Людмила Бояджиева - Уроки любви
— Нет, Джессика, нет! Я не могу без тебя… Взмолился он, нырнув в ее дружеские, почти материнские объятия.
Взъерошив волосы Гранта, Джессика прикоснулась губами к его лбу:
— А у тебя появилась седина. Это красиво, Барри. Эй, но с чего ты взял, что я намерена сдаваться? Ха! Разве ты плохо знаешь меня?
— Ты сама, детка, не знаешь, кто ты, откуда, и зачем явилась на этот свет… Впрочем, как и все мы, грешные. Но я-то теперь понял, Джес, я живу для тебя. Твои беды моя беда.
— Ты знаешь, я не выношу раненых воинов. Так и хочется добить, чтобы не мучился. Оттолкнув Барри, Джессика выпрямилась. Запомни, я не могу принадлежать поверженному. Глаза Джессики фосфоресцировали маниакальной решимостью.
«То ли она играет роль, то ли находится в состоянии серьезного стресса», догадался Барри и пылко прошептал:
— Джес, я найду лучших врачей в мире, приду к тебе завтра, я стану ночевать под твоими окнами… Я не оставлю тебя.
— Не смей! Ты отправишься домой, хорошо пообедаешь, примешь ванну и выспишься. А потом будешь жить так, словно ничего не случилось. Понял? Ничего особенного… Не надо поцелуев. Она досадливо поморщилась, увернувшись от губ Барри и легко коснулась ладонью его плеча. Прощай. Я сама вызову, когда ты понадобишься мне, Барри…
Последняя фраза Джессики мучила Гранта. Он не нужен ей, он оказался слишком ничтожным, маленьким, чтобы заполучить эту женщину. Да, он устроил ей европейский фурор, он обставил гастроли с максимальной помпой и сумел извлечь из них все гонорары, сенсационную известность, полезные деловые связи. Но разве все это не могла бы получить Джес Галл с помощью Портмана или любого другого мало-мальски опытного импресарио?
«Я сама вызову, когда ты понадобишься мне…», повторял он произнесенный Джессикой приговор, блуждая, как лунатик, по пустой вилле в пижаме нараспашку и с початой бутылкой виски. Ему хотелось выть, плакать, кому-то грозить или кого-то звать на помощь. Однажды он понял, вернее, почувствовал, что именно то же пережил после разлуки с Джессикой Тед.
«Господи! Да как же ты не понял, Барри, что тебя унизили, растоптали, выкинули, как ненужную вещь!» взвыл он, вцепившись в свои нечесаные волосы. «Она позовет, если я ей понадоблюсь!» Барри демонически захохотал. Он корчился в конвульсиях, не в силах остановить истерический смех. На пол полетели стаканы, нотные тетради с перевернутого столика, с дребезгом упал и покатился бронзовый колокольчик. Держась одной рукой за живот, Барри запустил в открытую клавиатуру попавшийся под руку мраморный бюстик Бетховена. Рояль издал возмущенный вопль. Барри затих, медленно стирая ладонью текущие по щекам слезы.
Стало легко и ясно. Джессика наваждение, проклятье и соблазн. Она явилась неведомо откуда, чтобы исковеркать его жизнь, загнать Барри в ловушку. Он позволил ей сделать гением Теда Андерса, а потом забрал себе, изнывая от зависти и жадности. Барри Грант хотел владеть чудом сам. Что это было колдовская власть плоти, ее загадочного дара, которую он принял за любовь? Откуда взялась эта подлая, обезоруживающая нежность, размягчающее волю сострадание? Он ползал по сцене, моля потерявшую сознание Джес не умирать. Он думал, что если ее не станет, у него от боли разорвется сердце…
И вот она бодра, полна энергии и смеется над ним. «Я позову, когда ты понадобишься мне!»
«Хорошо. Решил Барри. Наваждение рассеялось. Остается расчет и деловая хватка. Если дар Джессики на исходе, надо делать все, чтобы выжать из него все возможное».
Выйдя из-под холодного душа, Барри внимательно осмотрел себя в зеркале. В волнистой пряди, так живописно падавшей на лоб, появилась седина, глаза потеряли блеск, под волевым жестким подбородком наметилась мягкая. одутловатая складка.
«Нельзя упускать свой главный шанс, Барри. Ты и так уже сделал все, чтобы тебя обошли на финишной прямой». Серьезно обдумав за чашкой крепкого кофе ситуацию, Барри разработал программу, в соответствии с которой ему следовало немедля возобновить жесткий курс занятий с тренажерами, срочно восстановить деловой тонус и свое реноме как творческого деятеля в музыкальных кругах, а также отпустить небольшую бородку, скрывающую обрюзгший подбородок.
Утром Барри удалось вздремнуть в высоком кресле у письменного стола, на котором лежал листок с директивами нового жизненного направления. Телефонный звонок разбудил его, вмиг восстановив в памяти события прошедшей ночи. «Джес!» вздрогнул Барри, хватая трубку.
Услышав голос Теда, он долго не мог сообразить что к чему. Они не виделись с того самого злополучного концерта в «Карнеги-холл», после которого Барри поставил крест на карьере своего «ученика». Он не рассчитывал, что Андерс осмелится когда-либо вновь появиться на его пути. И вот он позвонил, предложив Гранту зубодробительную загадку сочиненную им, якобы, музыку, невероятную, сногсшибательную «музыку из другого мира».
Секунду поколебавшись, Барри дал согласие на визит и немедля выехал к Теду.
Глава 27
Прибывший к Андерсу Барри выглядел невозмутимо. С порога он окинул быстрым взглядом кабинет композитора, ища компрометирующие улики. Грязновато, безалаберно, неряшливо, но без признаков крупного загула, способного «сдвинуть крышу». Приметы напряженных творческих поисков, созидающего экстаза тоже отсутствовали.
«Похоже, незадачливый сочинитель пустился в наивную мистификацию, пытаясь выдать за свои опусы какого-то вновь проклюнувшегося шизанутого гения», решил Барри, которому меньше всего хотелось верить в возвращение творческой потенции Андерса.
— К делу или потолкуем? Тед предложил Барри занять кресло с твердым сидением и высокой резной спинкой, которое он называл «прокурорским».
— Комментарии оставим на десерт. И, в частности, то, что мои шутки о профессиональном геморрое наколка для дурачков. Тем более, спасибо за удобное кресло, Тедди. Проиграй-ка мне первую часть. Уютно устроившись на диване, Барри подсунул под голову подушку. На сей раз у меня трудности с головой. Нелегкая ночь выдалась. Не многие поймут, что значит терять любимую женщину.
В последней фразе Гранта послышался язвительный намек. Неопределенно пожав плечами, Тед сел за рояль. На эту тему он не собирался откровенничать. Да и вообще Андерса вовсе не тянуло к задушевной беседе с этим великолепным экземпляром человеческой породы победителем, самовлюбленным эгоистом.
Движения и жесты крупного тела Барри были столь выразительны, словно его снимали со всех сторон фото- и кинокамеры. Он умел производить впечатление тонкого, принципиального, великодушного парня, в то время, когда вел циничную, опасную игру. Барри всегда выглядел великолепно, как мощный гривастый лев, вызывающий восхищение даже в момент своего кровавого пиршества. Тед уставился в ноты, словно видел их впервые. «Господи, а вдруг все это галлюцинация, чушь, симптом хитрого нервного недуга?» в ужасе подумал он и с преувеличенным энтузиазмом ударил по клавишам.
