопустимое — их планы осуществятся. И что же? Малороссию тотчас проглотит любой сосед — Польша или Турция… Но об этом потом. А сейчас надо созвать всех вновь обращенных и объявить им о роспуске Союза благоденствия.
— Значит, мечты наши, труды — все пустое? — спросил Новиков.
— Я этого не говорил. — Левая бровь Сергея нервно дрогнула, но ничем больше он себя не выдал. — Съезд призвал к осторожности.
— Осторожность, — горько усмехнулся Новиков. — Это, разумеется, хорошо, но вы же сами, сударь, не раз повторяли: Audentes fortune juvat[30]
— Не отрицаю, я это говорил и еще раз скажу. Но где вы слышали, что счастье помогает беспечным?
Новиков молчал. И Сергей продолжал:
— На вашем месте, возможно, я бы думал то же самое. Но будь вы на съезде — не сомневаюсь: проголосовали бы, как и я, за это единственно верное решение... Да у нас все еще впереди.
— Не знаю, — пожал плечами Новиков, явно не разделяя оптимизм гостя. — Не уверен.
— Выходит, я вас не убедил? А ты, брат, что молчишь?
— Я понял тебя, Сергей, так, — сказал Матвей, — что нам предложено сложить оружие. Не так ли?
— Напротив — его надобно точить, готовить для будущих сражений.
— Объяснитесь, — сказал Новиков. — Я не вижу логики.
— Извольте, — понизив голос, продолжал Сергей. — Да будет вам известно, что решение сие — лишь ход из соображений тактики, дабы ввести противника в заблуждение. Объявив во всеуслышание о роспуске Союза, мы избавляемся от лиц случайных и нежелательных, с другой стороны, ослабим слишком трогательное внимание к нам тех, коих обязаны остерегаться... И тут же, не откладывая, созываем под наши знамена самых верных и надежных.
— Что же ты не сказал сразу? — вскричал Матвей, позабыв о всякой осторожности. — Это в самом деле ход!
— Значит — в бой? — спросил Новиков более сдержанно, нежели Матвей, но и он не способен был скрыть радостного волнения, розоватые пятна ярко проступили на бледном худом лице.
— Вот именно! Здесь, на юге, создается, в отличие от Северного — Южное товарищество. Дел, как вы понимаете, предстоит немало... Однако прежде всего покончим со старым, выполним решение съезда до конца.
— Что мы еще должны делать, сударь? — спросил Новиков.
— Прошу вас, Михайло Николаевич, книгу — да, да, «Зеленую». Далеко ли она? Принесите, прошу вас, я подожду.
— Она здесь, в этой комнате.
Новиков прошел в противоположный от камина угол, где стоял в глубокой нише невысокий шкаф с резными дверцами; поискав за портретом, висевшим в простенке, достал небольшой на желтой цепочке ключ. Дверца в шкафу неслышно отошла, и неброский свет висевшего над столом канделябра высветил на верхней полке одну-единственную папку, ничего больше там не лежало. Осторожно, словно боясь, что от резкого прикосновения она рыссыплется, Новиков взял ее и протянул Сергею.
— Прошу, сударь. Это — она.
Да, это была она — известная членам Союза благоденствия «Зеленая книга», названная так из-за цвета обложки. Неожиданно вспыхнувшее в камине пламя ярче осветило ее, и показалось: в руках Сергея заиграл, зажил особой жизнью драгоценный камень-малахит.
Братья знали книгу не понаслышке — они могли повторить каждое слово, в ней записанное. Впрочем, кто из неофитов Союза не знал своего устава?! Для многих он стал молитвой, его повторяли, из-за него спорили.
Члены Союза — требовал устав в первой своей части — обязаны поддерживать передовые идеи, резко и смело критиковать существующие порядки, особенно крепостное право, злоупотребления чиновников, бюрократизм, защищать интересы народа.
Во второй части «Зеленой книги» речь шла об основных политических задачах организации. Эту часть знали далеко не все, только самые надежные, преимущественно члены коренной, то есть главной управы. Организация не отказывалась от революционных методов борьбы с самодержавием. Считалась обязательной подготовка общественного мнения о необходимости смены всего существующего строя. Это все было записано в «Зеленой книге». Попади она в руки властей — -и стала бы, безусловно, неопровержимым обвинительным документом против организации, в которой в день московского съезда, то есть в январе 1821 года, насчитывалось около двухсот человек. Вот что вручил Новиков Сергею Муравьеву-Апостолу — святая святых тайной организации. Сергей знал, как ему поступить, хотя и жаль было огорчать Новикова — одного из создателей устава. Видимо не догадываясь, что произойдет сию минуту с его детищем — венцом его мечтаний, дум и сокровенных замыслов, Новиков спокойно отошел к столу, нашел вдруг, что посуда расставлена не так, как следовало, и передвинул ее по-своему, но тут же обернулся к Сергею, ожидая, что он станет делать с книгой.
Муравьев-Апостол расстегнул медные застежки на папке и, убедившись, что все листы на месте, подошел к камину.
В комнате было тихо. Морозный ветер, где-то пробиваясь в оконные щели, едва заметно колебал длинную, до пола, занавесь, холодным дыханием обдавал стоявшего у окна Матвея. В этой тишине отчетливо послышался звон колокола. «Это на звоннице Успенского собора, — машинально отметил Матвей, — так гулко и широко может звонить только большой колокол «казикермен», и, значит, кончилась вечерня». Это же подумал и Новиков без видимой связи с тем, что происходило в кабинете. Между тем Сергей, при общем молчании, постояв несколько секунд у пылающего камина, вдруг протянул над ним папку и опустил в пламя.
Новиков не шевельнулся, только крупные капли пота усеяли его лицо, а розовые пятна на скулах стали отчетливее.
Матвей, не умея сдержать себя, вздрогнул, бросился к камину, но Сергей жестом отстранил его и так молча стоял до тех пор, пока папка не превратилась в пепел. Лишь тогда он отошел от камина, зябко повел плечами:
— Что-то холодно… Не мешало бы и согреться.
Подавленные, Новиков и Матвей молчали. Сергей, встав между ними и желая приободрить, сказал:
— Мне больно, как и вам, но долг — превыше всего. Только что мы его исполнили, и этим утешьтесь. — Затем, протянув руку, добавил: — Нас здесь трое, пока немного, но вполне достаточно, чтобы заложить основу нового Южного общества. Руки же, други мои! И — поздравляю вас!
Матвей без колебания с силой пожал руку брата. Новиков положил и свою поверх их рук.
— Alea jacta est[31], — сказал Сергей. — Пути назад нет. И будем смелее, ибо как сказано: Fortes fortune adjuvat[32].
— Но и осторожность не помешает, — заметил Матвей и искоса с улыбкой взглянул на брата...
Вот что вспомнил Новиков, глядя нынче на Сергея. За время, прошедшее с последней их встречи, он почти не изменился, только, пожалуй, обветрился в дороге да похудел — скулы стали заметно острее.
Сергей прошелся по коврику к окну: не мешало лишний раз взглянуть, как чувствует себя новиковский сад, далеко ли отошел садовник или он копается в розарии, окапывая кусты на зиму? Хотя садовник и глуховат, но кто знает, не тот ли это случай, когда глухота проходит и появляется довольно острый слух. Но в саду никого нет, желтая и ярко-пурпурная листва лежала на дорожках и между кустов, до самого обрыва. Хорошо нынче в саду, а как должно быть чудесно в Хомутце, в родовом парке. Вспомнив об этом, Сергей с пронзительной болью почувствовал, как соскучился по отцу, как не хватает его вечерних задушевных бесед, и тут же подумал, что в Полтаве он долго не задержится, обсудит с Новиковым последние новости и тотчас отправится в Хомутец, давно ведь не был там, почти полгода...
