Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии
— Когда приведешь еврея на путь истинной веры, приходи, чадо, и я сочетаю вас великим таинством брака.
— Что это он все твердит? — удивилась Аглае, заинтригованная его непонятными словами.
— Ничего, мама, просто так говорит. Разве ты не знаешь, что он старик и любит насмехаться.
Несколько дней Аглае не переступала порога дома дяди Костаке, и Феликс с Отилией продолжали жить, как будто ничего не случилось. Потом Аглае прислала женщину, чтобы убрать в доме, вымыть полы, вынести на улицу все вещи. Часть из них она перенесла к себе, остальные водворила обратно, свалив все в одну комнату.
— Что ты будешь делать с этим роялем? — спросила она Отилию.
Отилия пожала плечами. Аглае вела себя с ней почтительно, но холодно, словно с жиличкой, которая вот-вот должна выехать.
Как-то при встрече она обратилась к Отилии:
— Ты что собираешься делать? Мне надо знать. Пока живи на здоровье, но весной я дом немного подремонтирую и сдам внаем. Верхняя комната тебе не подходит. Удивляюсь, почему ты не снимешь в городе меблированную комнату?
К Отилии относились, как к чужому человеку, которого с трудом терпят. Девушка и не ожидала ничего иного от Аглае. Она знала, что о будущем ей заботиться нечего. Она могла уехать отсюда когда угодно, но подчинялась совету Паскалопола и инстинкту инерции. Ей не хотелось расставаться с Феликсом. Пока они продолжали жить под одной крышей, у нее было такое чувство, словно ничего не изменилось. Феликс тоже не решался уехать, боясь разлучиться с Отилией, но спросить о ее намерениях не отваживался. Он ожидал чуда — что она заговорит сама. Аглае сделала Феликсу соблазнительное предложение:
— Вы одинокий и вам нужна семья, иначе придется тяжело. Платите мне, сколько вы платили Костаке, и живите у нас или, если хотите, оставайтесь в том доме, там вас никто не будет беспокоить, можете делать, что вам вздумается.
— Я подумаю, — осторожно ответил Феликс. — Возможно, меня призовут на военную службу.
Рояль Отилия решила перевезти на время к подруге, но не потому, что в ней заговорило чувство собственности, а потому, что он принадлежал ее матери. Она попросила Марину найти ломового извозчика. Марина, которая была своего рода постом для перехвата депеш, немедленно донесла об этом дому Аглае. Впрочем, Аглае и не возражала.
— Пусть берет, он — ее!
Но Аурнка расплакалась. Она заявила, что ею пренебрегали всю жизнь, что у нее не было счастья, что девушка без рояля теперь не может выйти замуж. Нелепее всего было то, что она и играть-то на нем не умела.
— Дорогая, — раздраженно сказала Аглае, — помешать ей увезти рояль я не могу. Это было бы уже слишком. С его помощью она будет добывать себе кусок хлеба.
Марина проболталась Отилии о происшедшем, разговоре, и Отилия раздумала перевозить рояль.
— Хочешь, — сказал она Аурике, кивнув на инструмент,— я тебе подарю его?
У Аурики от удивления глаза полезли на лоб. Она шумно расцеловала Отилию в обе щеки и с пафосом заявила:
— Я всегда любила тебя, потому что ты всегда была чистосердечной. А мать я не одобряла. Надеюсь, ты нас не покинешь или по крайней мере это будет не так скоро. Завидую тебе — ты свободна и можешь делать все, что хочешь. Если б у меня не было семьи, я была бы счастлива.
Стэникэ ни словом не обмолвился Олимпии о деньгах, выкраденных у старика. Однако все причуды дядюшки Костаке, словно по наследству, перешли к нему. Он держал деньги под рубашкой, у самого тела. Но и это было небезопасно, потому что Олимпия поглядывала на него весьма подозрительно.
— Что это у тебя там, Стэникэ? Почему рубашка так топорщится?
— Ничего. Что там может быть? Просто она вылезла, вот и все! — И Стэникэ наглухо застегивал сюртук.
С тех пор как у него появились деньги, из которых он еще ничего не истратил, Олимпия стала казаться ему скучной. Когда же она начала задавать вопросы, которые он справедливо или несправедливо считал нескромными, он ее по-настоящему возненавидел. Он искал предлога избавиться от нее и стал затевать с ней ссоры.
— Доамна, прошу тебя не шпионить за мной. Я адвокат, а это даже больше, чем духовник. Кто доверяет мне секрет, тот погребает его во мне. Понимаешь? Мне вручают документы, доамна, документы, от которых зависит честь клиентов, их состояние. Если ты будешь трогать мои бумаги и, не дай бог, уронишь одну из них в огонь, ты сделаешь несчастным клиента, сделаешь несчастным и меня. Не путайся в мои дела. Я это категорически запрещаю. Впрочем, я все равно сделаю все возможное и невозможное, но найду контору, где бы мог спокойно работать.
Чтобы никто не заподозрил, что у него появились деньги, Стэникэ попросил у Аглае в долг сто лей, но потом удовольствовался половиной и соврал, будто достал остальные где-то в другом месте. Он снял две комнаты около Чишмиджиу. Меблировал их и повесил позолоченную вывеску: «Стэникэ Рациу, адвокат». Он все чаще и чаще отлучался из дома и нередко не приходил даже ночевать. Однажды Феликс увидел его сияющего, под руку с Джорджетой.
Как-то ночью Стэникэ явился домой совсем поздно. В его уме, разгоряченном выпивкой, носилась давно уже ставшая навязчивой идея разрыва с Олимпией, и в то же время он был полон супружеских вожделений. Олимпия слала, слегка похрапывая, одеяло наполовину сползло с нее. Стэникэ сел на край постели и по-хозяйски похлопал рукой по ее жирному плечу. Олимпия вскочила.
— Что это значит? Что ты меня пугаешь среди ночи?
— Дражайшая супруга! — продекламировал Стэникэ. Олимпия повернулась на другой бок, пытаясь снова заснуть.
— В конце концов, — сказал Стэникэ, стараясь ее обнять, — ты моя подруга, ты моя первая любовь.
— Но скажи на милость, что тебе нужно сейчас, ночью? Поговорить хочется?
— Я любящий, чувствительный муж, — сладким голосом начал Стэникэ, пытаясь поцеловать Олимпию.
— Ну тебя! С ума ты сошел, что ли? Не мешай спать! Стэникэ вышел из себя:
— Послушай, доамна. Цель брака — это рождение детей, а когда женщина не рожает, она лишается своих прав. Поскольку ты не создаешь мне семьи, не даешь мне возможности быть полезным отечеству, обрекаешь на то, чтобы я исчез во мраке забвенья, не имея потомков, которые носили бы мое имя, ты фактически мне не жена. Я чувствителен, я добрый человек. Я говорил себе, что, может быть, ты физиологически не способна родить мне сына, но когда ты сделала все возможное и родила сына, которому не суждено было жить, я проникся состраданием, духовной любовью к тебе, чистой любовью. Но я вижу, что все бесполезно. Ты в состоянии рожать детей, но уклоняешься от моральных обязательств перед обществом. Я уверен, что ты прибегаешь к медицинским средствам, чтобы воспрепятствовать моим усилиям создать семью. Теперь пелена упала с моих глаз. Я все ясно вижу и сумею побороть свои чувства. Ты не была моей женой де-факто, и вскоре я сделаю так, что ты не будешь ею и де-юре.
Высказав все это, он вышел, хлопнув дверью. Сонная Олимпия, не разобравшись толком, чего хочет Стэникэ, решила, что он, как обычно, несет всякую чушь, лениво зевнула и погрузилась в глубокий сон. На другой день она удивилась, не увидев Стэникэ. Он не пришел ни к обеду, ни к ужину, не пришел и ночью, не явился и в последующие дни. Озабоченная Олимпия побежала к Аглае, спрашивая себя, не случилось ли чего со Стэникэ, который ушел из дому навеселе. Но Аурика видела его всего лишь час назад, когда совершала свою обычную прогулку. Ни разу с таким упорством Стэникэ не проявлял своей обиды. Олимпия решила про себя, что все пройдет, и подождала еще несколько дней, но Стэникэ так и не явился. Тогда, встревоженная этим сумасбродством — так она расценивала поведение мужа, — Олимпия отыскала вторую квартиру Стэникэ и захватила его там.
— Что это такое, Стэникэ? Ты что, издеваешься? Столько времени не приходишь домой!
Стэникэ принял почтительную позу:
— Доамна, я вам говорил, что вследствие фактического прекращения нашего сожительства, происшедшего по вашему желанию, я принял меры для легального развода.
— Видно, кто-то тебя подговорил. Иди-ка домой и больше не выкидывай таких номеров.
Но Стэникэ не пожелал сменить гнев на милость, и Олимпия вся в слезах вернулась к Аглае.
— Он что, с ума сошел? — спросила разозленная Аглае.— Ему жрать нечего, а он корчит из себя независимого! Или ему деньги с неба свалились?
Вскоре от Стэникэ пришло письмо-уведомление следующего содержания:
Уважаемая доамна!
Уведомляю Вас в письменной форме о том, что, как я Вам сообщал уже устно, все связи между нами прекратились. В дальнейшем мы прибегнем к законному разводу. Мотивом является тот факт, что я поставлен в условия, при которых не могу иметь детей, которые сохранили бы мое имя, может быть, в силу Вашей физиологической неспособности (поскольку один ребенок родился нежизнеспособным), отягченной злонамеренностью и оскорбительными доказательствами отвращения ко мне. К тому же Вы виновны в том, что не последовали за супругом к семейному очагу, поскольку этот очаг давно уже находится на улице... и т. д. В Ваших интересах разрешить этот вопрос без скандала, согласием обеих сторон.
![Брайен Фрил - Праздник урожая [=Танцы на праздник урожая]](/uploads/posts/books/271489/271489.jpg)
