Ирина Щеглова - Роковая строфа
– Мария Петровна, голубушка, не узнаете? – Он весь зарос густой черной бородой и совершенно замечательной кудрявой гривой волос, он похудел, и от этого стал казаться еще выше ростом, да еще подрясник… Но этот мощный разворот плеч, эта стойка борца… вот только взгляд, взгляд из-под густых бровей больше не был настороженным и колючим, теперь на нее смотрели улыбчивые искристые глаза…
– Ваня? – полувопросительно, полуутвердительно произнесла она, все еще всматриваясь в его лицо.
– Узнали! – обрадовался он.
– Но как ты здесь!? – Маша ошеломленно разглядывала своего бывшего охранника, узнавая и не узнавая его. – Да, присядь же! – она хлопнула ладонью по скамье. Иван робко присел на самый краешек.
– Учусь, – сказал он и улыбнулся широко и радостно.
– Здесь? – все еще недоумевала Маша.
– Да, – согласно кивнул он и смущенно добавил, – на дневном отделении, я уже заканчиваю…
– Когда же ты успел?
– Так ведь, больше шести лет прошло, – напомнил Иван.
– Да, действительно, – задумчиво скала Маша, – ты тогда так поспешно уволился, я ничего не знала о тебе…
– Да что мы все обо мне, да обо мне, – всполошился Сергей, – как вы сами? Борис Петрович? Андрей?
– Боюсь, Ваня, что мне нечем тебя обрадовать, – вздохнула Маша.
– Я кое-что слышал, – опустив голову, произнес Иван, – но не хотел верить…
– К сожалению, – голос Маши дрогнул.
Иван как-то сразу погрустнел, опустил голову и замер, глядя на сложенные лодочкой ладони. Потом, когда его окликнули товарищи, очнулся, улыбнулся своей замечательной улыбкой, взмахнул рукой:
– Вы идите, – крикнул он, – я скоро вернусь.
И Маша испытала к нему чувство благодарности за то, что он не бросил её, не ушел поспешно к своим, несомненно, важным делам.
– Ты давно здесь, Ваня? – спросила Маша.
– Несколько лет.
– И, хочешь остаться? – робко предположила она. – Извини, что я так допрашиваю, просто все это так неожиданно.
– Нет, ничего, – успокоил ее Иван. Он пожал плечами, – мне здесь очень хорошо, – признался.
– Да, я понимаю, – согласилась Маша.
Он пристально посмотрел ей в лицо, словно засомневался в том, что она действительно понимает, может понять.
– Вы здесь какими судьбами? – Он снова резко сменил тему.
– Приехала за советом к духовному отцу, – ответила Маша, – жду, когда начнется служба.
– Да, конечно! – Вспомнил Иван, – вы же рассказывали мне! Только как это я не видел вас ни разу.
– Я редко приезжала, – призналась Маша, – столько всего произошло! Я и дома-то почти не была, все по заграницам моталась, – она усмехнулась горько.
– Весь мир посмотрели?
– Нет, не весь…
– И что же, открылась вам правда? – не унимался Иван.
– Что ты, Ваня, – вздохнула Маша, – правду не там искать надо. Там – одна только суета, да страсти.
Она снова посмотрела ему в глаза и удивилась лучистости и теплоте его взгляда.
– Ты изменился, Ваня, – сказала она.
Он вскочил, сделал несколько широких шагов вдоль скамьи, развернулся снова сел:
– Мария Петровна, вам очень плохо? – Голос его был полон искреннего, неподдельного сочувствия. Маша от неожиданности резко вдохнула воздух, закашлялась:
– Так сильно заметно? – тихо спросила она.
Он развел руками, и взгляд его сделался виноватым:
– Я мог бы чем-нибудь помочь вам?
Она едва коснулась его руки, говорить стало трудно, слезы подкатили к горлу:
– Ты мне очень помог, Ваня, – с благодарностью произнесла она. – И не зови меня, пожалуйста, Мария Петровна!
– Но я вас так называл, раньше…
– Это было давно, меня так никто не зовет, – сказала Маша. Она достала платочек, промокнула глаза, улыбнулась Ивану, – Хотя, знаешь, может быть, мне тоже теперь следует называть тебя как-то по-другому?
– Нет, – растерялся он.
– Тогда зови меня Машей, хорошо?
– Хорошо…
– Мне пора, – сказала она, вставая со скамьи, – служба начинается.
Он тоже встал, крепко пожал ей руку.
– Нет ли у вас, у тебя, – он запнулся, – запиши номер моего телефона, – поспешно поправился Иван, – вдруг, когда-нибудь еще приедешь, и мы сможем поговорить по душам.
– Конечно, Ваня, – Маша протянула ему свою визитную карточку, достала телефон и записала под диктовку его номер.
105
Когда закончилась служба, Маша, остановилась у выхода из храма, поджидая отца Варнаву.
Наконец, она увидела его, он задержался с несколькими прихожанами. Когда все они направились к выходу, Маша робко шагнула навстречу.
– Мария, дочь моя! – негромко воскликнул монастырский священник, узнавая ее.
Маша, опустив голову, подошла за благословением.
– Как давно тебя не было, – посетовал отец Варнава, благословляя духовную дочь.
Маша коснулась губами его пахнущей ладаном кисти.
– Простите, отче, – шепнула она.
– Бог простит, – улыбнулся священник, – ты хотела поговорить?
– Да, я очень нуждаюсь в беседе с вами, отче, – негромко сказала Маша.
– Ну, что же, – отец Варнава на минуту задумался, – это можно устроить, – согласился он.
– Я вас отрываю от чего-то важного, – испугалась Маша.
Он покачал головой:
– В кои то веки приехала ко мне духовная дочь, что же я для нее не найду времени? – удивился монах.
– Нерадивая дочь, – вздохнула Маша.
– Ну-ну, притчу о блудном сыне помнишь?
– Помню…
– Пойдем, давно ты в гостях не была, я уж думал: позабыла…
В келье отца Варнавы мало что изменилось, но Маша все-таки оглянулась, улыбаясь:
– Как хорошо у вас тут, – вздохнула она.
Отец Варнава усадил ее у стола, сел напротив, пытливо вгляделся в ее лицо:
– Что-то ты грустная, – сказал он.
– Я за советом приехала, отче.
– Помогу, чем смогу, – развел руками священник.
Маша замялась, опустила голову, рассматривая свои руки, сложенные на коленях, вдохнула и выпалила:
– Я хочу уйти от мира!
– Вот так, так! – изумился отец Варнава.
– Вы удивлены?
– Не ожидал, признаться, совсем не ожидал, – сказал священник.
– Я знаю, вам может показаться, что это необдуманный каприз, сиюминутное желание избалованной женщины, – страстно заговорила она, – но, поверьте, я давно думала об этом. Я знаю, вы сейчас скажете, что монастырь должен быть в сердце каждого христианина, и что в миру можно жить, так же, как и в монастыре. Но, в монастыре нет этой страшной сжигающей все суеты, нет страстей, подстерегающих человека на каждом шагу. Человек, ушедший от мира, как бы погружается целиком в молитву, в служение, настоящее, несуетное, ничем не тревожимое, – Маша молитвенно сложила руки, в глазах ее блестели слезы, она раскраснелась, слова произносила быстро, почти взахлеб. Отец Варнава задумчиво слушал ее некоторое время, потом остановил движением руки:
