Нора Робертс - Порочная невинность
– А тебе этого хотелось?
Вопрос заставил Кэролайн улыбнуться: ведь еще никогда никто ее об этом не спрашивал.
– Каждый раз, когда я начинала сомневаться в своем выборе, она была тут как тут – или беседовала со мной лично, или звонила по телефону, или присылала письмо. Она словно чувствовала каждый раз, что во мне начинает зарождаться крошечное зернышко протеста и желания взбунтоваться. И она уничтожала его, а я ей это позволяла…
– Почему?
– Я хотела, чтобы она меня любила! – Глаза Кэролайн наполнились слезами, но она их быстро смигнула. – Я до сих пор уверена, что, если бы не достигла совершенства, она бы меня не любила. Наверное, это звучит сентиментально…
– Нет. – Такер вытер непрошеную слезинку, которая все-таки заскользила по ее щеке. – Просто печально. Хотя это твоя мать должна была бы печалиться в первую очередь.
Кэролайн прерывисто вздохнула, словно пловец, из последних сил плывущий к берегу.
– Три года назад, в Лондоне, я встретилась с Луисом. Он был самым блестящим дирижером из всех, с кем я когда-либо играла. Несмотря на молодость – всего тридцать два, – он уже заработал прекрасную репутацию в Европе. Луис орудует оркестром, как матадор быком. Он определенно обладает каким-то особым магнетизмом – такой решительный, высокомерный и сексапильный.
– Представляю себе. Кэролайн усмехнулась.
– А мне было двадцать пять, и я еще никогда не была с мужчиной.
Такер удивленно взглянул на нее, не донеся стакан до рта.
– Ты никогда до этого…
– Нет, представь себе. Никогда и ни с кем. В юности мать держала меня на очень коротком поводке, и у меня не хватало решительности чересчур его натягивать. Когда мне нужен был сопровождающий на какой-нибудь прием, она сама мне его подбирала. Ты можешь, конечно, представить, что наши вкусы в данном случае не совпадали. Мне всегда казались неинтересными те мужчины, которых она считала для меня подходящими.
– Вот поэтому я тебе и понравился. – Такер нагнулся, чтобы поцеловать ее. – Она бы, наверное, просто поседела, увидев меня.
– И как же я об этом не подумала?! – Кэролайн рассмеялась и чокнулась с ним. – А позже, когда я стала ездить самостоятельно, мое расписание было такое напряженное… Но главное – я была, как говорится, «сексуально зажата».
Вспомнив, какой была сейчас в постели эта женщина, он только протянул:
– Ага…
Кэролайн даже не подозревала, что насмешка может утешить.
– Напрасно ты мне не веришь. Моя сексуальность вся уходила в музыку, и Луису пришлось со мной очень непросто. Она пожала плечами и выпила.
– Он меня просто взял приступом. Цветы, проникновенные взгляды, отчаянные клятвы в вечной любви… Кроме всего прочего, он обеспечивал мне постоянную занятость, и к этому следует добавить, что моя мать его просто обожает. Он принадлежит к испанской аристократической семье.
– Что ж, действительно подходящая партия, – заметил Такер.
– О, разумеется. Когда я улетала в Лондон или Париж, он мне звонил каждый день, посылал очаровательные подарки, роскошные цветы. Он срочно прилетел в Берлин, чтобы провести со мной уик-энд. И так продолжалось больше года. А если до меня доходили слухи, что он флиртует с некой актрисочкой или ухаживает за светской знаменитостью, я просто не обращала на них никакого внимания. Я считала это злонамеренной клеветой. Ну, может быть, я и подозревала кое-что, но, если позволяла себе только намекнуть, он сразу же приходил в ярость из-за моей совершенно беспричинной ревности и недостатка самоуважения. А кроме того, я была очень занята своим делом.
Кэролайн замолчала, окунувшись памятью в прошлое.
– Одним словом мои отношения с Луисом начали сильно осложняться, и все кончилось безобразной сценой с обвинениями и слезами. Обвинял, разумеется, он, слезы были мои. Я тогда еще не умела постоять за себя.
Такер погладил ее руку.
– Но ты быстро этому научилась, когда действительно потребовалось.
– Как бы то ни было, мы с Луисом расстались. Мне очень хотелось немного отдохнуть, но я была уже связана контрактом на один музыкальный телесериал. А здоровье мое… – Кэролайн было трудно говорить об этом даже теперь. Пусть это выглядело страшно глупо, но она почему-то очень смущалась, когда речь заходила о ее болезни. – Ну, в общем, состояние мое ухудшалось с каждым днем. И я…
– Подожди. Что значит – «ухудшалось»?
– Ну, начались головные боли. Я вообще-то к ним привыкла давно, но они становились все сильнее. Я похудела, началась бессонница, а это привело к переутомлению.
– Но почему же ты не позаботилась о своем здоровье?
– Я думала, что, наверное, чересчур ношусь с собой. А кроме того, у меня были обязательства, я просто не могла все это бросить… – Кэролайн коротко рассмеялась. – Это все самооправдания, как сказал бы мудрый доктор Паламо. А правда заключалась в том, что я пряталась. Я бежала в работу, в ней одной старалась найти прибежище. Я ведь была зажата не только сексуально: меня воспитали так, чтобы я всегда вела себя «как следует». Но когда я записывалась в Нью-Йорке для телесериала, туда приехала мать в сопровождении Луиса. Я так разозлилась, так была уязвлена этим, что прервала запись. – Кэролайн улыбнулась и покачала головой. – Я еще никогда себе такого не позволяла. И ты знаешь, у меня появилось ощущение торжества. Мне казалось, что теперь я наконец управляю своей жизнью. Это были очень вдохновляющие пять минут.
Не в состоянии больше сидеть, Кэролайн резко поднялась из-за стола и стала ходить по комнате.
– Но через пять минут мать уже ворвалась ко мне в гримерную и прочла целую лекцию. Я, по ее словам, вела себя, как избалованный, испорченный ребенок, как зазнавшаяся примадонна. Я попыталась объяснить, что чувствую себя преданной, что она не должна была привозить с собой Луиса. Но она просто накинулась на меня – я груба, я глупа, я неблагодарна… Она говорила, что Луис готов мне все простить – мои капризы и мою неразумную ревность. Ну, и кончилось тем, что я опять попросила извинения.
– За что же?
– Да за все, что она хотела, – сказала Кэролайн и махнула рукой. – Ведь, в конце концов, она действительно желала мне только добра и столь многим сама пожертвовала ради моей блестящей карьеры…
– Значит, твой собственный талант как бы не в счет? Кэролайн глубоко вздохнула, словно желая выдохнуть часть снедавшей ее горечи.
– Такер, она такая, какая есть, и другой быть не может. Я уже почти научилась понимать это. Ну, а Луис в тот же вечер пришел ко мне в гостиницу. Он был обворожителен, мил. Он страшно сожалел о том, что произошло, и был готов все объяснить. Он говорил о своем одиночестве во время наших размолвок, о том, что другие женщины были только суррогатом, вынужденной заменой. О том, что он больше ни на кого не посмотрит, если я к нему вернусь… Можешь себе представить идиотку, которая всему этому поверила?
