Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
13
Да, старый вояка Абрамов, командующий 2-й армией у Врангеля, выдержал экзамен на тактическую зрелость. Они с Тарариным потеснили на полсуток конницу Миронова, как раз настолько, чтобы дать время остальным армиям барона перегруппироваться и вырубить почти две дивизии 1-й Конной у Сальково...
Сводка на рассвете 1 ноября: Донской корпус Говорова отходит на юг, переходя в контратаки. Сдерживает конармию Миронова.
Приказ Миронова: всеми дивизиями одновременно ударить по арьергарду белых, ни в коем случае не отрываться от противника, идти буквально «на плечах» врага!
За сутки 1 ноября 2-я Конная прошла на бешеном аллюре больше пятидесяти верст, с налета заняла село Петровское и стала на дневку, чтобы унять усталость бойцов и утомление лошадей. Разведка доносила: 1-й армейский корпус Кутепова и конкорпус генерала Барбовича выбили части 1-й Конной из села Рождественского, окончательно расчистив для себя путь отхода и Крым, по Чонгару и Арабатской стрелке, и прекратили дальнейший отход...
А куда ускользнул Донкорпус генерала Говорова?
Разведка Блиновской дивизии сообщала: захвачен ординарец командира 6-й пехотной дивизии белых с оперативной сводкой для генерала Кутепова, из коей явствует, что 6-я дивизия и Донской корпус отскочили к северо-востоку, дабы оказаться в тылах зарвавшейся мироновской конницы... Еще раз вспомнишь, Миронов, собственные откровения, что с бывшим сотником Тарариным шутить нельзя! Умен, черт!
Но есть выход. Блиновскую дивизию, родимую, и отдельную кавбригаду в таком случае развернуть фронтом на северо-запад и тем обезопасить свои тылы. Двумя другими дивизиями брать Рождественское, предварительно нащупав связи с ближайшими частями Уборевича и, конечно, 1-й Конной. Действовать незамедлительно, пока части Барбовича и Кутепова перестраиваются...
— Ну, Михаил Филиппович, на тебя вся надежда. Опять на тебя! — обнимая Лысенко, едва не прослезился Миронов. — Заходи от Сальково, не пускай белых к переправам на Чонгаре. Соседние части попрошу оказать помощь тебе. Может быть, подоспеет и Буденный! Рассылаю свой оперативный приказ соседям, должны помочь. Обязаны. Иди!
Сколько уж раз лихая 21-я кавдивизия решала исход этой затянувшейся битвы с бароном Врангелем, и вот опять вся тяжесть ближайшего боя на ней!
Бой 2 ноября по плотности артогня и жестокости конных атак превзошел даже кровопролитные схватки недавних дней у Шолохово. Мощный артиллерийский и пулеметный огонь с большой точностью резал атакующие массы конницы с той и другой стороны. 16-й дивизии удалось все же выбить противника из Рождественского, и когда части Кутепова и Барбовича, направляясь к переправам, навалились у Сальково на 21-ю, Миронов с Макошиным были уже в штабе у Лысенко.
Положение того требовало, ибо силы были снова неравные. Соседи — 30-я дивизия и части 1-й Конной, по горло занятые собственными заботами, отбивались. Пришлось Миронову снять из собственных боевых «тылов» Особую кавбригаду и подкрепить отчасти дивизию Лысенко.
Маневр, маневр и еще раз маневр! Малыми силами создать видимость круговою охвата противника! Обескуражить смелостью! Давить, где можно. Отходить, где узел завязывался насмерть, выскальзывать, изворачиваться и вновь налетать в сумасшедшем, уверенном азарте конной атаки — это и есть толковый кавалерийский бой на изнурение и медленное истребление запутавшегося противника!
Красноармейцы видели командарма и начальника полевого штаба вместе со знаменщиками армии в атакующих линиях, это вселило нужную уверенность в исходе схватки. Огромная, высоченная фигура комиссара, члена РВС Константина Макошина маячила тут же. Бойцы орали своим командирам «ура!» не столько от восторга, как от благодарности за их присутствие, за вселяемую в них веру: командиры самые большие тут, значит, бой уже выигран... Кричали «ура» храбрые конники и пролетали мимо, поднимая истолченные вдрызг, грязные снега... Толчея на сальковской дороге стояла страшная.
— Командарм ранен!
Черт возьми, этого бы не стоило громко кричать. Никто не должен знать, кроме личной охраны и ближнего фельдшера! Рана-то небольшая, пуля глубоко укусила голень, пустила кровь и причинила боль, конечно. А кость, по всему видно, цела, и командарм живой. С тугой перетяжкой может еще прыгать, опираясь на ножны шашки, может скакать в седле. Но все равно не ко времени нашла пуля Миронова — бой впереди.
— Константин Алексеевич, прошу вас... Поезжайте к Новомихайловке, теперь вся масса противника ударит туда, там — ворота к перешейкам. Туда же перевожу и Блиновскую, пока Говоров притомился и зализывает раны. Когда хватится, тогда что-нибудь придумаем... Дивизий насмерть не класть, побольше маневра! Буду сейчас пытаться говорить с самим Фрунзе...
В ближней избушке оборудовали полевой штарм, наладили связь. Миронов рвал и метал, пока дождался желанного уведомления далеких штабных телеграфистов: «Командующий фронтом на проводе...»
— Товарищ командующий, обнаруживается все резче безобразное непонимание соседей — армий и дивизий — самых насущных тактических задач момента! 1-я Конная слишком долго приводит себя в порядок, не тот момент, чтобы прохлаждаться. Уже пятый час ведем тяжелейший бой, но никакого движения с ее стороны... Известно, что из четырех дивизий там большой урон понесли только две! Нет, я совершенно не склонен винить в собственных затруднениях соседей, но сейчас все армии Врангеля заняты исключительно 2-й Конной, прошу проверить сводки и донесения. Латыши вообще прошли мимо, будто по грибы или в увольнение... Главный принцип военной тактики: действовать по обстановке, выполнять приказ соседнего старшего начальника для совместной операции. По-видимому, к вечеру упустим Кутепова и Барбовича в Крым.
— Чонгарский мост должен быть взорвал Конной Буденного, — сказал Фрунзе издалека. По-видимому, и на других направлениях было нелегче.
— Чонгар в руках у головорезов Гусельщикова, — доложил Миронов. — Буденного там нет, не пробился.
— Хорошо, — ответил Фрунзе. — Командование полагается на вашу армию и на ваш боевой опыт, товарищ Миронов... Я в скором времени прибуду на фронт. Все.
Отключили связь. Миронов стоял у аппарата, грыз зубами ус.
Под вечер стало известно: блиновцы и Особая бригада Бадина уничтожили белый гарнизон в Новомихайловке, захватили большие трофеи, но тяжело ранен член РВС армии Макошин. Миронова больно задело это сообщение.
Он чувствовал, что бои не ослабевают, обстановка вокруг армии сгущается. Попросил начальника полевого штаба написать неофициальную грамотку Буденному с просьбой встретиться и обсудить положение. Начштарм Тарасов-Родионов, старый журналист с писательскими наклонностями, изложил необходимую просьбу необидно для командарма-1 и самым изысканным слогом: «Командарм 2-й Конной ввиду весьма важных, полученных из доставленного донесения противника сведений о последнем просит Вас не отказать прибыть для военного совещания сегодня ночью в полевой штаб 2-й Конной в село Рождественское, возле церкви. Не откажите также любезности поделиться снарядами... Начполештарм Тарасов-Родионов».
В это время привезли Макошина. Он тоже был ранен в ногу, как и Миронов, но куда серьезнее. Осколок разворотил бедро, была большая потеря крови, задет нерв... Бледный, с закушенными губами, огромный, этот человек за короткое время стал для Миронова не то что другом, но даже как бы родным по душе, по убеждениям и привычкам. Главное, он был храбрый человек в бою, не обходил опасностей.
Миронов ваял свежую записку к Буденному и пошел с нею в лазаретную. Хотел все же посоветоваться. Как-никак, Буденный — прославленный человек, не обидится ли на приглашение?
Макошину только что сделали перевязку. Лежал на серой холстинной простыне, задрав небритый, изуродованный старым ранением подбородок. Веки болезненно прижмурены, в уголке глаза прикипела одна, последняя слезинка от боли и напряжении при чистке раны. На полу, у кровати, валялся оброненный клочок кровавой ваты. Миронов незаметно сунул его носком сапога под кровать.
— Константин Алексеевич... Мне тут будет сильно не хватать вас, — хромая сильнее обычного, опираясь на ножны отстегнутой от портупеи шашки, сказал Миронов. — Это никуда не годится!.. — И после паузы добавил: — Спасибо за все, Константин Алексеевич. Думаю, скоро встретимся, не в лазарете, разумеется, а на мирной стезе, после этой войны. Врачи говорит: много крови... но кость цела...
— Залатают, — скупо дрогнула ладонь неподвижной, вытянутой вдоль тела руки. Макошин говорил очень тихим, ослабленным голосом, — Спасибо, что навестили, Филипп Кузьмич, в такой момент... Я знаю, какая обстановка...
— Отбиваемся на всех фронтах, — кисло усмехнулся Миронов. — Попробую продержаться несколько дней в седле, завернуть их!
— Вы думаете, в несколько дней это кончится? — Слабая, безвольная усмешка тронула бледные губы Макошина. Он был до того слаб, что уже не верил в благополучный исход нынешних боев, по-видимому.
