Анна и Сергей Литвиновы - Рецепт идеальной мечты
– Да, у него мой пистолет, – также вполголоса ответил Игрек. – С твоими и моими отпечатками пальцев.
– Они инсценируют убийство Полы. И свалят все на нас.
– Даже если он нас не убьет, полиция вряд ли поверит нашему рассказу: что на самом деле случилось.
– Игрек, у тебя идеи есть?
– Пока нет.
– Значит, будем тянуть время.
– Да. Умереть всегда успеем.
– Эй, вы там, русские! – прокричал Стивен. – Хватит шептаться! Или я удалю вас из класса! – Он сделал в их сторону движение пистолетом, прокричал:
– Пуф, Пуф! – и захохотал над собственной шуткой.
– Извините, мистер Макфарлин, – смиренно произнес Дима. И спросил:
– Простите, но мы сгораем от любопытства: что происходит? Почему вы вдруг появились – здесь и сейчас?
Игрек смиренно добавил:
– Зачем вам русские книги? Я на вас работал, мистер Макфарлин. Согласитесь: поработал неплохо. И я хочу знать, зачем нужна была моя работа? Если вы решили меня убить – можете считать это моим последним желанием.
– Хочешь все знать? – проговорил, вдруг улыбнувшись, Макфарлин. – Хм. Похвальное желание. И мизансцена – как раз для Голливуда. Плохой парень вдруг начинает исповедоваться перед хорошими парнями. Разумеется, перед тем как распилить их бензопилой или бросить в раскаленный металл. Кстати, в кино, этом убогом порождении узколобых голливудских ублюдков, эти сцены мне всегда казались крайне не правдоподобными. Тем более что в фильмах в отличие от жизни побеждает добро. И в самый нужный момент появляется полиция…
Надя бросила взгляд на обоих прихвостней мистера Макфарлина. Пьер глумливо улыбался, бросая плотоядные взоры на Полу. Русский херувим, кажется, мало что понимал в речах своего господина, но тоже усмехался, направляя на пленников автомат.
– Правда, сейчас., – продолжил очкарик, – когда мне самому довелось оказаться в шкуре, так сказать, злодея, я стал понимать: зачем они вдруг исповедуются перед лицом своих жертв. Ведь преступление, если оно задумано и выполнено талантливо, – красиво. Очень красиво! Оно является актом творчества. Некой инсталляцией, хеппенингом. И чем талантливей творец – тем совершеннее его преступление. А всякий творец гордится созданным им произведением искусства. Сотворенной им красотой. И преступлением – в том числе. Однако кому этот творец (по меркам глупого большинства – преступник) может поведать о своей гордости? С кем поделиться красотой своего замысла? Перед кем похвастаться совершенством исполнения? Не перед полицией же! Не перед прокуратурой или присяжными! – Стивен Макфарлин рассмеялся, довольный собственной остротой, и продолжил:
– И кто сможет лучше оценить всю дерзость замысла и масштабность исполненного, как не случайные свидетели, сообщники или жертвы преступления?
Надя не все понимала из высокопарной, уснащенной сложными оборотами речи первого мужа Полы. Но, глядя на его самовлюбленное лицо, горящие адским пламенем глаза, она понимала, что этот человек – опасный маньяк. Вдвойне опасный, потому что он – умный и хитрый. И втройне – потому что у него в руках пистолет.
– Раскрывать все тайны жертвам – глупо, – продолжал Макфарлин. – Но… Но очень сладко. Тем более – о сегодняшнем дне в Тетради Судеб записано: "Пророк заявит ближним о себе…" Но кто такой Пророк? Я, я? А кто – ближние? Мои друзья. И вы. Значит, поступим так, как велит Тетрадь Судеб!
"Он все-таки – законченный псих!" – подумалось Наде.
– Время у нас есть, – заявил Стивен, – посему я решил явиться перед вами в подлинном обличье. Продемонстрировать свое величие и гениальность.
Надя внимательно глянула на Макфарлина. Тот говорил очень серьезно, без доли самоиронии. Испарина выступила на его высоком лбу. Он упивался своей ролью.
– Обратимся к предмету, ради которого мы здесь собрались. – Макфарлин указал пистолетом на чемоданы. – Думаете, все дело в книгах? Книгах – во множественном числе? Нет! Неверно! Мне нужна была книга – в единственном числе. Одна книга. Одна рукопись.
– Зачем тогда я мучился? – спросил Игрек. – Тяжесть-то какая!
Макфарлин усмехнулся:
– А это было прикрытие. Дымовая завеса. Среди десятка исчезнувших томов – известных, дорогих, редких томов! – никто не заметил пропажи одной-единственной рукописи. Никем не описанной, никому не известной. Я на это и рассчитывал. Так оно и случилось. Главного сокровища здесь, в этих чемоданах, как раз нет. Нет одной-единственной рукописи. Тетради Судеб!
– Тетрадь графа Потоцкого, – прошептал по-русски Дима.
Игрек еле заметно кивнул.
– Вы спросите, друзья мои: откуда я узнал о ее существовании? – продолжил с пафосом Макфарлин. Он все больше упивался собственным рассказом. – Откуда выведал о ее исключительной ценности? Да будет вам известно, господа, я много читаю. Очень много. И я давно ждал чего-нибудь подобного. Давно! И о той Тетради, – почтительно выделил два последних слова американец, – я узнал из статьи в "Амэрикен Славик энд Ист Ероупен Ревью". Есть у нас такой журнал. Научный журнал. Статья была написана русским ученым Фоминым…
И я…Да…
Макфарлин прошелся по гостиной, поигрывая пистолетом. Он слегка задыхался. Упоение собой переполняло его. Слова распирали его.
– Историк Фомин упоминал о рукописи русского графа Потоцкого. Этот старый русский граф… Он предсказал кончину собственной жены. Смерть своей дочери от родов… А главное – даже дату битвы русских с. Наполеоном… Это очень, очень интересно, сказал я себе.
И занялся этим делом. Дальше все шло как по маслу.
Сам господь помогал мне. Я связался с автором статьи в "Ревью", этим русским ученым Фоминым, по электронной почте. Я дал ему задание: найти архив графа Потоцкого. Найти для меня тетрадь с его предсказаниями.
И мистер Фомин нашел для меня эту рукопись! Нашел в русской библиотеке, за изрядное вознаграждение. Впрочем, вознаграждение показалось изрядным только русскому… Русские сидят на сундуках с золотом – но ленятся поднять его. Они предпочитают клянчить доллары у нас, американцев!
Пьер – и, главное, отчего-то красавчик-блондин – одинаково высокомерно усмехнулись. Полуянов открыл было рот, чтобы сказать что-то резкое, но Игорь еле заметно толкнул его локтем в бок: не встревай!
– Так и с рукописью Потоцкого! – продолжил вещать Макфарлин. – Настоящий золотой слиток! А она валялась, никому не нужная, никого не интересующая, в фондах московской исторической библиотеки. Я просто был обязан ее оттуда изъять! Но это не все. Нет, далеко не все! Тетрадь графа Потоцкого должна была не просто достаться мне. Я не мог допустить, чтобы кто-то другой ее видел, читал, копировал! Иначе этот другой стал бы обладателем того же знания, что я! Тетрадь должна была исчезнуть из библиотеки. Бесследно исчезнуть. Но ее читал этот русский историк Фомин. Поэтому, – усмехнулся Стивен, – ему пришлось умереть.
