Сандра Браун - Влюбленные
— А с баварским кремом есть? — спросил он Хедли.
— Извини, нет.
— Ну и ладно. Этот тоже сойдет. — И Доусон взял в руку пончик, посыпанный сахарной пудрой.
— Ну и как прошла ночь? — поинтересовался крестный.
Этот вопрос заставил Доусона немедленно ощетиниться.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду твою наркотическую ломку.
— Я же сказал тебе — я не чертов наркоман!
— А твои кошмары?
В ответ Доусон неопределенно пожал плечами. В принципе, это движение могло означать что угодно, но Хедли уверенно сказал:
— Ну да… Ты совсем не спал, поэтому и кошмары тебя не беспокоили.
Доусон снова пожал плечами. Догадливость Хедли его не удивила: крестный хорошо его изучил и мог определить степень усталости по осунувшемуся, бледному лицу и темным кругам под глазами. Никаких чудес, обычная дедукция, Ватсон!..
— Знаешь, мне иногда кажется, что если она когда-нибудь увидит тебя в нормальном виде, то пройдет мимо и даже не обернется. Должно быть, ее привлекает твое сходство со свежим зомби.
Доусон доел последний кусок пончика и стряхнул с пальцев сахарную пудру.
— Ты все время пытаешься меня уколоть. Или жизни научить. У тебя что, нет других, более важных дел?
— А разве это не важно — выяснить, откуда взялись кошмары, которые тебя преследуют?
— Что-то я не помню, чтобы я говорил, будто меня преследуют кошмары.
— Но ты этого и не отрицал.
Вместо ответа Доусон сложил руки на груди в надежде, что этот жест скажет Хедли больше, чем любые слова. Крестный, однако, не собирался оставлять его в покое.
— Когда же ты, наконец, расскажешь мне, что такого случилось с тобой там, в Афганистане? Почему ты так боишься спать?
Прежде чем ответить, Доусон медленно сосчитал до десяти, потом пошевелился на стуле, слегка изменив позу. На языке тела это движение должно было означать, что он предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом.
— Когда ты в последний раз звонил Еве?
— Сегодня утром.
— Как она?
— Волнуется. Как и всегда.
Доусон хмыкнул:
— Еще бы! Она отлично знает, что, когда ее нет поблизости, ты сразу начинаешь питаться как попало. Например, налегаешь на высококалорийные и чрезвычайно вредные пончики, вместо того чтобы смиренно жевать капустный салат.
— Она волнуется не обо мне, дурачок, а о тебе.
— Тогда скажи ей, что она напрасно переживает. Со мной все в порядке. Впрочем, я вам обоим это уже говорил.
Хедли тяжело вздохнул:
— Знаешь, я жалею, что послал тебя сюда. Мне не следовало этого делать.
— Поздновато ты спохватился. Я уже здесь. — Доусон усмехнулся.
— Знаю. — Хедли окинул Доусона многозначительным взглядом, потом посмотрел поверх его плеча в направлении гостиной, откуда доносились голоса детей, споривших, какое кино они будут смотреть. — Как она?
— Этой ночью она спала одна, если ты об этом.
— Я не об этом.
Доусон знал, что чем больше он будет оправдываться, тем сильнее Хедли станет на него нажимать, поэтому постарался ответить на вопрос так, словно до него не дошел его скрытый подтекст.
— Как?.. Она крепче, чем кажется. Храбрее. У нее внутри есть стержень.
— Что ж, это хорошо. Потому что я боюсь: прежде чем все закончится, ей могут понадобиться все ее храбрость и стойкость.
Прежде чем Доусон успел спросить, что, собственно, означает эта загадочная реплика, в кухне снова появилась Амелия. Опустившись на стул, она испустила вздох облегчения.
— Ну вот, все в порядке, — сказала она. — Только я все равно попрошу вас, мистер Хедли, быть по возможности кратким. «Человек-паук» не займет их надолго, а после кино я обещала им прогулку и веселую игру на берегу.
— Я их прекрасно понимаю, — отозвался Хедли. — Сам бы с удовольствием потусил на берегу…
— Они хотят играть с Доусоном.
Хедли удивленно приподнял брови и повернулся к своему крестнику, ожидая от него каких-то комментариев, но их не последовало. Доусон сказал только:
— Давай не будем терять драгоценное время. Говори, что́ ты хотел сказать.
Хедли нетерпеливо завозился на стуле — он был явно недоволен тем, что Доусон уходит от ответа, но, по-видимому, решил, что сейчас у них действительно есть темы поважнее.
— Я хотел сообщить, что вчера поздно вечером Берни Кларксон переправился на пароме на континент.
— Он говорил, что собирается ехать в Чарльстон, — напомнила Амелия.
— Но туда он не поехал. Во всяком случае, не на своей машине. Наши люди обнаружили его автомобиль на общественной парковке в нескольких кварталах от паромного причала. Никаких следов Берни, естественно… За машиной будут присматривать, но я думаю — он к ней больше не вернется.
— Почему вы так думаете? — удивилась Амелия. — Он же не знает, что мы его… что мы его разоблачили.
— Ну, во-первых, номер на его машине — поддельный. Точнее, недействительный. Государственные номера этого образца не используются в Мичигане уже несколько лет, но в здешних краях об этом мало кто знает. Кроме того, Карл прекрасно потрудился, изменив на номере срок действия, так что подделку трудно распознать даже вблизи. Идентификационный номер на двигателе спилен, так что восстановить его будет довольно трудно. И конечно, никаких отпечатков пальцев он не оставил. Руль, приборная панель, дверные ручки — все тщательно вытерто.
— Разве на парковке нет охраны? — удивился Доусон.
— Нет. Ее обслуживают только «счетчицы»[31], которые приезжают на стоянку всего несколько раз в день. Чтобы оставить там машину, нужно опустить в аппарат деньги или вставить кредитную карточку и получить квитанцию, которую затем следует оставить под лобовым стеклом. Берни оплатил стоянку на сутки вперед. По штампу на квитанции мы установили, что он прибыл на континент еще вчера вечером — за пятьдесят минут до того, как наша команда высадилась на остров, так что фора у него приличная.
— А камеры безопасности его не засекли?
— На причале действительно есть несколько камер, которые засняли, как Берни съезжает с парома, но это все. — Хедли повернулся к Амелии: — Все эти коробки и сумки, которые он при тебе укладывал в свою машину — все они оказались пустыми или с ненужным тряпьем. Это была просто показуха.
— Как и больное бедро, — мрачно заметил Доусон. — Впрочем, насчет этого он неплохо придумал. — Он кивком показал за окно, на дом, в котором жил Берни. — А с этим что?
— Эксперты до сих пор там работают, но пока ничего существенного или важного мы не нашли. Разумеется, в доме полно отпечатков, но я сомневаюсь, что хоть один из них принадлежит Карлу.
