Тэми Хоуг - Темная лошадка
– Я видел Лоринду Карлтон, когда входил сюда.
– Она, очевидно, тоже чувствует себя брошенной? – спросила я. – Эта та, у которой перо за ухом и длинная грива, переброшенная через плечо, как у дорожной проститутки?
Он невольно улыбнулся:
– М-да… Лихо вы ее.
– Женщина, которой хватает глупости сходить с ума по Ван Зандту, моего уважения недостойна.
– Полностью с вами согласен, – кивнул Лэндри. – А у этой глупости в избытке. Спорю на сто долларов, она видела ту окровавленную рубаху; может, даже помогла Ван Зандту избавиться от нее, но по-прежнему считает его принцем.
– Вы ее допрашивали?
Лэндри фыркнул.
– Она заявила, что девять-один-один ни за что не стала бы набирать, если б дежурил я. По ее мнению, я злой. Сказать ей нечего. Но я не думаю, чтобы сюда она пришла ловить мужиков. По-моему, в ее представлении хороший вечер – это когда жгут благовония и читают вслух плохие стихи.
– Она спрашивала бармена, не видел ли тот Ван Зандта, – сказала я.
– Значит, пришла в расчете на то, что он тоже здесь. Видите? Не так уж вы и рисковали.
Бар уже закрывался, официанты ставили стулья на столы, убирали посуду. Я медленно встала, с трудом распрямив ноющую от приключений последних дней спину, и бросила на стол десятку для официантки.
Лэндри поднял бровь:
– Щедро вы.
Я пожала плечами:
– У нее собачья работа, а у меня есть некий капиталец.
Мы вышли на улицу вместе. Охранники уже ушли; автомобиль Лэндри стоял против моего на краю стоянки.
– Не знаю ни одного полицейского с капиталом, – сказал он.
– Не придавайте значения, Лэндри. И потом, раз уж вам так нравится мне об этом напоминать, я больше не полицейский.
– У вас просто нет жетона, – уточнил он.
– Я обольщаюсь или это действительно был завуалированный комплимент?
– Не придавайте значения, Эстес, – с легкой улыбкой ответил Лэндри.
– Хорошо, отреагирую как леди. Благодарю вас.
– Почему вы пошли работать в полицию? – спросил он. – Вы ведь могли стать кем угодно или вообще ничего не делать.
Я оглянулась по сторонам, будто раздумывая, как лучше ответить. Ночь выдалась душная, влажная, луна висела на небе, окруженная белым туманным ореолом. Воздух наполняли запахи листьев, земли и экзотических цветов.
– Последователь Фрейда зевнул бы и сказал, что мой выбор – явный бунт против отца.
– И был бы прав?
Я пожала плечами:
– Да, но только не так все просто. Пока я росла, мой отец на моих глазах гнул Фемиду во все стороны, как куклу Барби, и продавал ее тому, кто больше заплатит. Я решила, что кто-то должен поддержать вторую чашу весов, попытаться выровнять положение…
– Тогда почему вы не пошли в прокуроры?
– В этой работе слишком много формальностей. Слишком много политических игр. Может, вы еще не догадались, но дипломатия и подхалимаж к моим талантам не относятся. И потом, прокурорам не достается таких тонких удовольствий, как покушения на жизнь, отстрелы и избиения.
Он не засмеялся, но посмотрел на меня так, что я почувствовала себя голой.
– Эстес, вы та еще штучка, – пробормотал он.
– Ага, я такая.
Я имела в виду совсем не то, что он. За эту сумасшедшую неделю я вообще перестала понимать, какая я. Мне казалось, будто я вылупляюсь из кокона, не вполне осознавая, какие метаморфозы произошли со мною внутри.
Лэндри вдруг коснулся моего лица – слева, там, где чувствительность кожи почти отсутствовала. Почему-то мне казалось правильным, что он не может коснуться меня по-настоящему, что я не могу позволить себе ощущать его столь же остро, пронзительно, как было доступно мне когда-то в прошлом. Ко мне так давно уже никто не прикасался, что и не знаю, как иначе я могла бы это воспринять.
Я подняла голову, взглянула ему в глаза… Интересно, что читает он в моих? Что я чувствую себя беззащитной, и это мне не нравится? Что я чувствую желание, и оно лишает меня воли? Что я ему не доверяю, и все равно меня к нему влечет?..
Лэндри наклонился и накрыл мои губы своими. Я позволила ему поцеловать меня, даже ответила, хоть и с несвойственной мне робостью. Но дело-то в том, что ту Елену, которая в данную минуту стояла у машины, никто никогда не целовал. Все, что было со мною прежней, осталось так далеко, будто я читала об этом в книжке.
От него пахло кофе и немножко дымом. Губы были теплые и твердые. Жадные. Требовательные. Волнующие.
Любопытно, что чувствовал он? Счел ли меня холодной и безразличной, удивился ли, как двигаются (или не двигаются) мои губы?
Моя ладонь лежала на его груди, и прямо в нее билось сердце. А он слышит, как колотится мое?..
Он поднял голову, посмотрел на меня, и я поняла, что он ждет.
Но я не нарушила молчания, не пригласила его к себе, хотя отчасти мне, безусловно, этого хотелось. Я вдруг начала проявлять осторожность. Пусть я буду жалеть всю жизнь, но, хотя мне хватило смелости играть с убийцей и спорить с представителем ФБР, для того, чтобы пригласить домой понравившегося мужчину, я оказалась недостаточно смелой.
Уголки рта Лэндри чуть приподнялись, будто он прочел в моих глазах все, в чем я сама для себя не могла разобраться.
– Провожу-ка я вас до дома, – сказал он. – Чтобы убедиться, что Ван Зандт не поджидает у ворот.
Я отвела взгляд, кивнула:
– Спасибо.
Поднять глаза я боялась, чтобы случайно не попросить его остаться у меня на ночь. Сейчас мне было куда страшнее, чем утром, при мысли о том, что ради самозащиты, может, придется пырнуть человека ножницами.
До поместья Шона доехали без приключений. В большом доме было темно. Горела лишь лампочка в окне Ирининой комнаты над конюшней. Ван Зандт нигде в засаде не сидел.
Лэндри вошел в дом, огляделся. Затем, как полагается джентльмену, вернулся к двери и стал ждать, что я скажу.
Я засуетилась, обгрызла заусеницу и скрестила руки на груди.
– Я… ммм… Я попросила бы вас остаться, но со всем этим похищением…
– Понимаю, – не сводя с меня пристального, серьезного взгляда, кивнул он. – Как-нибудь в другой раз.
Я заперла за ним, выключила свет и пошла в спальню. Мне хотелось поскорее залезть под душ, чтобы смыть с волос запах сигаретного дыма. Вытершись, я долго стояла перед зеркалом и смотрела на себя – на тело, на лицо, – пытаясь решить, кем же я стала.
Впервые за два года я осознала себя женщиной. Я смотрела на себя – и видела живую женщину вместо призрака, маски, панциря ненависти к себе.
Я смотрела на шрамы на теле, где асфальт сорвал с меня кожу. Интересно, что было бы с Лэндри, если б я позволила ему увидеть все мои изъяны при хорошем освещении? Ужас как неприятно чувствовать себя беззащитной перед ним… Хотелось только верить, что, увидев меня без одежды, он не будет шокирован, не скажет ни слова.
