Елена Арсеньева - Сыщица начала века
– Стоп! – вскинула руку Алена. – А статистика этих так называемых естественных смертей у вас имеется? Как она увязывается с приездами доктора Богачева в Нижний?
– То есть?
– То есть можно уточнить фамилии тех, кто проходил у вас кодирование – и умирал ровно через два месяца вроде бы сам по себе?
Денисов и Богачев обменялись мгновенными взглядами.
– Я такую статистику не вел, – буркнул затем Денисов, но Алене этот обмен взглядами сказал многое, если не все.
Врешь ты – вел, вел! И пришел с карандашом, бумагой и цифрами к тем же выводам, к которым пришла и Алена – пришла чисто теоретически, умозрительно, опираясь только на домыслы и на старый, замшелый дневник Елизаветы Ковалевской, которая любила прадеда Алены, мечтала выйти за него замуж, но… но он женился на другой. Прабабку Алены звали не Елизавета Васильевна Ковалевская – ее звали Евлалия Романовна Маркова, вот какая штука.
Но Елизавета из тьмы времен подсказала правнучке своего любимого, что может произойти, если сделать человека рабом его самого заветного желания…
– Юрий Николаевич, – внезапно сказала Алена. – Пожалуйста, Юрий Николаевич, вы не могли бы сейчас показать мне, как вы это делаете?
– Что? – угрюмо буркнул Богачев.
– Как вы кодируете человека? Как возникает тема заветного желания, которое определяет всю его жизнь?
Новая мгновенная переглядка Денисова и Богачева, полные ужаса глаза Светы…
– Нет, я не требую скрупулезного исполнения всех деталей, – криво усмехнулась Алена. – Оставьте надежду, что вам удастся закодировать на самоуничтожение меня. В моей жизни уже был такой момент – жажды самоуничтожения, – но я это пережила. Бомба в одну воронку дважды не падает. Кстати… за Чупа-чупса, Юрий Николаевич, я вам тоже, как и Света, от души благодарна. В той яме ему самое место!
– В какой яме? – настороженно спросил Денисов.
– В могильной, надо полагать, – ответил Богачев, избавив таким образом Алену от необходимости пояснять свою неосторожную обмолвку. – То есть вашу благодарность следует понимать – как? Вы не жаждете моей крови? Не собираетесь сдавать меня правосудию? Отнимать у меня лицензию?
– Может быть, вы сами от нее откажетесь, – тихо сказала Алена.
Богачев только фыркнул. Итак, он еще ничего не понимал… Не понимал, что самое страшное открытие для него еще впереди…
– Ладно, Юрий Николаевич. Рассказывайте. Только встаньте лицом к стене – и ни на кого из нас не смотрите, ладно?
– Береженого бог бережет? – хмыкнул Богачев, послушно шагая к стене и становясь в угол, словно наказанный мальчик. – Ну, извольте!
Мгновение он стоял набычась, потом уперся ладонями в стену – наверное, для устойчивости, и негромко заговорил:
– Сначала я прошу пациента сесть и начинаю самую обычную подготовку по расслаблению организма. Я говорю примерно следующее: «Сядьте поудобнее. Закройте глаза. Сделайте глубокий вдох и глубокий выдох.
Все ваше тело наполняется теплом, тяжелеет, вы ощущаете свое дыхание. Вы совершенно спокойны. Вы готовы к исполнению своего желания.
А сейчас вы постараетесь определить для себя то желание, за исполнением которого вы сюда пришли. Желание, которое живет в вашей душе, не давая вам покоя, подавляя все мысли и чувства, мешая вам быть счастливым.
А теперь представьте, что будет с вами, с вашими близкими, если оно исполнится. Сможете ли вы пережить это? Не начнете ли раскаиваться? Ведь обратной дороги не будет. Но пока вы еще можете отказаться от исполнения вашего желания…
Вы готовы продолжать? Вы уверены? Вы убеждены, что готовы идти дальше – к непременному исполнению заветной мечты? Вы по-прежнему собираетесь добиваться этого любой ценой?
Ну что ж… Если так, мы начинаем работать с образом, который поможет вам. Который станет залогом исполнения вашего желания!
Этот образ – часы…»
«Вот оно!» – чуть не вскрикнула Алена, но все же промолчала.
Богачев на миг запнулся, словно ждал от нее какой-то реакции, но не дождался – и продолжил:
– Дальше я говорю примерно следующее:
«Представьте себе часы – часы, которые вам нравятся, которые связаны с каким-то знаменательным событием в вашей жизни.
Пока эти часы стоят. Стрелки не двигаются. Но сейчас вы вообразите, что часы пошли – и с этого момента и ваша жизнь, и время, и ваше желание слиты.
Все, что было в вашей жизни раньше, все, что произойдет впредь, с этого мгновения направлено только на исполнение вашего желания. Стрелки часов отсчитывают не абстрактное время – они отсчитывают секунды, минуты, часы, дни вашей жизни. Каждый удар маятника – это удар вашего сердца.
Определите для себя день, час, минуту, когда стрелки остановятся. Это случится через два месяца. Если к тому времени вы не сумеете добиться исполнения своей заветной мечты, ваша жизнь потеряет смысл и цель. Ваша жизнь прекратится. Вы умрете!
А теперь представьте, что вы погружены в теплую воду. Она остывает – и вы постепенно приходите в себя…»
Богачев перевел дыхание, отвернулся от стены и сказал:
– Ну, потом я обычными методами вывожу человека из транса. Разумеется, это только схема. На самом деле человек полностью подчинен мне. Я безраздельно властвую над его психикой, над его мыслями и желаниями, но клянусь – я не скрыл сейчас ничего основного. Я не программирую человека на самоуничтожение! Впрочем, я уже говорил, что срабатывает естественный инстинкт самосохранения, человек подспудно понимает, что овчинка выделки не стоит…
– Смотря какая овчинка, – пробормотала Алена.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Богачев.
– Сейчас объясню. Только сначала задам вопрос Виктору Михайловичу. Приведите его, Илья, – приказала она Денисову холодно, и тот не посмел ослушаться. Вышел и через минуту вернулся с Суриковым.
– Виктор Михайлович, с чем был связан для вашего племянника август 1998 года? – быстро спросила Алена.
Суриков посмотрел на нее, как затравленный зверь, буркнул было:
– С чего я должен?.. – Но Денисов только глянул – и Суриков ответил, отводя глаза в сторону: – Он университет заканчивал, должен был ехать в Голландию стажироваться по международному праву. Вот послезавтра идти билет покупать, а сегодня дефолт. Сразу-то не расчухали, что, собственно, произошло… А со сберкнижек деньги выдавать перестали. И билет он вовремя выкупить не смог: как-то вышло, что не у кого было перехватить, все тогда зажались, никто никому в долг не давал. Никто не знал, что дальше будет, завтра-послезавтра. Ну и пролетела его Голландия, а уж как он о ней мечтал! Он с горя напился, нахулиганил с какими-то отморозками, попал в милицию, его осудили – денег на хорошего адвоката не нашлось, отмотал срок… Так вот оно и получилось. Вернулся – вся жизнь переломана. Слабый парень, конечно, он был – очень хороший, но слабый. Не удержался, начал колоться. Лечили его, лечили, потом закодировался, но…
