Иван Машуков - Трудный переход
И, гордо вскинув голову, снова пошла в школу. Мишка шёл вслед за ней со своей гармошкой. В маленькой комнате учительницы вечерами стоял дым коромыслом. Шли репетиции. Кулака должен был играть Николай Парфёнов. На репетициях он так дурачился и шутил, что мог и сам вполне сойти за молодого парня. Приходила, скромно усаживалась на скамейке и потихоньку наблюдала за ним его жена. Мишка обыкновенно сидел рядом с нею.
По ходу пьесы должна была быть музыка. Постановщики спектакля — учительница и Петя Мотыльков — моментально вспомнили о Мишке. Они пригласили его проиграть мотив грустной лирической песенки, которую поёт героиня — Глаша. Мишка проиграл.
— По-моему, хорошо, а? Как, ребята? — сказал Петя, оглядывая комсомольцев. Он был в костюме юнгштурмовца и в кепке: в пьесе ему досталось, как и в жизни, играть роль комсомольского вожака.
— Хорошо, хорошо! — закричали парни и девушки.
— Пускай он ещё что-нибудь сыграет! — предложил кто-то из них.
— Он новые песни умеет! — сказала Глаша; ей было радостно за Мишку, но она не подавала виду.
— Правда, умеешь? — повернулся к Мишке Петя.
Мишка не ответил, склонился головой к гармошке и заиграл. Он играл песни одну за другой, и все слушали его, стоя полукругом.
— Довольно, ребята! — вдруг нахмурился и крикнул Петя. — Давайте заканчивать репетицию!
Но у Мишки нашлись защитники.
— Пускай играет! Ещё послушаем!
И Мишка играл.
— А знаете что, — оживлённо заговорила учительница, когда, наигравшись, парень оборвал какую-то звучную мелодию и уставился на всех чуть затуманенными глазами. — Мишка вполне может провести самостоятельный помер!
— Мы его перед спектаклем выпустим! Правильно! — тут же решил Петя.
Мишка счастливо улыбнулся. В тот вечер Глаша была особенно ласкова к нему…
Наконец подошёл день спектакля. Было ещё светло на улице, а в школу уже повалили крутихинцы — мужики, бабы, ребятишки. Пришли даже старики и старухи. Все стали рассаживаться в школьном помещении, освобождённом от парт и уставленном скамейками. Колыхался занавес, которым отделялась часть помещения. Там была сцена.
Вот занавес раздвинулся. Зрители затихли. На сцену вышел Мишка Парфёнов и стал играть на гармони. Когда он закончил и под аплодисменты взрослых и крики ребятишек удалился со сцены, занавес снова задёрнули. Мишка за сценой встретил Петю Мотылькова, и тот сказал ему серьёзно:
— Эх, кабы не твой отец, приняли бы мы тебя в комсомол. Хорошо играешь!
Сколько раз он сносил, что его попрекали отцом, а теперь не выдержал:
— А ты что, либо за отцов счёт живёшь?
— Я? Да ты забыл, где мой, — вскинулся Петя.
— А ты забыл, где мой! Я сам по себе. Понял? Не он меня кормит и не ты… И не комсомол ваш. "Приняли бы". Ишь, милость какая!
И он ушёл таким оскорблённым, как никогда.
— Это почему он ушёл? Зачем обидели человека? — крикнула Глаша.
До сих пор на людях она была сдержанна и даже сурова с Мишкой. Так уж полагалось по деревенским правилам. Но сейчас она обо всём забыла. И боязнь за него и досада — всё это выразилось в её вопросе, который она выкрикнула от души. Девушка не думала, осудят её или нет. Она была вся во власти одного чувства: обидели её родное.
В первую минуту Глаша хотела броситься вслед за Мишкой. Но утешить его — было слишком мало. Нужно было защитить от обидчика.
— Ты что ему сказал? Что сказал? — допытывалась она у Пети.
Петя, в крайней юности своей, ещё не знал всей сложности отношений между этой девушкой и молодым Парфёновым.
— Тебе-то до этого какое дело? — в свою очередь спросил он.
— А вот и есть дело! — крикнула Глаша и даже притопнула ногой. — Ты что ему сказал?
— Глаша, Глаша! — попробовала остановить её учительница.
Но в Глашу словно бес вселился, она никого не хотела слушать. И добилась, что Петя вынужден был повторить свои слова, сказанные Мишке. Но, повторив эти слова, он вовсе не думал от них отказываться.
— А что, разве не правда? — сказал Петя и весь встопорщился, как молодой петух. — Разве Парфёнов не от колхоза убежал? Настоящие сознательные середняки от колхозов не разбежались!
— Какой это Парфёнов?
— Ну, известно какой, Терентий.
— А я про Михаила Парфёнова спрашиваю, — сузив глаза и побледнев, сказала Глаша. — Разве он куда-нибудь убежал? И долго вы к нему будете привязываться? Женится человек, дети у него будут, — а вы и им дедушку поминать будете?! Да разве это жизнь? Ну вас… Уйду и я!
И она схватила полушалок.
— Уходи! Незаменимых нет! — крикнул ничего не понявший Петя.
Тут в спор вмешался Николай Парфёнов. Он посмотрел на взъерошенного Петю и неодобрительно покачал головой.
— Вы думаете, чего делаете? — строго сказал Николай. — Народ-то ждёт, а мы тут ругаемся. Вот я скажу Григорию, он всех приструнит! Ты, Петька, много власти на себя берёшь, — повернулся Николай к молодому Мотылькову.
— Ничего не много! — сердито отозвался Петя, но угроза пожаловаться Григорию явно на него подействовала.
Учительница и занятые в спектакле девушки говорили Глаше:
— Ты подумай, из-за тебя же спектакль сорвётся!
— И пускай! — стояла на своём Глаша.
— Да ты в своём уме? Народ же там ждёт!
— А Мишка где? Пусть он приходит! — потребовала Глаша.
Николай Парфёнов махнул рукой: "Беда с этой молодёжью!" — и отправился за Мишкой…
Парень, заметив на пороге заплаканную Глашу, даже не остановился, а прошёл вместе с Николаем Парфёновым прямо за сцену. Там сидел уже остывший Петя Мотыльков. Увидев Мишку, он отвернулся.
— Миритесь, миритесь! — закричали вокруг них парни и девчата.
— А мы и не ругались, — нахмурившись, сказал Мишка.
— Я и не думал его обижать, — пожимал плечами Петя.
Их подталкивали одного к другому, заставляли подать друг другу руки.
— Ты помни, Петька, — сказал молодой Парфёнов, пожимая протянутую ему руку, — я сам по себе. Понятно?
— Поглядим, — ответил молодой Мотыльков.
"Ох, чёрт, какой неуступчивый! В отца", — взглянул на Петю Николай Парфёнов.
Зрители, сидя перед закрытым занавесом, давно уже выражали нетерпение — хлопали в ладоши, стучали ногами. Ребятишки свистели. Глаша, вытерев слёзы, быстро пудрила лицо, готовясь к выходу. Её торопили. Хорошо, что она выучила свою роль наизусть. Это помогло ей на сцене. Николай Парфёнов играл кулака так похоже, что зрители кричали:
— Платон, Платон!
Действительно, кое-какие ухватки Платона Волкова, которого в Крутихе уже стали забывать, Николай Парфёнов представил наглядно.
Мишка сидел среди зрителей. Он ещё не успел остыть от своей обиды, но игра Глаши его уже начала захватывать. Она ходила по сцене, пела, говорила, необычно красивая — ещё более красивая, чем всегда, подумал Мишка, — накрашенная, нарумяненная, с подведёнными бровями. Он смотрел на её сильное, гибкое тело как бы со стороны. Вот она что-то сказала, повернулась, всплеснула руками. Мишка сидел близко и чувствовал её жаркое дыхание. Глаза у него горели какой-то решимостью.
Когда кончился спектакль и зрители валом устремились к двери, Мишка выскочил впереди всех. Он бросился за сцену. Глаша одевалась. Он подбежал к ней сзади, обнял и, запрокинув ей голову, поцеловал её при всех в пахнувшие какой-то краской полные яркие губы.
— Ты что, сдурел? — крикнула Глаша, покраснела и сильно ударила его по щеке. Но Мишке это было нипочём.
Они вышли на улицу. На Глаше была овчинная просторная, сшитая на рост шубка. Мишка засунул руку в широкий рукав. Глаша шла с ним рядом, чувствуя, как сильно сжимает он её локоть.
— Ты что такой сегодня? — спросила она.
Мишка не ответил.
— Я погулять хочу, — сказал он. — Ладно?
— Погулять! Вон какой морозище на дворе! — засмеялась Глаша.
Она была довольна. Все девчата говорили ей, что она играла хорошо. И даже Петя Мотыльков, кажется, простил ей все капризы. Занятая своими переживаниями, Глаша не заметила и не почувствовала, что творилось с Мишкой. А он увлекал её вдоль улицы. Они прошли её из конца в конец.
— Где бы нам посидеть? — пробормотал Мишка.
Они подошли к бывшей усадьбе Платона Волкова. Там, у амбаров с хлебом, ходил сторож — Филат Макаров. Мишка и Глаша от усадьбы Волкова повернули снова к школе.
— Знаешь что, пойдём к вам на сеновал, — предложил Мишка.
У Перфила Шестакова был над амбаром устроен хороший сеновал. Там было всегда много сена. Осенью Мишка и Глаша, случалось, сиживали здесь.
Придя на двор Шестаковых, они по приставной лестнице залезли на сеновал. Запахло слежавшимся сеном. Мишка разворошил его. Потом он отпихнул ногой лестницу, и она упала.
— Что ты делаешь? Зачем? — испугалась Глаша.
Мишка крепко обнял её, просунув руки под шубку и поцеловал в губы.
