Александр Хьелланн - Яд
Но для этого дела неплохо было бы привлечь и местный капитал. А так как в городе никто не имел понятия об искусственных удобрениях, то прибыл специальный человек, который должен был переговорить с заинтересованными лицами и объяснить им, какие доходы можно было ожидать от задуманного предприятия. Помимо того, он должен был купить уже облюбованный участок земли.
В связи со всем этим у родителей Абрахама состоялся званый вечер.
Приезжий, — его звали Микал Мордтман, — как и большинство людей, посещавших город, был снабжен рекомендациями к профессору Левдалу.
Впрочем, профессор еще раньше немного знал его по университету. В свое время Мордтман начал было изучать медицину. Но потом случайно он побывал в Англии и там благодаря связям своего отца познакомился с одной семьей, которая владела большими химическими заводами.
Совершенно неожиданно новые знакомые предложили Мордтману отличную должность. Конечно, ему захотелось испробовать свои силы на новом поприще. И по этой причине он остался в Англии на несколько лет.
В дальнейшем он узнал, что такая перемена в его жизни вовсе не была случайностью, как он сначала полагал. Его отец возглавлял крупную торговую фирму в Бергене — Исаак Мордтман и К° — и имел значительный коммерческий оборот. Но каков был его основной капитал — никто не знал.
Исаак Мордтман был весьма живой, предприимчивый коммерсант, и он, естественно, огорчался, что единственный его сын решил стать врачом. Однако глава фирмы Исаак Мордтман и К° обладал немалым терпением и выдержкой. Без всяких споров он позволил сыну поступать как ему вздумается. После чего он сам устроил ему поездку в Англию, и там, не без его содействия, сыну предложили занять должность на химическом заводе. Таким образом, отец одержал победу — его сын стал химиком и предприимчивым дельцом, а не каким-то жалким районным врачом, проживающим где-то у черта на куличках, среди голых скал.
Теперь намерение отца было таково: Микалу надлежало основать новую фабрику и стать во главе ее. Однако Исаак Мордтман не имел возможности вложить в это дело сколько-нибудь значительный капитал. Английская же фирма придерживалась осторожной тактики — она только лишь позволила в выпущенном проспекте назвать своим филиалом вновь задуманное предприятие. Эти обстоятельства понуждали Исаака Мордтмана отыскать капитал в самом городе, где для нужного дела был уже облюбован соответствующий участок земли.
Миссия Микала Мордтмана именно в этом и заключалась, и тут он проявил себя весьма деятельным человеком. Чопорная английская манера, с какой он держался, придавала ему известную солидность и внушала доверие. Это дало свои результаты: многие почувствовали желание вложить свои деньги в новое предприятие, хотя они не имели ни малейшего понятия о нем.
Сам профессор Левдал привык осторожно обращаться со своими деньгами. Он охотно покупал в Копенгагене и в Гамбурге заграничные акции и государственные бумаги, но отнюдь не был склонен вкладывать в местные предприятия деньги своей жены. Он не стремился окунуться в местный торговый мир, который налагал на своих купцов немало обязательств в связи со всякими ссудами, субсидиями, гарантиями и разными там поручительствами.
Именно поэтому профессор отказался от первого места среди здешних купцов и предпринимателей. А это первое место он несомненно занял бы, если б разместил в самом городе крупное состояние своей супруги.
Многие интересовались, что сделал профессор со своими деньгами, тем более что было приблизительно известно, какое наследство он получил после смерти старика Абрахама Кнорра. Как бы там ни было, профессор имел хорошую ренту и втихомолку стриг свои купоны.
Приехавший Микал Мордтман прежде всего обратился к профессору. Все-таки задуманное предприятие имело видимость научного учреждения, поскольку оно касалось химии. А уж это до некоторой степени имело отношение к медицине. Во всяком случае никто другой в городе, кроме профессора Левдала, не разбирался в этих анализах и во всей этой научной фосфорно-кислой болтовне. Так или иначе, без профессора Левдала нельзя было наладить дело.
Микал Мордтман стал постоянным гостем в доме профессора. И на четырнадцатый день его пребывания в городе профессор устроил большой званый вечер в его честь.
Фру Левдал вскоре весьма разочаровалась в Мордтмане. Он был на три или четыре года моложе ее, однако она хорошо помнила, что дома, в Бергене, он был живым молодым человеком — восторженным борцом за ланнсмол, поборником свободы женщин, народа и всего народного.
Теперь перед ней был чопорный англичанин, который целые дни мог беседовать со скучнейшими людьми о соде и о костяной муке. Фру Венке едва обменялась с ним десятью словами. И она сразу нашла, что для своего возраста он был необычайно пресным.
Но сегодня во время торжественного обеда она тем не менее заметила, что он, одетый по английской моде, все же выгодно выделялся среди всех этих будничных людей, которых она слишком хорошо знала.
Обед проходил натянуто. Были приглашены только мужчины, причем некоторые из них прежде вообще здесь не бывали. Но в данном случае их пригласили, так как знакомство с ними могло быть полезным для молодого Мордтмана.
Однако сам профессор был весьма оживлен и, как обычно, любезен. Он провозглашал тосты за здоровье почетного гостя и желал ему всяческих успехов в его предприятии. Причем профессор поздравлял город с таким крупным и, несомненно, доходным делом.
Впрочем, многим было известно, что сам профессор не взял еще ни одной акции этого выгодного предприятия, которое он так расхваливал и за которое он пил.
Микал Мордтман и сам чувствовал в этом деле некоторую неувязку, и поэтому в своей ответной речи он попытался шутливо иронизировать над медлительностью вестландцев и над их чрезмерной осторожностью. Но в заключение своей речи Мордтман все же счел нужным сказать, что дело это пойдет на всех парусах, как только все за него возьмутся. Во всяком случае он, Мордтман, хочет на это надеяться, и так далее и тому подобное.
Произнесенная речь была бы просто-таки замечательной для Бергена. Фру Венке несколько раз покатывалась со смеху. Но, увы, в этом деле она была почти одинокой. Все эти бывшие шкиперы и засольщики сельди — из которых многие были хаугианцами,[8] — вовсе не годились для такого тонкого юмора. Они молча и с недоумением посматривали друг на друга.
Микал Мордтман встал из-за стола раздосадованный. Он понял, что проиграл игру.
Когда он приходил к этим людям и беседовал с ними с глазу на глаз в какой-нибудь там их полутемной конторе, он был серьезен и вел разговор в солидном тоне. А тут, за праздничным столом и за стаканом вина, его бергенская кровь легко пришла в движение — он вдохновился и вот, видите ли, произнес игривую речь. А ему, конечно же, надлежало говорить сухо и, так сказать, на фосфорно-кислом наречии, как он первоначально задумал.
Дом, в котором проживал профессор Левдал, был очень большой и старомодный. Даже с садом, что для центра города казалось не совсем обычным. Профессор откупил этот дом у муниципалитета, который в прежние времена устраивал здесь праздничные увеселения, а также торжества, в тех случаях, когда приезжал король или какой-нибудь принц.
В этом доме были огромные и высокие комнаты, к которым так хорошо подходила несколько старомодная мебель, привезенная сюда фру Венке.
Сегодня все комнаты этого здания были использованы, так как собралось пятьдесят человек. Даже в приемной профессора была устроена курительная. Тяжелые портьеры несколько задерживали табачный дым, который все же проникал в ту комнату, где сидела и разливала кофе сама фру Левдал.
В других помещениях были поставлены карточные столы. И теперь там группами собирались гости. За грогом, который подан был тотчас после кофе, они обсуждали цены на соль и другие коммерческие вопросы. Некоторые же из гостей шептались о новой фабрике.
Микал Мордтман с неудовольствием прохаживался по комнатам. Ему казалось, что теперь по всему видно, какую он совершил глупость. Эта мысль крепко засела у него в голове, и ему, конечно, представлялось, что дело обстоит значительно хуже, чем это было в действительности.
Эта неудача чрезвычайно задела самолюбие Микала Мордтмана. Тем более что несколько дней назад он написал отцу об отличных перспективах, на которые он рассчитывает. Должен ли он теперь сообщить отцу о своем позоре — о том, что он забылся за обедом и своей речью отпугнул от себя народ?
В Англии Мордтман сделался коммерсантом и душой и телом. И теперь ему становилось смешно, когда он вспоминал, что когда-то яростно боролся за ланнсмол и что его идеалом было жить для народа и вместе с народом.
Английский комфорт, постоянное омовение теплой водой, душ и привычка носить ослепительно белое белье в корне изменили его вкусы и отдалили его от народа. А то, что осталось в его крови от прежней жизни и от прежнего вдохновения, — обратилось теперь (так же, как и у отца) в живое желание спекулировать, обратилось в потребность кипучей деятельности, в потребность проявить себя и утвердиться в жизни.
