Иван Машуков - Трудный переход
Мишка крепко обнял её, просунув руки под шубку и поцеловал в губы.
Глаша зажмурилась и ответила поцелуем.
Выбрались они с сеновала светлым и морозным новогодним утром. Мишка залез на крышу и по углу амбара спустился на землю. Приставил лестницу. Глаша, смущаясь и оглядываясь, тоже спускалась вниз. Мишка смотрел на неё. На последних ступеньках он подхватил её на руки.
— Не надо… пусти… увидят… — шептала она.
— Ничего. Пускай теперь видят! — ответил Мишка.
Они прошли через двор Шестаковых, Глаша шла мимо родительского дома, низко опустив голову. Мишка взял её за руку и вывел за ворота. Глаша боялась, что из избы выйдут мать или отец. Но было ещё рано, у Шестаковых спали.
Так они и шли через улицу, рука в руке, Глаша чуть сзади, опустив голову, а Мишка, с поднятой головой, впереди — молодой, смелый и по-особому гордый.
Агафья уже проснулась и привычно хлопотала по хозяйству. Увидев сына, входящего с Глашей, она замерла на месте. Сердце её упало.
— Мама, Глаша будет у нас жить, — сказал Мишка. В тоне его слов звучала непреклонность взрослого мужчины.
Агафья взглянула на Мишку — сразу вспомнила своего Тереху, когда тот был молодым. Она почувствовала: незаметно, исподволь рос — и вдруг сегодня, вот в эти самые минуты, объявился в доме новый хозяин.
Агафья ничего не сказала Мишке, она поняла: надо покориться.
XXIX
"Стыдобушка-то какая, господи!" — ужасалась Агафья. В себя она пришла лишь на другой день. И праздник ей был не в праздник. Люди Новый год встречают, веселятся, радуются, а ей всё не радость. "Нечего сказать, обрадовал сынок! Вот они, нынешние-то, какие! Прежде бывало сватов засылали, девичники устраивали. А свадьбы-то, свадьбы какие закатывали! Бывало из церкви едут — пыль столбом, снег вихрем! На тройках, с колокольцами… Невесту в подвенечном платье встречают у входа в её новый дом, сыплют ей на голову зерно — к счастью, к обилию… А тут никаких сватов, никакого девичника и никакой свадьбы. Привёл — и всё. Даже не предупредил, не сказал, а так: раз-два — и готово, получай, мать, невестку! Хоть бы сказал: дескать мама, я нынче женюсь…"
Агафья скорбно поджимала губы. В сильнейшей степени, гораздо сильнее, чем прежде, её мучил вопрос: как быть дальше? Придётся, наверно, кочкинскому мужику за томских коней-то доплачивать? А Тереха небось скажет: "Вот, скажет, нахозяйничала ты здесь". А что делать с Мишкой? Будет он в церкви венчаться или не будет? И когда свадьбу устраивать — сейчас или ожидать приезда старика? "Стыдобушка-то, — снова возвращается к своей мысли Агафья. — До свадьбы стали жить, словно нехристи какие". Тогда утром Глаша сходила домой, к отцу и матери. Пришла оттуда сердитая: видно, её там наругали. Агафья с Глашей не разговаривала, и Глаша чувствовала себя с Агафьей стеснённо. Она льнула к Мишке. Он сидел дома — и она сидела, он выходил на улицу — и она за ним… Между ними шёл какой-то тихий разговор — отрывистый, состоящий из возгласов и вопросов.
Они то и дело улыбались друг другу. А днём вышли во двор и принялись барахтаться. Мишка хватал Глашу за плечи и пытался свалить её в снег. Она хохотала и отбивалась от него. Агафье было приятно слышать этот звонкий смех; никогда ещё во дворе Терехи Парфёнова так весело и заразительно не смеялись. Но тут же Агафья снова напускала на себя вид строгой свекровки. "С Глашкой шутки не пошутишь, — думала она. — Девка бойкая, нравная. В мать пошла. Мать-то вон какая — почнёт кричать да ругаться, весь дом перевернёт". В деревне отлично помнили, как жена Перфила Шестакова не давала гнать на артельный двор корову и ругалась на всю улицу. "Мужа-то крестила разными словами, — вспомнила Агафья. — Мужик таких слов не скажет, какие она ему насыпала". Новой своей роднёй Агафья не была довольна. Ещё когда Мишка только стал ухаживать за Глашей, она думала: "Вот если придётся породниться с Перфилом Шестаковым, то-то будет забота. Сам Перфил — мужик хороший, только слабохарактерный, мягкий. А уж сватья-то так сватья! Не дай и не приведи… Придётся небось ей угождать". Но угождать Агафья никому не собиралась.
Праздничный день тянулся медленно. Агафья собрала обедать. Пришли с улицы Мишка и Глаша, уселись за стол, оживлённые, весёлые. Агафья ела, не поднимая лица от чашки. Глаша притихла, поскучнел и Мишка. Вечером Агафья постлала молодым на кровати, а сама ушла ночевать к Аннушке — не оттого, что сильно на них сердилась, а оттого, что не хотела им мешать. Так это и понял Мишка и был благодарен матери. Глаша же была встревожена. Утром её поругали родители. Мать кричала: "Ты что это, девка, о себе думаешь? Взяла и ушла к парню! Бесстыдница! Люди-то что скажут? Ославила ты нас на всю деревню". Но Глаше не так был страшен гнев матери, как молчаливое осуждение отца, которого она горячо любила. Перфил же только головой покачал: "Нехорошо, дочка, нехорошо, надо было тебе у нас спроситься". И от этих простых слов отца Глаша покраснела до корней волос. Но подсознательно она понимала: правда на её стороне, за нею молодость, будущее. И потому она, забывая осуждение отца и матери, могла и хохотать, и барахтаться, и улыбаться мужу. "Муж!" Она не могла без смеха произносить это слово, очень, как ей казалось, серьёзное, строгое. А Мишка — какой он муж? Он просто Мишка, вот и всё! И с ним хорошо. Он сильный, ладный, ласковый… Глаша смотрела на Мишку счастливыми глазами. И почему им раньше не зажить было этой чудесной жизнью? Они чего-то ждали, чего-то боялись… Но вот Мишка, её Мишка, решился — и стало сразу так хорошо. Агафья встретила её неласково. Ну, что же, Глаша постарается ей угодить. А отец Мишки?. Глаша с детства знала этого бородатого неразговорчивого мужика. Он приедет, увидит, что они живут хорошо. И что же, выгонит их из избы, станет проклинать их, а ещё хуже того — драться? Пусть-ка попробует! Они уйдут, отделятся от Агафьи и Терехи, если же с ними не помирятся, будут жить самостоятельно, одни. Мишка в колхоз вступит. "По крайней мере тогда его не будут звать сыном подкулачника", — ещё с девической наивностью подумала Глаша. И она представила себе, как с Мишкой вдвоём они будут жить и работать в колхозе. Они даже сейчас могут уйти, если будет нужно. Очень просто. В Крутиху ждут переселенцев, которые займут пустующие кулацкие дома. Разве ей с Мишкой не дадут какую-нибудь избу? Наконец, они могут жить и у родителей Глаши.
В загсе зарегистрируют — совершеннолетние! Свадьбу можно сделать, но без попа: она же комсомолка… Поп? Глаша вскинула голову. Вот ещё! Очень он нужен! Старухам — матери и, как видно, свекрови — не нравится, что они с Мишкой до свадьбы стали жить. Ну и что тут такого? Прежде дёгтем ворота мазали у того дома, где жила девушка, разрешившая парню до свадьбы притронуться к себе.
На кол надевали пробитый горшок — знак девического бесчестия. А ещё хуже — водили неверных жён и провинившихся девушек по улице с хомутом на шее… "Теперь не старое время", — думает Глаша. И всё же, когда Агафья ушла ночевать к соседям, Глаша встревожилась.
— Миша, — сказал она, — мы когда с тобой зарегистрируемся?
— Завтра же утром! — ответил он.
Незаметно пролетела ночь в любовных ласках.
Утром пришла Агафья. Из разговоров с Аннушкой она убедилась, что о женитьбе Мишки всем уже известно. "И что за люди, — сердилась она. — Ещё толком ничего не знают, а уж нате, пожалуйста, везде говорят: женился, женился! Все языком-то треплют! И что за привычка у люден в чужие дела соваться?" К удивлению Агафьи, как будто никто не осуждал ни её сына, ни Глашу. Аннушка сказала Агафье:
— Ну и хорошо, что женились. Ваш Мишка — славный. Да и Глаша хорошая. Они пара, подходят друг к другу. Пускай живут счастливо.
— Спасибо, соседушка, — с чувством ответила Агафья. Сама-то она не против, чтобы Мишка жил с Глашей. Только вот эта самая кочкинская невеста, томские кони, наказ мужа не давать воли сыну… "Ох, беда, беда", — докучно думает Агафья.
Молодые рано поднялись, Агафья застала их уже одетыми.
— Мама, я подою корову? — подходя к Агафье, спросила Глаша робким и ласковым голосом.
"Ишь-ты, корову подоить просит, — соображала Агафья, — мамой называет. Ластится… Поглядим, что дальше-то…"
— Подои уж, — сказала она неохотно. Это были её первые слова невестке.
Глаша с радостью схватила подойник и, накинув свою шубейку, выбежала из избы.
Мишка сидел дома.
— Что же, сынок, свадьба у нас будет или как? — спросила Агафья. — Нынешних-то порядков я не знаю. Прежде-то в церкву ездили.
— Мы с Глашей поедем зарегистрируемся, — ответил Мишка.
— Венчаться-то, значит, не будете?
— Нет.
— Ну-ну… А свадьбу-то? Гулять-то, как думаешь, будем?
— Да надо бы тяти дождаться, — ответил Мишка. Сейчас, когда он женился, приезд отца уже не пугал его.
— Что же ты, Мишенька, и мне ничего не сказал, когда решил-то? Все ж таки я тебе родная мать. Пошто ты так-то? — выговаривала Агафья сыну.
