Гарольд Роббинс - Куда уходит любовь
Гордон опустился на место. Лицо его было багровым от ярости. Судья обратил свое внимание на меня:
– Продолжайте, пожалуйста, полковник Кэри.
– Был ли кто-нибудь дома, когда ты приехала? – спросил я. В первый раз Нора помедлила с ответом.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Был ли дома кто-нибудь из прислуги?
– Нет, думаю, что никого не было.
– Были ли дома Дани и Риччио?
– Да.
– Оба?
– Оба.
– Видела ли ты их по приходе?
– Нет, – она покачала головой. – Я направилась прямо в студию. Я хотела тут же набросать некоторые идеи, пока не забыла их.
– Сколько было времени, когда ты наконец увидела их?
Она посмотрела на меня. В первый раз я увидел умоляющее выражение в ее глазах. Казалось, что она готова просить меня остановиться.
– Сколько было времени? – холодно повторил я.
– Примерно… примерно половина восьмого.
– То есть, ссора началась примерно в половине восьмого, а не в пять часов? – спросил я.
Она смотрела себе на руки.
– Это верно.
– Ты также свидетельствовала у коронера, что ссора имела отношение к деловым вопросам, – сказал я. – Но это не было подлинной причиной, не так ли?
– Нет.
– И когда ты говорила мисс Спейзер, что не знала о взаимоотношениях Дани и Риччио, – продолжал я, – это тоже не было правдой? Так?
Она стала тихо плакать, и слезы, скапливаясь на ресницах, ползли по щекам. Она нервно ломала пальцы.
– Нет.
– Где ты их увидела?
– Когда я поднялась наверх переодеться к обеду, – еле слышно шепотом сказала она.
– Где, а не когда. В какой комнате?
Она не поднимала глаз.
– В комнате Рико.
– Что они там делали?
– Они были… – От наплыва чувств у нее перехватило дыхание. Глаза у нее опухли. – Они были в постели.
Я посмотрел на нее.
– Почему ты не сказала этого при расследовании?
– Я не могла даже представить себе, как это ужасно, – прошептала она. – Я не думала…
– Ты не думала! – гневно прервал я ее. – В этом-то все и дело. Нет, ты-то думала. Ты-то понимала, что если ты проговоришься, тебе придется выкладывать всю правду. Обо всем, что произошло той ночью!
– Я… я не понимаю, – произнесла она, и в глазах ее было испуганное и удивленное выражение.
– Ты все понимаешь, – не скрывая своей жестокости по отношению к ней, сказал я. – Не знаю, как ты уговорила Дани, но ты понимала, что если скажешь правду, все остальное тоже выплывет на свет… то, что Тони Риччио убила ты, а не Дани!
Я видел, как она старела буквально на глазах. Лицо ее окаменело и исказилось. Такой я никогда раньше ее не видел. За моей спиной раздался вскрик.
– Нет, мамочка! Нет! Он не имеет права заставлять тебя признаваться!
Я не успел повернуться к Дани, но она уже сорвалась со своего места и кинулась к матери. Она обняла Нору и осталась стоять, закрывая ее руками, словно защищая ее. Лицо ее по-прежнему было залито слезами, но глаза Дани были полны гнева и ненависти ко мне.
– Ты думаешь, будто что-то знаешь! – крикнула она. – Ты вернулся после всех этих лет и уже думаешь, что все понимаешь! Ты чужой. Ты просто чужой. Ты не знаешь меня. Я не знаю тебя. Мы знаем только, как зовут друг друга!
Я стоял и смотрел на нее.
– Но, Дани…
– Я сказала правду! – кричала она. – Но мне никто не верит! Я вам говорила, что там был несчастный случай, что я не хотела его, но мне не верят! Ты так ненавидишь мою мать, что не хочешь слушать меня!
– И если ты хотел правды, папа, так слушай ее! Это был не Рик, которого той ночью в студии я хотела убить. Это была моя мать!
4
Я обвел глазами помещение суда. Стояла мертвая тишина. Все смотрели на Дани. Даже стенографист, на чьем лице за все утро не выразилось никаких эмоций, уставился в пространство, пока его пальцы летали по клавишам машинки.
– Мы лежали с Риком в постели, когда мать нашла нас, – тихим бесстрастным голосом начала она. – Мы знали, что уже поздно, но я не отпускала его. Он хотел, чтобы я наконец ушла, но я не соглашалась с ним. Мы ничего не слышали, и поэтому нам казалось, что мы одни в доме. Все уехали, даже слуги, и мы днями лежали в постель, поднимаясь только, чтобы поесть. И все же я не хотела уходить от него.
Во взгляде ее появился обращенный ко мне вызов.
– И хочешь знать, что мы делали, когда мать нашла нас, папочка? – спросила она. – Хочешь?
Я не ответил.
– Мы были голыми в постели. Он лежал на спине, а я стояла над ним на четвереньках. Ты понимаешь, что я имею в виду, папочка? Я изо всех сил ласкала его, чтобы он снова захотел меня, и мне не надо было уходить.
К горлу подступила тошнота. Должно быть, мое лицо исказилось, потому что теперь она смотрела на меня уже без прежнего вызова.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду, папа, правда? – тихо повторила она. – Но ты не хочешь даже думать об этом. Даже про себя. Тебе по-прежнему хочется думать, что я та же маленькая девочка, которую ты оставил шесть лет назад. Так вот, я уже не та. Ты не хочешь думать, что я все знаю о таких вещах, и о том, как их надо делать. Но я знаю. Ты не хочешь думать, что твоя маленькая девочка делает такие вещи. Но я их делаю.
Голос ее стал чуть громче, а на глазах блеснула влага.
– Я делала их снова, снова и снова. Сколько у меня хватало сил! Она смотрела мне прямо в глаза, и спазма в желудке скручивала меня все туже.
– Тебе не нравится слышать это, не так ли, папа?
Я не отвечал. Я не мог.
– Мать прошла через твою старую комнату. Помнишь, как ты заходил ко мне через нее? Так и она появилась. Только теперь это комната Рика… то есть была комнатой Рика. Она стащила меня с постели, отволокла в мою комнату и заперла там. Я плакала и кричала. Я кричала ей, что мы с Риком собираемся пожениться, но она не слушала меня. Я никогда раньше не видела, чтобы она была в такой ярости.
– Потом она спустилась вниз в мастерскую, а я лежала на постели, пока не услышала, как Рик открывает двери. Я услышала его шаги по лестнице через ванную, которую мать забыла закрыть.
Я очень тихо спустилась вниз. Я слышала на кухне голоса Чарльза и Виолетты. Я прокралась через холл и остановилась у дверей мастерской, прислушиваясь. Я слышала почти каждое слово из того, что они говорили.
– Я слышала, как мать сказала Рику, что дает ему час на то, чтобы он убрался из дома. А Рик сказал, что он столько знает о нас обеих, он всему свету расскажет, какие мы шлюхи. Мать ответила, что если он тотчас же не уберется, он отправится в тюрьму за… – она запнулась на этом слове, – … за изнасилование несовершеннолетней, которое будет установлено законом.
В зале суда пронесся шепоток.
– Я слышала, как мать потом засмеялась и сказала, что ожидала от него нечто подобного, так что сколько он хочет? Тони тоже рассмеялся. Совершенно верно, сказал он. Пятьдесят тысяч долларов. Мать сказала ему, что он сошел с ума, и что она даст ему десять тысяч долларов. Ну тогда двадцать пять тысяч. «Хорошо», – услышала я, и тогда я прямо сошла с ума!
