Генри Хаггард - Она и Аллан
От Умслопогааса не было ни слуху, ни духу, поэтому я решил, что завтра утром отправлюсь охотиться на слонов, и когда я пристрелю нескольких или не пристрелю, то вернусь в Наталь. Я чувствовал, что не смогу больше валять дурака, я никогда не умел этого делать, может быть, поэтому так наслаждаюсь жизнью в Англии, записывая свои воспоминания.
В серебряном небе появилась полная луна, и после этого я решил собираться в путь. Час или два спустя меня разбудил странный шум, доносившийся из крааля, где находился скот. Поскольку он не повторялся, то я снова лег спать. Затем мне в голову пришла странная мысль — я не мог вспомнить, видел ли ворота крааля закрытыми, поскольку привык запирать их машинально. Именно такие ощущения испытывает человек, живущий в городе, когда среди ночи внезапно просыпается, вылезает из кровати и идет проверять, погасил ли он свет. Всегда оказывается, что света нет, но в следующую ночь представление повторяется.
Я подумал, что, может быть, шум вызван тем, что быки смогли открыть плохо запертый вход в крааль. В любом случае это надо было проверить. Я надел ботинки и накидку и вышел, не разбудив Ханса и других людей. Взял с собой только заряженное одноствольное ружье, которое использовал для выстрелов в маленьких быков, не перезаряжая.
Перед воротами, ведущими в крааль, стояло большое фиговое дерево. Встав под ним, я увидел, что ворота плотно закрыты. Значит, я закрыл их перед заходом солнца. Я отошел назад, но не прошел и двух-трех шагов, как в ярком свете луны увидел, как голова моего самого маленького быка зулусской породы внезапно появилась на верхушке стены. В этом не было бы ничего странного, если бы не тот факт, что голова принадлежала мертвому быку, о чем я мог судить по его закрытым глазам и высунутому языку.
— Ради всего святого... — начал бормотать я и тут же заметил еще одну голову. Но теперь это был самый большой лев, которого я когда-либо видел. Он схватил быка за горло и с огромной силой, которой обладают эти существа, перекинул через стену, чтобы полакомиться в свое удовольствие.
Это чудовище находилось в двадцати футах от меня, более того, видело меня так, как я видел его, и остановилось, все еще держа быка за горло.
«Какой шанс для охотника Аллана Квотермейна! Конечно, он выстрелит, — мог бы подумать любой человек, знающий мою репутацию и то, что мой выстрел — это дар божий. В самом деле, я мог бы выстрелить даже из той игрушки, которую держал в руках, пуля должна была пройти через мягкие ткани его горла и попасть в мозг, что убило бы льва, как убило бы и Юлия Цезаря. Теоретически это было достаточно легко, хотя я и испугался зверя немного в первый момент, но когда сжал в руках ружье, страха уже не было. Но вышла осечка, и чудовище, ошарашенное, даже застыло.
Затем случилось нечто неожиданное, как это обычно бывает в жизни, особенно на охоте, что в моем случае — часть жизни. Я выстрелил снова, но, к сожалению, пуля попала в кончик рога проклятого быка, голова которого находилась в этом момент напротив горла льва, куда я бессознательно целился. Итог: пуля отскочила вбок, слегка задев шею льва, но достаточно глубоко, чтобы причинить боль, что привело его в дикое бешенство.
Отбросив быка, лев издал ужасный рев, и я помню лишь, что всего несколько ярдов отделяло меня от похожей на пещеру пасти, полной острых блестящих зубов.
Я отскочил назад, немного в сторону, потому что больше ничего сделать было нельзя. Великий талисман Зикали не смог бы меня спасти. Лев уже был на моей стороне стены, поднявшись на задние лапы и находясь немного выше меня с левой стороны.
Затем я увидел странную вещь. Внезапно позади меня возникла тень — все, что я заметил, это искаженная тень огромного поднятого топора, возможно, потому, что топор появился первым. Тень исчезла, затем появилась другая тень — это была лапа льва, которая упала на землю. Затем раздался рев, и началась такая борьба, которую я не мог себе даже вообразить. Высокий мощный черный человек боролся с огромным львом, который уже потерял одну лапу, но все еще стоял на задних лапах, продолжая бороться.
Мужчина в полном молчании сделал выпад и отскочил назад, нанеся чудовищу удар такой силы, что зверь криво наклонился в одну сторону.
Топор снова мелькнул в воздухе и, прежде чем лев смог подняться или сделать что-то еще, обрушился на его череп, войдя глубоко в кость. Все было кончено — голова льва раскололась на две части.
— Я пришел вовремя, Макумазан, — сказал, отдышавшись, Умслопогаас (а это был именно он), с трудом вытаскивая топор из черепа льва, — чтобы увидеть, как ты разгуливаешь по ночам.
— Нет, — возразил я, поскольку его тон раздражал меня, — ты опоздал, Булалио, луна взошла несколько часов назад.
— Я сказал, Макумазан, что появлюсь в ночь полной луны, а не в ночь, когда она взойдет.
— Верно, — ответил я, успокоившись, — в любом случае ты пришел вовремя.
— Да, — ответил он, — хотя в такую ясную ночь ни у кого, кто носит топор, проблем бы не было. Если было бы темней, все могло бы кончиться по-другому. Но, Макумазан, я считал тебя опытней, не думал, что ты выйдешь на льва с такой игрушкой... — И он показал на маленькое ружье в моей руке.
— Умслопогаас, я не знал, что это лев.
— Вот почему ты не такой умный, каким я тебя считал, потому что, так или иначе, здесь встречаются львы, и мудрый человек должен быть готов к встрече с ними, Макумазан.
— Ты прав, действительно, я был не готов, — сказал я.
В этот момент на сцене появился Ханс, сохраняя дистанцию и наблюдая за нами со стороны.
— Великий талисман Открывателя дорог сработал на совесть, — вот все, что он сказал.
— Великий талисман Открывателя Дорог мог бы сработать лучше, — ответил Умслопогаас, едва улыбнувшись и показав на красное лезвие топора. — Никогда до этого Инкозикаас (или Владыка, как называли это страшное оружие) не падал так низко, чтобы напиться кровью чудовища. Но битва была хороша, ничего не скажешь. Но, желтый человек, скажи, пожалуйста, как случилось так, что ты, такой хитрый, оставил своего хозяина?
— Я спал! — возмущенно ответил Ханс.
— Тот, кто служит господину, никогда не спит, — ответил Умслопогаас жестко.
Затем он обернулся и присвистнул, и вот из высокой травы, которая росла на некотором расстоянии, возникли двенадцать высоких мужчин, которые несли топоры и были одеты в одежду из шкуры гиены. Они салютовали мне поднятыми топорами.
— Установите охрану и снимите шкуру с этого чудовища до заката. Это будет наш коврик, — сказал Умслопогаас, и охранники снова отсалютовали и ушли.
— Кто это? — спросил я.
— Несколько отборных воинов, которых я взял с собой, Макумазан. Были еще пара человек, но мы потеряли их в пути.
Затем мы вошли в фургон и больше этой ночью уже не беседовали.
На следующее утро я сказал Умслопогаасу про визит индуны, который хотел, чтобы я отправился в королевский крааль.
Он кивнул и сказал:
— Несколько грабителей пытались напасть на меня в дороге. Вот почему два человека уже никогда не продолжат со мной путешествие. У нас была схватка с этими людьми, ни один из них не остался в живых, — добавил он зловеще, — их тела мы сбросили в реку, где водится множество крокодилов. Но их копья я выбросил. Мне кажется, что именно такие копья использует охрана короля. Если это так, они будут долго их искать, поскольку в том месте, где была битва, никто не живет, а щиты и прочие их личные вещи мы сожгли. О, он подумает, что их забрали призраки.
В то утро мы быстро пошли вперед, боясь, что регулярные войска, которые будут искать этих «грабителей», найдут нас по нашим следам и нанесут удар.
К счастью, тот бык, которого убил лев, был одним из самых маленьких, которых я взял с собой, поэтому мы не почувствовали неудобства от его потери. Пока мы шли, Умслопогаас рассказал мне, что официально назначил Лоусту и свою жену Монази управлять племенем во время его отсутствия. Они приняли его сомнительное предложение, Монази стала вождем племени, а Лоуста — индуной.
Я спросил Умслопогааса, насколько мудро это решение в сложившихся обстоятельствах, поскольку сомневался, что они отдадут ему власть, когда он вернется. И могут возникнуть не только семейные, но и военные проблемы.
— Это ничего не значит, Макумазан, — ответил он, пожимая плечами, — мне кажется, что моя игра окончена. Оставаться в племени — значит искать смерти, поскольку меня предали. О ком заботиться тому, кто никого не любит и у кого нет детей? Правда, я могу вернуться в Наталь со скотом и вести там легкую и богатую жизнь. Но воин не ищет такой легкой жизни.
