Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
Барон Петр Врангель.
Макошин прочел текст дважды, поморщился, сказал со странным удушьем в горле:
— Прекрасная бумага, почти что гербовая и, по-моему, даже пахнет мужским одеколоном... Любовное письмо для нашей контрразведки! Может быть, прямо выбросим его в печку, чтобы без лишних разговоров?
— Зачем? — нахмурился Миронов. — Любопытных станет еще больше! Надо передать Полуяну, пусть свяжется с особым отделом фронта. Это же черт знает что такое! «Петр Врангель! Ваш кровный брат!» Когда охаживают его в хвост и в гриву! Но... между прочим, сейчас меня тревожит другое: нежелательные перемещения в командном составе Донского корпуса.
— Генерал Говоров вас беспокоит, Филипп Кузьмич?
Макошин, как и Миронов, знал, что за поражение под Никополем Врангель отстранил от должности командующего 2-й армией генерала Драценко и поставил на его место педантичного старика Абрамова. Донским корпусом теперь командует бывший начштаба молодой генерал Говоров...
Миронов сказал, медленно вытягивая из себя слова:
— Нет, Константин Алексеевич, насчет Говорова пусть никто не обольщается: лизоблюд, стратег из поповичей, дрянь! С такими воевать нетрудно... Но вот на его место, начальником штаба корпуса, теперь волею судьбы выдвинут из низов генерал Тарарин, вот этого я и боюсь! Знаю еще с русско-японской... Непременно задаст нам задачку, прекрасный был офицер! Если еще не съела крымская ржа... Во всяком случае, ушки надо держать востро! А письмо Врангеля передайте через Полуяна по назначению, прошу вас... — и, подумав еще, добавил: — Да еще личная просьба у меня: сделайте так, чтобы красноармейца, который по глупости доставил эту дрянь, не судили и не наказывали. Человека можно понять: хотел домой вернуться. Не его вина. Да и без того слишком много крови вокруг...
12
На левом берегу у Днепра Врангель активизировал действия войск, надеясь вернуть инициативу в свои руки.
Донской корпус белых обрушился на 16-ю кавдивизию, державшую стык с 13-й армией. Удар не был неожиданным — разведка Блиновской дивизии своевременно перехватила приказ генерала Говорова о предстоящем наступлении, но меры противодействия, принятые командованием 2-й Конной, оказались явно недостаточными. В 16 часов 30 минут 29 октября командующий группой на этом участке Иван Федько доносил спешно:
«16-я кавдивизия не выдержала натиска трех дивизий противника, отступает из района Орлянка — М. Белозерка. Противник, развивая наступление, занял Балки, распространяется в направлении Днепровка. Наши 23-й и 24-й полки захвачены в плен. 22-й полк с артиллерией отошел на север и занял позицию севернее с. Балки. Части 3-й дивизии приводятся в порядок... № 4209».
Получив такое донесение, Миронов с Макошиным спешно выехали из Никополя в район Днепровки — Белозерки, чтобы лично направлять действия отступающих частей. Грязь в пойме была невылазная, перемешанная со снегом. За переправой автомобили забуксовали, в наступившей темноте Миронов погнал во все стороны вестовых, ночь прошла в полной неразберихе, с чертыханием и матом всадников и храпом усталых коней. Тащили одну из машин конной тягой, ее кидало в размытых колеях, свет фар плясал на замызганных конских крупах, грязно-пегой от разбитого снега дорожной полосе.
— Положение, прямо сказать, незавидное, — гудел всегда спокойный Макошин. Он курил здоровенную солдатскую цигарку и брызгал искрами.
— Да. Удар Тарарина, — сказал Миронов, — Кое-что успели ему противопоставить, но, как видим, маловато... Надо бы до рассвета выбраться.
Помолчали. Оба хорошо знали, что никакого настоящего плацдарма за Днепром, с укреплениями, проволокой, волчьими ямами, у них не было. Была спешка, и она-то теперь могла обернуться роковыми последствии ми.
Видимо, Буденный замешкался на переправах, — сказал Макошин в раздумье. — Или идет слишком скрыто от противника. Врангель и Абрамов занялись исключительно нами...
Перед рассветом в сплошном тумане выбрались к селу Днепровка. Наскоро развернули полевой штаб, сюда и начали поступать обрывочные и разноречивые сведения от Федько, Волынского и Лысенко. 2-я Блиновская молчала, словно провалилась в эту мокрую снеговую хлябь.
Миронова стало покидать спокойствие и самообладание, каким ой обычно отличался в сложной боевой обстановке.
— Что пишет, что пишет, гимназист сопливый! — закричал он, потрясая донесением начдива-16 Волынского. — Вот... «Сообщаю о переходе на сторону противника двух полков 3-й стрелковой дивизии и своем вынужденном отходе по этой причине в западном направлении...» Вы слышите, Константин Алексеевич? Сам «отходил» в аллюре «три креста», небо в овчинку показалось, оттого и пехотинцев в обиду дал! А? Срочно начальника связи! Где начальник связи!
Разошелся командарм как-то даже и нехорошо. Кричал на связиста, пугая трибуналом:
— Чтобы через два часа — от силы! — связь с Блиновской была! Лично!
Адъютанты, что называется, рыли землю, но от этого было нелегче.
Туман стал рассеиваться, но с ним рассеивались и надежды на благополучный выход из положения. Противник всюду забирал инициативу. Грязь, холод, ненастье, удар в челюсть, от которого откидывается в полусознании голова и летят искры из глаз... Ну, погоди, бывший полчанин и бывший сотник Тарарин, с которым игрывали в подкидного по вечерам в молодые годы! Погоди...
— Где же все-таки Блиновская, ч-черт возьми?!
Прибежал ординарец Соколов, сказал, немея от взгляда
Миронова:
— Товарищ командарм, — начальник связи... застрелился!
— Что-о?
Миронов осекся, плечи сразу опали, нервными пальцами сжал нижнюю челюсть. Этого еще не было у него за всю службу — паники!
— Черт бы их... слабонервных... А? — Макошин молчал, в глазах его Миронов не мог отыскать сочувствия. Сказал тихо, будто оправдываясь: — Попросите Погребова с оперативным отделом. Надо же искать 2-ю дивизию с Рожковым. И где Лысенко? Отменить прошлый приказ, дать совсем иную задачу, по обстановке. Немедленно!
Отлично, спокойно, как всегда, работал штабист для особых поручений при командарме бывший оконный офицер Качалов. Всегда так получалось, что у него и связных достаточно, и сметка есть, и хладнокровие. Выходы ищет и находят с необходимой быстротой.
— Лысенко приказ получил, занимает позиции твердо, товарищ командарм. С этой стороны угрозы не предвидится.
— Что с Блиновской?
— Пока неясно...
Только через два часа стало известно о трагедии в штабе Блиновской. На рассвете прямо во дворе штаба, когда собирались выезжать к войскам, убиты разрывом тяжелого снаряда начдив-2 Рожков и начальник штаба Берендс. Ранен начальник политотдела Друян.
Дивизия отошла под натиском превосходящих сил в полном порядке, готовится вернуть Большую Белозерку...
Рожков, начдив-2, молодой коммунар, 26 лет, почти мальчик... — что о нем знал Миронов? Только то, что он уроженец Калужской губернии, питерский мастеровой, бывший комиссар 5-го заамурского полка? И все? Заамурцы рассказывали о нем: «Такой плохонький был, одежа помятая, сапоги нечищены, самый неказистый из пулеметчиков. А как пришла революция — другой стал. Опрятный, подтянутый, во всем — образец, выбирать его всюду стали...»
Нет, пожалуй, знал Миронов о нем совсем немало, очень чутком и очень ровном, очень порядочном юноше с серьезным, редко улыбающимся лицом. Это он. Рожков, когда-то воспротивился безрассудному рейду конницы в тыл Врангеля под началом Жлобы и был за то отстранен от должности. Но когда трагедия свершилась, когда корпус погиб, а родная Блиновская выскользнула из огненного кольца полумертвая, но сохранившая себя, единая прежним воспитанием, зализывающая раны, тогда Рожкова снова вернули в дивизию, исправили дорого стоившую ошибку…
Потом еще в бою под Грушевкой, когда успех решали минуты и Миронов сам пошел в атаку с последним резервом заамурцев. Рожков не дал тогда командарму вырваться вперед. С возгласом «Командарм близко, с нами!» он кинулся в рубку с азартом мальчика, и тогда судьба сберегла ему жизнь. Оставалось еще у него две недоли до разрыва этого проклятого снаряда во дворе штаба...
Еще одна потеря дорогой жизни, еще одна зарубка на сердце.
Как живой представился начдив Рожков — на параде, когда Калинин вручал награды. Подошел Иван Андреевич Рожков, получил из рук в руки орден Красного Знамени, молча, сомкнув губы, посмотрел на Калинина и сконфуженно сунул орден в карман. Не подозревая совсем, что он герой, достойный этой награды.
Миронов вытер глаза носовым платком, не скрываясь, вызвал порученца своего Качалова.
— Пожалуйста, Владимир Яковлевич, поезжайте к блиновцам, примите командование. Бой там тяжелый» но имейте в виду все же» что на подходе к вам Лысенко. Я с 16-й пока здесь повожусь... Счастливо, Владимир Яковлевич.
Подвижный здоровила Качалов, умница, в заломленной по-кавалерийски черной папахе, откозырял и тут же исчез с вестовыми и связистами штаба.
