Джейн Хичкок - Светские преступления
Когда струя ударила по ране, Моника зашипела и поморщилась. На тыльной стороне ее руки виднелась глубокая царапина, а вокруг все припухло.
Я еще раз повторила, что мне жаль, нисколько не покривив при этом душой. Вообще говоря, я не могла поверить, что сделала это. Бинтуя руку Моники таким же бинтом, что и Олива, я не могла отогнать воспоминание о случившемся на лестнице.
Затем я предложила ей сесть в кресло, и Моника опустилась в него медленно, как одурманенная. Она и выглядела именно так: приоткрытый рот, пустой взгляд. Про себя я назвала это передозировкой жестокой действительности.
— Мне очень жаль… — начала я.
— Хватит извиняться! — вдруг прикрикнула она. — Ты мне действуешь на нервы!
— Хочешь чего-нибудь? Воды?
— Принеси наконец ожерелье. Господи, не хватало мне еще шрама! Хорошо, что обручальное кольцо носят на левой, иначе… воображаю, как бы я его сегодня примеряла… Забирай свои деньги!
Левой рукой она достала из сумочки чек и бросила на столик.
— Сейчас.
Я вернулась на кухню и полезла в холодильник.
— Только не говори, что держишь ожерелье там! — крикнула Моника из гостиной.
— Это ничем не хуже сейфа. Взгляни!
Она неохотно выбралась из кресла, подошла и с довольно угрюмой усмешкой следила, как я открываю коробку для завтраков, как разматываю бумагу. Когда сафьяновый футляр оказался у нее в руках, Моника воскликнула: «Какой холодный!» Но при виде ожерелья все забылось. Глаза ее вспыхнули.
— Fantastique!
— Ты все еще хочешь его приобрести? Я не настаиваю, ты знаешь.
— Что за вопрос?! Я столько об этом мечтала!
— Так примерь.
— Нет времени…
— Это ненадолго. Неужели ты просто спрячешь его?
Моника бросила взгляд на часы и заколебалась.
— Ну же! — искушала я.
— Тогда скорее!
Для полноты эффекта сбросив жакет, она позволила мне застегнуть на шее замочек ожерелья (ей самой все равно не управиться бы одной рукой). Разумеется, я не торопилась. Мы постояли в спальне, перед зеркалом гардероба, единственным, где можно было увидеть себя в полный рост. Моника расстегнула несколько верхних пуговок блузки и принимала одну позу за другой, восхищаясь игрой камней.
— Великолепно, великолепно! — повторяла она сияя. — Подлинно королевское украшение!
Надо признаться, и я восхищалась — если не самой Моникой, то ожерельем у нее на груди. Снимая его, я постаралась растянуть этот процесс подольше.
— Что ты копаешься! — нервничала она. — Мне давно пора бежать!
Наконец ожерелье перекочевало в футляр, а футляр — в сумочку. Моника при этом морщилась (очевидно, ранка еще болела).
— Возьмешь такси? — полюбопытствовала я как бы между прочим.
— А здесь это возможно?
— На твоем месте я дошла бы до Лексингтон-авеню.
Я сказала это с дальним прицелом — чтобы никакой таксист не мог потом утверждать, что Моника села к нему машину у моего дома. Проводив ее, я выждала пару минут, потом выглянула снова. Ни одного желтого пятна в потоке машин. Судьба по-прежнему была на моей стороне. Я видела, как Моника идет к перекрестку. Постояв там, она продолжила путь, видимо, решив пешком добраться до «Пирса», который был всего в паре кварталов.
Провожая ее взглядом, я размышляла над тем, насколько удачно прошла другая, параллельная часть плана.
Глава 33
По дороге на работу, желая создать себе алиби, я заглянула в «Блуминдейл», а затем в банк, где положила деньги на свой счет. У меня не было и тени сомнения, что первым делом Моника расскажет Нейту, что произошло в этот день между ней и мной. Я собиралась упорно отрицать все, что касалось ее визита ко мне домой. Официальная версия была такова: «Моника принесла чек, а я — ожерелье. Мы обменялись, потом немного поговорили. Она сказала, что хочет кое-кого повидать, и позвонила Нейту предупредить, что задержится. Сразу после этого мы распрощались, и я отправилась за покупками».
Если надо, я готова была поклясться на Библии, что понятия не имею ни о какой травме. «За ленчем ее рука была в полном порядке!»
В тот день я задержалась на работе допоздна, с одной стороны, чтобы задобрить начальника, с другой — из страха остаться наедине с собой. Я все еще не могла поверить в то, что совершила. Хотя эта маленькая жестокость была существенной деталью плана, я не хотела вспоминать, как поранила Монику. И вот как раз это меня беспокоило. Если даже такая малость лежит на совести тяжким грузом, как я намерена совершить убийство? Слава Богу, существует ротинал! Он сделает это за меня.
А пока был самый подходящий момент заронить зерно новой сплетни — пусть длинные языки высшего общества для разнообразия поработают на меня. Я позвонила Джун, этой патологической болтушке. Холодок в ее тоне растаял сразу, как только я намекнула на сочный кусочек информации, которым собираюсь с ней поделиться. Разумеется, для начала я взяла с Джун слово держать все в строжайшем секрете (примерно то же самое, что взять с воробья слово не чирикать).
— Могила?
— Могила, могила! — выдохнула она, изнемогая от любопытства.
— Так слушай! — Я понизила голос. — Когда мы с Моникой сегодня были «У мопса», она призналась, что…
— Беременна?! — ахнула Джун.
— Да нет! Неизлечимо больна.
— Что?! — Несколько мгновений длилось потрясенное молчание. — Шутишь! А что у нее?
— Она еще не знает, но подозревает, что это…
— Рак! — крикнула Джун. — Что же еще? Сейчас это сплошь и рядом. Просто эпидемия какая-то! Она, конечно, уже была у врача?
— Вот именно, что не была. Она до смерти боится, что ее страхи подтвердятся.
— Скажи, пусть немедленно обратится к хорошему врачу! Чем раньше ей поставят диагноз, тем больше надежды. Помнишь мой шрам? — Джун имела в виду шрам на груди, где ей вырезали опухоль в начальной стадии. — Надо бы Монике записаться в мой кружок «Пережившие рак». Мы поможем ей справиться с болезнью.
— Я уже посоветовала ей одного хорошего доктора, но не уверена, что она пойдет.
— Ничего удивительного! Она же француженка, а французские врачи — настоящие коновалы. Когда мы с Чарли отдыхали в Провансе, они чуть не отправили его на тот свет: прописали от фарингита ингалятор на кортизоновой основе. С него беднягу Чарли раздуло, как — баллон! — Джун помолчала, пораженная неожиданной мыслью. — Знаешь, а странно, что из всех своих знакомых Моника сказала это именно тебе… Мы с Бетти до сих пор не можем опомниться от того, что видели вас вдвоем. Ты же знаешь Бетти! Она сказала: «Гитлер и Черчилль за круглым столом!»
— Если честно, мне кажется, что Монику мучает совесть. Ты не представляешь, как ласково она держалась со мной за ленчем. Совершенно как в прежние времена! Несколько раз повторила, что как-нибудь воздаст мне за все пережитое. Уж не знаю, что имелось в виду, но эта неожиданная перемена как-то… как-то тронула меня. Жаль Монику.
