Анна Малышева - Западня
Она слушала, но виду нее был отсутствующий — невидящий взгляд, расслабленные мышцы лица. Алла хотела пошевелиться, ответить, что это невозможно, что он наговаривает на ее Олю… Она не смогла этого сделать.
Внезапно гул вентилятора усилился, заполнил ее слух, закружил ее… Женщина сползла со стула.
Она очнулась оттого, что ей брызгали в лицо водой.
Дверь в кабинет теперь была приоткрыта, но воздуха не прибавилось. Балакирев протянул ей стакан:
— Попейте. Я больше не буду вас задерживать, езжайте домой. Сами доберетесь?
Она напилась воды. Голова болела невыносимо. Что он ей говорил? Оля кого-то ограбила? Степан ей помогал? Невозможно. Дико. Немыслимо! Нужно взять себя в руки и ответить ему, что это белиберда, что это ошибка…
Алла допила последнюю каплю и вернула пустой стакан.
Села на стул, пригладила волосы. И не почувствовала прикосновения своей собственной руки к волосам. Рука онемела, налилась свинцом. И самое худшее, что — левая.
— Вы мне никак не можете ответить, кто ее убил, — с трудом выговорила женщина. — Я жду… Я хочу знать.
Балакирев вздохнул, повращал в пальцах карандаш и наконец решился:
— Видите ли, как это ни дико звучит… Многое пока указывает на вашего мужа. Но он не признается. Сейчас он здесь, в этом здании. Вы бы согласились на встречу?
Может быть, вы его разговорите? Последний раз, когда я пытался с ним договориться, он меня просто обматерил.
У нее опять пересохли губы, хотя она только что выпила целый стакан воды.
— Я хочу его увидеть, — сказала женщина. И так как голос прозвучал почти неслышно, она повторила то же самое — громче и решительней.
Ватутина привели через несколько минут. Он вошел в кабинет с таким гордым и скорбным видом, будто его здесь же должны были расстрелять. Токарь-сантехник явно свыкся с ролью страдальца. Но, увидев бывшую жену, он растерялся, нижняя губа отвисла, глаза остекленели.
— Я же говорил, — вымолвил он через некоторое время. Все молчали, его никто не перебивал. — Говорил, что это все она!
— Ну вот, Ватутин, — перебил его следователь. — Я вам обещал, что будет сюрприз. Вы сегодня вообще разговаривать не желаете. Может, поговорите с Аллой Владимировной?
Балакирев вызывал его еще два часа назад. Они имели короткую, но весьма содержательную беседу. Дотошный Юрий докопался, что если Ольга не виделась с отцом два года, то никак не могла знать о его проживании поданному адресу, в общежитии. Ватутину задали всего один вопрос — как же дочь нашла его пятого мая? Тот ответил невразумительным и яростным мычанием, а потом выдал длинную тираду, сплошь нецензурную. Единственными литературными словами было обвинение следователя в том, что он шьет дело по заказу Аллы, стакнулся с ней и, возможно, подкуплен. Балакирев сперва хотел отослать Ватутина обратно в камеру предварительного заключения, но потом передумал и отослал в другой кабинет. Он решил вызвать Аллу. По опыту он знал, что иногда подследственные ломаются совершенно неожиданно. Особенно такие, как Ватутин. Если они долго не видят родных, бывает достаточно устроить им свидание. Тогда многое выходит наружу, хотя очной ставкой такие встречи считать нельзя — ведь вызывают не сообщников…
Бывшие супруги молчали. Ватутин мялся, поглядывая на Аллу, явно хотел что-то сказать, но каждый раз сглатывал, будто непроизнесенное слово вставало у него поперек горла. Пришлось заговорить Балакиреву:
— Степан Арсеньевич, я в общих чертам познакомил Аллу Владимировну с материалами вашего дела. Она проявила большой интерес. В частности, она хотела бы узнать, когда вы в последний раз видели Ольгу.
Ватутину наконец удалось проглотить комок в горле, и он хрипло обратился к бывшей жене:
— Алка, клянусь! Один раз, между праздниками!
Она на него даже не взглянула. Степан подошел к Алле, покружил вокруг ее стула и снова заговорил. Ои умолял поверить ему — видел Олю только раз, она принесла ему ключи от квартиры и попросила сделать копию.
Три ключа — и он их сделал. А что на него тут вешают — этого он не знает и знать не хочет.
Женщина наконец Подняла на него глаза. Она смотрела без ненависти, без страха, но и без тени какого-нибудь другого чувства. Голосом автомата она произнесла:
— У нашей двери всего два ключа.
И снова замолчала. Ватутин растерялся. Он остановился перед ней и нервно забормотал:
— Ну, что ты, что ты, откуда же мне знать про вашу дверь! Как она сказала, так я и думал, может, и не ваши ключи… А чьи тогда — не знаю. Мне толкуют про какого-то Ольгиного хахаля, а я не знаю его, не видел никогда!
Балакиреву снова пришлось вмешаться:
— Может, вы хоть жене расскажете, откуда дочка узнала ваш новый адрес? Если мне не хотите ничего говорить, я же, по-вашему, подкуплен.
Тот истово сложил руки на груди, по-прежнему обращаясь только к женщине:
— Да клянусь — она сама меня нашла! Ал, я же не искал ее, ты же мне запретила, она и сама не хотела, а тут пришла! Ну стал бы я спрашивать? Я и не думал, что она мой новый адрес не знает! Вошла в комнату, я и ахнул! Даже не узнал ее сперва, такая большая стала, красавица совсем…
Алла вздрогнула, мельком на него взглянула и снова опустила глаза. Теперь женщина нашла занятие своим рукам — она комкала и перекручивала ремешок сумки. Скрутив его спиралью, отпускала и отрешенно наблюдала, как он порывисто раскручивается на ее сдвинутых коленях. Ватутин продолжал что-то бубнить. Он описывал визит Ольги, тот самый, пятого мая, единственный, по его словам.
Слова: «красавица», «актриса стала, надо же», «вся в тебя, когда ты молоденькая была» — мешались с клятвами и настойчивыми просьбами: «Ну, скажи ты ему, ну, скажи, что не мог я ее тронуть!» Балакирев оборвал его, спросил, будет ли тот говорить по существу. Ватутин сник. Следователь поинтересовался, не желает ли Алла задать какой-нибудь вопрос мужу. Та отрицательно качнула головой и снова занялась ремешком сумки. И только когда ее бывшего супруга увели, она подняла голову и прямо посмотрела на следователя.
— Это не он убил Ольгу, — сказала она. — Вы понимаете — это не он.
— Из чего вы это выводите? — устало спросил следователь. — Из его слов?
Каждый визит Ватутина выматывал ему нервы, он в самом деле начинал ненавидеть этого человека. Алла упрямо повторила:
— Это не мог быть он. Я его все-таки знаю. Вижу, что он скучал по ней. Он ее любил… По-своему, но любил.
Ударить спьяну он мог, тогда, давно. Но не сейчас. Вы посмотрите, что от него осталось! Да его самого ударь — он руки в ответ не поднимет!
— Ну хорошо, — вздохнул Балакирев. — Пусть так, хотя свидетели в общежитии говорят другое. Он там чуть человека не убил, пытался выбросить его из окна пятого этажа. Но пусть будет по-вашему, предположим, он мухи не обидит. Но откуда у него, к примеру, взялся плейер? Этот плейер подарил вашей дочери ее приятель, это было после пятнадцатого мая. А Ватутин утверждает, что видел дочь только пятого.
