Вадим Собко - Залог мира. Далёкий фронт
— Да, — сказал он, как бы отделяя предыдущую тему разговора от дальнейшего, — остаётся только пожалеть о том, что родина Тани не обеспечила ей полной свободы и душевного покоя, если ей пришлось искать защиты здесь. Мне очень жаль, что вы уже не сможете сами поговорить с ней, чтобы убедиться в справедливости моих слов…
Марков насторожился:
— Что вы этим хотите сказать?
— Сегодня ночью, — мистер Гибсон понизил голос и скорбно склонил голову, — во время воздушного налёта немцев Таня погибла от разрыва бомбы, попавшей в дом, где она жила. Я должен выразить вам своё самое глубокое соболезнование, мистер Марков, и надеюсь, что к этому присоединятся все присутствующие.
И смиренным, благочестивым взглядом американец оглядел семейство Кросби и Крауфорда. Все склонили головы.
Марков остолбенел. Можно ли верить Гибсону? Может быть, здесь очередной обман? Правда ли, что Таня погибла, или её пытаются упрятать подальше?
— Я очень сочувствую вам, мистер Марков, — раздался голос Джен. — Сейчас в нашей семье два горя. Почти в один день погибли самые дорогие для меня люди — мой сводный брат и Таня, которая была для меня больше, чем сестрой. Я не вмешиваюсь в политику, но горе моё безгранично, потому что Таня не послушалась меня и ушла из нашего дома. Случаю было угодно, чтобы она погибла.
— Свобода, свобода, — тихо, но с пафосом произнёс Гибсон, — чего не сделаешь для того, чтобы пользоваться ею так, как могут пользоваться граждане Америки…
Лёгкий стук, почти шорох, послышался за дверью, — так слуга Джон всегда предупреждал о своём появлении.
— Шофёр советского офицера просит разрешения войти… И мне кажется, что с ним вернулась… мисс Таня, — сказал Джон.
— Вы пьяны, Джон, — крикнул мистер Кросби.
— Нет, сэр, — сказал Джон.
Страх перед привидениями овладел хозяевами, они остолбенели. Майор Марков понял, что настал момент действовать. Он сделал шаг к дверям и распахнул их настежь.
За дверьми стояла Таня.
Первой опомнилась Джен.
— Таня, родная моя! — кинулась она к дверям.
Но Таня вошла в комнату, не заметив этого движения. Она подошла к майору Маркову, взяла его за руку, тесно прижалась к нему и вдруг почувствовала рядом с собой могучую силу великой державы. Она взглянула на Гибсона, на Джен, на миссис Кросби. Сейчас она была не одна в бою и не один Марков стоял рядом с ней… Все дивизии Советского Союза воевали за неё. Весь непобедимый народ обеспечивал её право быть свободной и жить.
— Вот я и пришла, — сказала Таня.
— Но ведь нам сообщили, что вы погибли от бомбы, — воскликнул Гибсон, забыв о своём поучительно-благочестивом тоне.
— От бомбы сгорел концентрационный лагерь, куда вы засадили меня, мистер Гибсон. Но меня в этот момент там уже не было.
— Подлецы! — вырвалось у Гибсона.
— Кого вы имеете в виду, мистер Гибсон? — вежливо спросил Марков.
Маркову не нужно было никого расспрашивать: одного слова Тани было достаточно, чтобы всё сразу стало на свои места. Радостное, уверенное спокойствие овладело майором.
— Начальника концлагеря и всех его дармоедов, — выпалил Гибсон.
— Концлагеря? — переспросил Марков. — Теперь я вижу, что Таня действительно эти дни пользовалась всеми свободами, какие предоставляет американская конституция. Прошу прощения, мистер Гибсон, это ваши собственные слова. Гражданам Америки можно позавидовать. Их свободы действительно гарантированы… колючей проволокой.
Гибсон злобно посмотрел на него и сказал:
— Можно только сочувствовать Тане. Она вышла из одного концлагеря, чтобы попасть в другой.
— Да? — переспросил Марков. — Вы в этом уверены, мистер Гибсон? Должен вас разочаровать. Должен вам всем сказать — и делаю это с огромным удовольствием, — что она уже не просто Таня, а снова лейтенант военно-воздушных сил Советского Союза товарищ Егорова. Больше того, есть приказ о восстановлении её во всех правах и о назначении в авиационный полк. Наша Таня опять будет летать, наша Таня опять будет драться за победу, мистер Гибсон, но теперь она будет немного лучше знать цену дружбы.
Голос Маркова звучал торжественно. Он испытывал чувство гордости за Таню, за свою страну.
— Не может быть, — шептала Таня, — не может быть…
— Может, Таня, может, — весело ответил майор. — Я вам привёз и приказ, и назначение. Даже больше того…
Марков вдруг лукаво посмотрел на присутствующих, как будто задумал весёлую шутку.
— Чья одежда на вас, Таня? — неожиданно спросил он.
— Это костюм Джен, — ещё ничего не понимая, ответила Таня.
— Одну минуту, — сказал Марков, сделав шаг к дверям. — Сейчас я принесу вам подарок. Надеюсь, что за это время никто не посадит вас в концлагерь.
— Нет, не уходите, — уцепилась за его рукав Таня.
— Ты боишься меня, ты не веришь мне, Таня? — воскликнула Джен.
— Да, Джен, именно тебя я и боюсь, — ответила Таня.
— Можно попросить вашего слугу принести из моей машины пакет? — обратился Марков к миссис Кросби.
Эти простые слова вдруг разрядили атмосферу, и напряжение исчезло, — начиналась обычная жизнь.
Джон принёс пакет, и Марков развернул его. Золото погон блеснуло под ярким светом. Таня ахнула.
— Форма! — сказала она. — Сколько времени я мечтала о ней!
— Вы разрешите Тане переодеться? — спросил Марков.
Он знал, что мистер Кросби хотел бы, чтобы майор с
Таней провалились сквозь землю. Он чувствовал, как мистер Кросби боится и ненавидит его сейчас, но решил довести дело до конца.
— Прошу, прошу, — сказал мистер Кросби приветливо.
Таня неохотно отпустила руку Маркова, как бы боясь, что прекрасное ощущение уверенности исчезнет. Она взяла свою форму и твёрдым шагом пошла к дверям.
После её ухода в гостиной наступило молчание. Надо было найти тему для разговора.
Мистер Кросби нашёл выход.
— Прекрасно, — сказал он, — мы воспользуемся вашим пребыванием здесь, мистер Марков, чтобы поговорить о событиях на фронтах. У меня есть карта, и мы будем очень рады, если вы нам что-нибудь расскажете.
— Охотно, — ответил Марков, для которого затянувшееся молчание тоже становилось тягостным, и склонился над картой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Таня вбежала в комнату и разложила на стульях принесённые вещи. Звёзды улыбались ей — с блестящих золотых пуговиц гимнастёрки, с золотого поля погон, синевы берета.
Она бережно провела рукой по шершавому золоту погон. Две серебряные звёздочки, разделённые узеньким синим просветом, были для неё самой большой драгоценностью. Форма казалась ей удивительно красивой. Сердце её было переполнено нежностью к этим вещам.
Она вспомнила, как впервые в жизни надевала форму. Когда девушкам выдали её, они долго шумели, новая одежда казалась им тяжёлой и неудобной после пёстрых весенних платьев.
Словно боясь, что кто-то может ей помешать, Таня начала быстро одеваться. Она нарочно стала спиной к зеркалу, чтобы потом сразу увидеть себя новой, совсем не такой, как до сих пор.
Эта гимнастёрка, этот широкий пояс со звездой на блестящей пряжке, эти погоны с маленькими звёздочками и крылышками авиационной эмблемы были подтверждением её честности и непоколебимости, её права на борьбу.
Быстрыми, нервными движениями Таня затянула пояс, застегнула пуговицы, аккуратно расправила гимнастёрку, чтобы не было сборок. Она надела берет так же, как привыкла носить его ещё в школе, — чуть набекрень, чтобы звёздочка приходилась точно там, где прядь волос опускалась несколько вниз, закрывая часть высокого лба, и потом повернулась к зеркалу.
Высокая девушка-лейтенант смотрела на неё. Пояс туго охватывал её крепкую фигуру, погоны украшали плечи, на берете сияла маленькая красная звёздочка. В каждом движении Тани появилась уверенность. Она почувствовала себя настоящим офицером, который имеет своего командира и подчинённых, умеет подчиняться приказам и сам отдавать их.
Таня представила себя опять в штурманской кабине самолёта. Стены расступились — бескрайние просторы раскрылись перед ней, и солнце поплыло навстречу серебряным крыльям большого самолёта.
Девушка увидела, как она летит в Москве над Красной площадью. В небе тесно от самолётов, а далёкие улицы внизу заполнены людьми и машинами. В Москве — величественная праздничная демонстрация, и все люди смотрят туда, где на крыле мавзолея стоит самый родной, самый близкий человек. Его имя Таня не раз повторяла в трудные минуты своей жизни, когда уже нехватало сил терпеть, жить. И всякий раз образ Сталина придавал ей силы, поднимал на дальнейшую борьбу и вселял веру в победу.
Она провела рукой по груди, и неожиданно рука её задержалась на маленькой пуговичке кармана. Таня нахмурилась: карманы гимнастёрки были пусты. В одном из них не было привычного прямоугольника — партийного билета. Над другим не было двух орденов, украшавших когда-то Танину грудь.
