Елена Арсеньева - Полуночный лихач
Ох, и натерпелась она за этот день! Теперь собственные переживания казались ему чем-то несущественным, он даже презирал себя за то, что не додумался раньше, где искать Нину. А вот каково пришлось ей – наедине с этим загадочным и пугающим человеком, который, с первого взгляда поняв ошибку, все же не отпустил свою пленницу, а задержал ее до глубокой ночи…
Зачем? Только ли для того, чтобы дождаться Николая, посмотреть, на что он способен? Проверить силу его характера: осмелится ли он выступить против крутого авторитета? Или Родик с течением времени решил, что Нина вполне может заменить ему ту, другую, которую так и не удалось заполучить?
Чепуха какая-то. Родику что-то нужно и от него, и от Нины, вот в чем все дело! И не стоит гадать, что это. Если захочет, скажет сам. Если захочет, отпустит их, как с миром отпустил – поигрывая улыбочкой – Белинского с Палкиным. Если же нет…
Ладно, чего переживать-то раньше времени? Сейчас с Николая вполне довольно, что Нина жива и здорова, что он успел обнять ее, уловить трепет губ на своих губах, промельк нескрываемого счастья в глазах. Она его ждала, она надеялась, что Николай отыщет ее, она тревожилась не только за себя, но и за него! Они вместе – вот главное, ну что в сравнении с этим их затаенный страх перед ухмылкой Родика, перед обманчивым спокойствием «волка», который снова перебирает лапой судьбы двух жалких людишек, участь которых им уже предопределена, только они еще не знают об этом и продолжают надеяться, что смертоносные клыки никогда не блеснут?..
– Видишь ли, я ничуть не сомневался, что у тебя дома именно Ритуля отсиживается, – покаянно продолжал Родик. – Меня насторожило, что ты скрывал эту женщину, и очень тщательно скрывал. С тех пор, как твой номерок на моем определителе нарисовался, а сам ты трубку не снимал, я послал ребятишек за тобой маленько последить – просто так, из чистого любопытства, из привычки держать руку на пульсе. Описание женщины, с которой ты втихомолку задружил, меня насторожило. Но не более того: мало ли похожих женщин, а никаких ваших с Ритулей связей вроде бы не прослеживалось. Однако стоило увидеть этот медальон…
Родик приложил ладонь к груди, и Николай сообразил, что алое, оплавленное сердечко с крестиком внутри сейчас висит на его шее.
– Вся штука в том, что это мое рукомесло, – с ноткой смущения признался Печерский. – Не бог весть что, умельцы в зоне и похлеще игрушки ваяют, но все равно – я как-то залежался в больничке и от скуки смастерил этот медальончик. Женская вещица такая, как бы это сказать… нежная. Думал я про женщину, когда ее мастрячил… не про какую-то определенную женщину, даже не про Татьяну, хоть мы с ней уже расписались к тому сроку, а так просто.
Он хмыкнул, покосившись на Нину:
– В зоне не больно-то разживешься, я уж лучше промолчу о подробностях. И не в них суть. А суть в том, что вскоре передали ко мне в лазарет с воли малявочку, записочку, по-русски говоря: мол, готовься, Родик, вскоре тебе послабление выйдет, а там и свобода просветится в окошке. И правда: лишь только выписали меня из больницы, как пришло предписание – отправить по этапу в Горький, в смысле, в Нижний, якобы открылись новые факты в моем деле, которые позволяют мне попасть под грядущую амнистию. Смягчающие, стало быть, обстоятельства.
Родик тихонько фыркнул, и Николаю не составило особого труда понять, что эти «смягчающие обстоятельства», конечно, не с печки упали, а были тщательнейшим образом подстроены и подобраны, чтобы нижегородский авторитет не загнулся со своим «гнилым ливером» в зоне, а еще успел глотнуть желанной волюшки.
– Детали опущу, но вот в один прекрасный день оказался я в пересыльной тюрьме в некоем печально прославленном городишке. Меня предупредили, что вертухаи окажутся с понятием. Так оно и вышло. Встретили меня если не как министра, то уж точно – как его товарища.
Родик вдруг озабоченно свел брови:
– Кстати, не скажете ли мне, интеллигенты, что это за штука такая – товарищ министра? Дореволюционный вполне официальный чин, между прочим, не мною выдумано. А? Не слыхал, Коля?
Николай пожал плечами, Нина неуверенно улыбнулась:
– Может, помощник министра? У меня дед всякие такие вещи отлично знает, если хотите, я потом ему позвоню и спрошу.
– Дед? – Родик прищурился с явным интересом. – С твоим дедом я бы на другую тему охотно покалякал. Но это потом, когда малость дела расшвыряем. А пока – слушайте дальше мою историю.
Стало быть, на пересылке народишко оказался свой в доску. Отвели мне отдельную каморочку и даже задали вопросик, не желательно ли разнообразить их скудный рацион дополнительным харчем, марафетом или бабою. «Е-мое, – говорю, – откуда ж ты возьмешь бабу, родимый? С панели приведешь?» – «Зачем с панели? – отвечает мой добрый вертухай. – Тут к нам по этапу классных телок пригнали, завтра отправят дальше, а сегодня их пользуют все кому не лень и кому денежки не жаль».
– Как это? – недоверчиво спросила Нина. – Но ведь это тюрьма! Там же охрана!
– Да ладно-ка! – усмехнулся Родик, глядя на нее, как на малого ребенка. – Тюряга – она только попервости страшна, пока не обвыкнешься. Правда, на обвычку годков с десяток потребуется… но это опять же детали. «Милое дело, – говорю своему вертухаю. – Отчего ж не пообщаться с хорошенькой девочкой? Но с кем попало я валяться не стану, ты мне их опиши, какие там беленькие, какие черненькие». Начал он рассказывать – я животики надорвал от смеха. Как назло, попали нынче в пересылку самые лютые лесбиянки. В женской тюрьме это дело обыкновенное. Одни омужичиваются, носят, к примеру, трико, а не юбку, несмотря на все запреты начальства, играют роль сильного пола, ну а другие сохраняют свою женскую сущность. Что вы, ребята! Про женскую любовь такие байки ходят – хоть романы пиши. За жизнь ведь и за колючкой зацепиться хочется. Вены режут из ревности, дерутся друг за дружку, наколки душевные делают. «УЖ» пишут на лбу – «Устала жить», или «ПВТ» – «Почему все так?». Классный вопросик… Одну подружку, к примеру, выпустили на волю, а другая затужила по ней и наколола себе на ноге словечко «БРИГАНТИНА» – все большими буквами. Что это, по-вашему, такое, «БРИГАНТИНА»? Парусник? Черта лысого. «Будет Радость И Горе, А Не будет Тебя, И Никто тебя не заменит, Анжела». Это же поэзия! Поэзия?
Нина неуверенно пожала плечами.
– Ладно, хрен с ней, с поэзией, – махнул рукой Родик. – Что-то я все отвлекаюсь от курса, все равно как эта самая бригантина без рулевого. Короче говоря и говоря короче, из пяти описанных мне девочек выбрал я одну, на свой вкус, и вскорости дверь в мою камеру отворилась и она вошла. Девка как девка, накрашена, будто дешевая проститутка, но там это глаза не режет. Высокая, не тощая – это я нарочно условие такое поставил, чтоб было за что руками подержаться, – волосы русые, стриженые, конечно, так ведь в тюряге с длинными волосами замаешься. Глазки светленькие. Не обижайся, конечно, Нина, однако она и впрямь чем-то была похожа на тебя. Приглянулась мне сразу… Оба мы знали, зачем девочка к мальчику на свиданку пришла, лишних слов не говорили: сунул я ей денежку условленную, выпили маленько – и залегли в койку. Конечно, бабу я давно не имел, тело своего просило, однако же было что-то в этой девчонке такое… для меня особенное.
