Иван Машуков - Трудный переход
— Мы ещё посоревнуемся. Верно, товарищ Парфёнов? — говорил комсомолец, обращаясь к Терехе.
Хмурый мужик отмалчивался. Казалось, чем успешнее шла у него здесь работа, тем мрачнее он становился. Про его бригаду написали в газету, о ней на собраниях говорят. Всё это хорошо. Но Терехе этого было мало. У него на всё находились свои дальние расчёты и соображения. В тайге повеяло весной. По всем приметам выходило, что зима скоро кончится. В полдень снег становился уже рыхлым, он тускло блестел, как стеарин. Лучи солнца делались всё прямее. А утрами лес одевался белым пушистым инеем и был воистину сказочен в этом своём убранстве. Иней осыпался с деревьев летучей пылью. Тереха Парфёнов рассчитывал, сколько ещё недель остаётся до начала весенней пахоты.
На лесной дороге показалась новая упряжка, которую вёл молоденький паренёк. Он был, как видно, из городских — в пальто, подпоясанном ремнём. Тереха пошевелился. Он ещё издали заметил, что лошадь в сани запряжена не по всем правилам. Тереха остановил молодого трелёвщика.
— Разве ж так запрягают? — заговорил он без всяких предисловий. — Что ж ты, в крестьянстве никогда не был? Посмотри сам, как оглобли-то перекосились. Ты же моментально собьёшь коню плечи. Эх, народ!
— А тебе какое дело? — удивился и обиделся паренёк.
— Да ведь животину жалко! — сказал Тереха.
— Нашёлся указчик! — проворчал паренёк.
— Ты у меня поговори! — заругался вдруг Тереха. — Распрягай лошадь!
Молоденький трелёвщик с изумлением уставился на бородатого мужика. Кто он такой на самом-то деле, что вздумал тут распоряжаться?
— Распрягай, распрягай! — повторил Тереха.
— Что у вас за спор? — послышался рядом чей-то голос.
Тереха и паренёк обернулись. На дороге стоял Трухин.
Степан Игнатьевич ежедневно обходил делянки на Штурмовом участке. В последнее время его сильно заботила трелёвка. Санная дорога с каждым днём портилась всё больше. А чтобы выполнить план, требовалось вывезти из леса на берег Имана ещё значительное количество древесины. Часть людей пришлось перевести с рубки на трелёвку на запасных леспромхозовских лошадях. Молоденький паренёк был, как видно, из этих новых и неопытных ещё трелёвщиков.
— Препоручают таким лошадей, — продолжал ругаться Тереха, как будто это не совершенно неизвестный ему паренёк был перед ним, а собственный сын. При этом присутствие начальника лесоучастка нисколько не смутило сибиряка.
Паренёк, обиженно пыхтя, начал перепрягать лошадь.
— Ну-ка, дай-ка, — не утерпел Тереха и быстро, привычными движениями поправил запряжку. — Поезжай теперь.
Сани заскрипели по дороге.
— Товарищ Парфёнов, — сказал Трухин, когда паренёк отъехал. — Может, ты на трелёвку перейдёшь? Поставим тебя бригадиром, дадим десять — пятнадцать трелёвщиков. Будешь следить, чтобы лошади и сбруя были в порядке. Сейчас по плохим дорогам в лесу много саней ломается, за этим тоже надо смотреть…
Говоря это, Трухин рассчитывал, что сибиряк, может быть, по окончании зимнего сезона останется в леспромхозе. Но Тереха думал о другом.
— Ты бы лучше справку мне дал, начальник, — сказал он.
— Какую справку? — спросил Трухин, недоумевая.
— А видишь, какую… — начал Тереха и с недоверием взглянул на Трухина.
"Не даст", — тут же мысленно огорчился он. Но делать было нечего: надо же когда-нибудь выяснить всё с этой справкой, которая давно уже не давала ему покоя! Сам Тереха туманно представлял себе, какая она должна быть по форме и что в ней следует написать. Он лишь знал, что ему непременно нужна бумага с печатью — вроде охранной грамоты. Наверно, в ней надо всё описать — и как он работал тут, и как "газеты слушал", когда их читали комсомольцы-агитаторы. Тереха слыхал, что кому-то из мужиков, работавших раньше в леспромхозе, такую справку дали. А почему не дадут ему? Он ведь тоже на совесть работал, старался, "прошёл" в ударники… Но как всё это объяснить Тру хину? Конечно, лучше всего было бы выразить своё желание ясно и просто. Однако Терехе это казалось невозможным, и он начал ходить вокруг да около. Нужна справка, а какая и для чего — понять из его слов было невозможно Хотя Трухин уже достаточно знал сибиряков, всё же и он лишь при большом усилии внимания, да и то по догадке смог уяснить наконец, куда клонит, что плетёт и запутывает стоящий перед ним Тереха Парфёнов.
— Так тебе надо такую справку, чтобы в колхоз не вступать? — прямо и резко спросил Трухин. — Ты это хочешь сказать?
Они стояли на лесной дороге. Тереха переминался с ноги на ногу.
— Вот, вот, — закивал он головой. — Её самую.
— Зачем?
— Да как же зачем-то? — удивился Тереха. — Разве же не понятно?
Парфёнов рассердился на себя. Не смог он до тонкости всё объяснить начальнику. Из Крутихи Парфёнов уехал потому, что не захотел вступать в колхоз. А сейчас, если он вернётся, не приступят ли к нему снова с колхозом? Тогда-то он и покажет и заметку из газеты, и справку…
— Главное, кони у меня, ты бы посмотрел, томские, — говорил Тереха. — Я их перед самым колхозом привёл из Кочкина. Добрые кони, да только хозяин-то остался дома зелёный. Мишка, сын. В голове-то у него ещё ветерок. А уже совершеннолетний, по закону-то может и отделиться. Возьмёт да и нарушит хозяйство! Они, молодые-то, нынче больше нашего понимают!.. Так что давай-ка ты мне, начальник, эту самую справку и отпускай меня скорее домой, — закончил Тереха решительно.
Вот, оказывается, в чём было всё дело! Трухин рассмеялся, и в то же время ему стало досадно. "Неужели всё, что видел здесь этот мужик и что мы ему говорили, прошло для него даром? Да нет, не может этого быть!" Вся хитрая, с дальним расчётом задуманная политика сибирского мужика Терехи Парфёнова открылась Трухину. И какой же она была наивной! Тереха из дому убежал, чтобы уберечь от колхоза своих томских коней. В леспромхозе он старался деньги заработать и справку получить, чтобы "местная власть" в деревне не тревожила его больше с колхозом. Однако если и была когда-нибудь надобность в таких справках, то давным-давно миновала! Трухин попытался всё это растолковать Терехе, но сибиряк был непреклонен.
— Ладно, дадут тебе справку, напишут, как ты работал, — сказал Трухин. — А насчёт увольнения надо поговорить. У тебя же ещё срок договора не кончился.
— Мало что не кончился! — возразил Тереха. — А весна-то — это что? Пахать-то надо или как, по-твоему?
По всему было видно, что сибиряк рвался домой. "И ему я предложил стать бригадиром трелёвщиков! Называется, попал пальцем в небо", — потешался над собой Трухин, продолжая свой путь по дороге. А сибиряк — бородатый и сумрачный, нахлобучив шапку, зашагал на свою делянку.
Тереху вызвали в контору и дали полный расчёт. Получил он и вожделенную справку. В тот же день Тереха ушёл в Иман. Егор Веретенников даже не успел как следует проститься со своим односельчанином и соседом. Егор знал, что Тереха рано или поздно решится на отъезд, но он не думал, что это произойдёт так быстро.
— Передай там Анне, что я живой и здоровый, — говорил Терехе Егор, заметно волнуясь. — Пусть она не беспокоится. — Егор вытащил из кармана деньги. — Возьми вот, свези. Потом я ещё вышлю ей…
Но Тереха брать деньги наотрез отказался.
— Мало ли что может быть в дороге, — говорил он. — Обокрадут, а с тобой потом расплачивайся!
— Ну хорошо, — махнул рукой Егор. — Так и быть, по почте отправлю.
— Вот это вернее, — проворчал Тереха.
Разгладив чёрную, с заметной сединой бороду, сибиряк присел перед дорогой. Потом поднялся, пожал руку Егору и, повернувшись, со строгим лицом перешагнул порог. Егор следил, как высокая фигура Парфёнова удалялась, пока не скрылась совсем.
Удивительно по-разному подействовали на них письма, почти одновременно полученные из дому и написанные одинаковым разборчивым школьным почерком.
Тереха решил сразу: "Надо ехать домой. А то какие-то переселенцы объявились. Ну-ко безлошадные?" А не отдадут ли им его коней, его землю? Может, так запустил Мишка хозяйство, что и впрямь сельсовет решил… И он не мешкая отправился домой, запасшись деньгами и нужными справками, что ещё дороже.
А на Егора призыв Григория вернуться подействовал совсем иначе. Его обидела эта "милость" Сапожкова к нему, как к бедному родственнику.
"Нет, Гришка, — подумал он, — я уж теперь не тот и таким, как был, вернуться под твою руку не смогу. Сегодня ты меня по головке гладишь, а завтра — чем-нибудь не поглянусь — опять пинать начнёшь? Нет, этого не будет. Меня здесь люди уважают, так я хочу, чтоб и дома уважали… Вот приобрету квалификацию — и тогда…" Ему вспоминался последний разговор с Климом. Они рассуждали о городе и деревне, о преимуществах сельской и городской жизни. И о том, может ли деревня сравняться с городом в культуре.
