Инна Бачинская - Лев с ножом в сердце
— А телеграф нам не нужен? — только и спросил, опомнившись, Вениамин, которого ошеломила страсть, звучавшая в голосе Илларии. Он поежился, представив себе на миг, что случится, если… перейти ей дорогу или попытаться отнять любимую игрушку. Не дай бог!
— Телеграф? — Иллария на секунду задумалась. — Пока не знаю. Надо подумать. А пока… давай за успех! Нас ждут большие дела, поручик! И не стоит дрейфить, Веня, все будет хорошо!
Глава 4
Триумвират
— Ну Савелий! Ну путаник! — стонет Федор Алексеев, падая на свое излюбленное место в укромном уголке бара «Тутси». — Как можно забыть, где могила друга? Значит, ежели завтра я вдруг скоропостижно… так сказать, то тебя и не дождешься в этой обители скорби! Друг называется. Нет, Савелий, сегодня ты открылся мне с новой стороны. Я взглянул на тебя другими глазами.
Савелий Зотов не мастер говорить, до Федора ему, как до неба, что неудивительно — тот преподает философию в местном педагогическом университете. Философия — наука расплывчатая, предполагает умение говорить много и долго, а также обладание навыками полемики. Всем этим Федор оснащен в избытке в отличие от Савелия. Зотов обладает чувством стиля, прекрасно пишет, он главный редактор и гордость местного издательского дома «Арт нуво», но говорить не умеет — блеет, заикается, повторяет без конца «это самое», «как бы» и всякие другие бессмысленные словечки. Искусство речи элитарно, как справедливо заметил кто-то из великих. Тот, кто умеет говорить красиво и без потерь донести до аудитории свою мысль, выиграет любое сражение за умы. Федор Алексеев научился этому, поднаторев на философских семинарах со своими студентами, которые его любят, но спуску не дают, будучи в силу своего возраста ниспровергателями авторитетов, теорий и устоявшихся догм.
— Но ведь нашел же, — оправдывался Савелий. — Нашел же…
— После двухчасовых блужданий, — горько заметил Федор. Он полулежал на мягком диване, закрыв глаза, показывая всем своим видом, что безумно устал.
— Ну, виноват, — бормотал пристыженный Зотов. — Действительно, получилось некрасиво. Ну, ладно, Федя. Сколько можно… это… топтаться?
— Я-то тебя прощаю, Савелий, — отвечал Алексеев. — Я-то прощаю… Хороший хоть был человек?
— Хороший, — неуверенно ответил Зотов. — Работал у нас охранником. Жена попросила, я и пошел, а тут ты…
— Ладно, Савелий. Ты все правильно сделал. Когда-нибудь и мы так же будем наслаждаться вечным покоем, и если никто не почешется прийти… представляешь, как нам будет обидно?
— Не надо быть таким пессимистом, — заметил Савелий серьезно. — Я думаю, придут. Коля придет!
Федор Алексеев только хмыкнул в ответ.
Официант, не спросив, принес им хрустальный графинчик с коньяком, тонко нарезанный лимон и запотевшую бутылку минералки.
— Давай за твоего коллегу, — предложил Федор. — Пусть земля ему будет пухом.
Они выпили. Помолчали. Народ потихоньку подтягивался, жужжал негромко. «Тутси» был баром с доступными ценами, слегка старомодным, куда ходили в основном люди спокойные, из тех, что не лезут драться, перебрав, а безропотно расплачиваются и, не торопясь, бредут домой.
Здесь нет ни оглушающей музыки, ни висящего над стойкой орущего телевизора. Даже вышибала Славик, приятный молодой человек с лицом интеллектуала, был в прошлом студентом Федора. Завидев Алексеева, он спешил ему навстречу и всегда спрашивал: ну как там альма-матер? Дышит еще старушка, отвечал Федор. Это было как пароль и отзыв, которые никогда не менялись.
Они собирались здесь втроем. Третьим в спевшейся компании был капитан Николай Астахов, мент. Алексеев тоже служил капитаном до того, как сменил милицейский мундир на академическую тогу, как он любит повторять. По причине хронической занятости Астахов часто опаздывал на встречу или вовсе не приходил. Друзья нервничали и поминутно звонили ему по сотовому, чтобы не портил кайф. Вот и сейчас Федор сообщил капитану, что они уже на точке и ждут его. Коля обрадовался, забормотал что-то вроде: ты понимаешь, старик, сумасшедший дом, давно пора сваливать, на хрен мне такая жизнь! Бегу! Ждите.
— Ну что? — спросил озабоченно Савелий. — Придет?
— А куда он денется? — ответил Федор. — Конечно, придет. Без капитана чего-то не хватает. Мы с тобой оторваны от жизни, Савелий. Мы с тобой кабинетные крысы. Нам ничего не известно о том, что происходит в городе. Нам видна только верхушка айсберга, а подводная часть городской жизни скрыта в мутных водах преступности. И Николаю есть о чем рассказать. Он — наша Шахерезада.
— Кто? — Савелий от неожиданности проглотил кусочек лимона и закашлялся.
— Шахерезада. Знаешь, кто такая Шахерезада?
— Знаю… конечно. Ну и фантазия у тебя… Коля и… Шахерезада!
— Ассоциативное мышление у меня действительно развито неплохо, — скромно заметил Федор. — Я всегда увлекался аналогиями и сравнениями. Взять, например, тебя, Савелий. Знаешь, кого ты мне напоминаешь?
— Кого? — Зотов простодушно смотрел на него своими небольшими голубыми глазами, полными любопытства и ожидания. Лысина его сияла в тусклом свете, как полированная, краснели уши, крупноватые для головы такого размера, — не красавец, но очень хороший человек.
— Я вижу тебя, Савелий, — медленно начал Федор, уставясь в глаза другу, словно гипнотизируя его. — Я вижу… — Как на грех, его фантазия забуксовала, и ничего путного не приходило в голову.
Зотов как завороженный продолжал смотреть на него.
— А, так вы уже вовсю гуляете без меня! — раздался родной голос у них над головами. Капитан Астахов собственной персоной возник перед столиком.
— Коля, пришел! — обрадовался Зотов. — Молодец!
— Очень кстати, — сказал Федор. — Савелий полдня таскал меня по кладбищу, и мне просто необходимо сменить обстановку и расслабиться. Садись, Коля!
— Я не таскал… — возразил Савелий. — Ты сам!
— А с чего это вы вдруг поперлись на кладбище? — спросил капитан, усаживаясь. — Других дел не было? — Будучи реалистом, он всегда называл вещи своими именами и не затруднялся в подборе слов — пользовался первыми пришедшими в голову.
— Проведать одного человека, а Савелий забыл, где он лежит.
— Я не… Ну да, подзабыл маленько, — повинился Зотов. — Но ведь нашли же!
— Нашли-то нашли, но искали долго. И появились всякие мысли о бренности бытия. О том, что пока мы здесь…
— Меньше думай о всякой фигне, — перебил Федора капитан. — И не надо мутной философии. «Бренность бытия»… Ты еще о смысле жизни расскажи.
— Могу. Вот, как по-твоему, Коля, в чем смысл жизни?
