Анна Дубчак - Рыжая легкого поведения
Наталия услышала характерный запах старого дерева, так, очевидно, пахли потрескавшиеся от времени стулья и сцена. Внезапно до ее слуха донеслось все же несколько отчетливых фраз: «Они захватили весь мир… Куда ни сунься – одни евреи…» и «Они поделили между собой все страны и сферы влияния… Есть у них их историческая родина, вот пусть туда и убираются…».
Все сразу встало на свои места. Наталии уже приходилось бывать на подобных сборищах в ожидании зала для репетиций. И если на первый взгляд эти маленькие собрания представлялись ей совершенно безвредными сходками старых маразматиков, где каждый из присутствующих имел возможность высказать свое мнение, покричать, поиграть в фюрера или поупражняться в риторике, то теперь она была уверена в том, что эти люди являют собой по-настоящему опасную, объединенную жесткими принципами группировку, способную повлиять на общественное мнение. Но главное заключалось в том, что эти крикуны все больше и больше стали походить на зомби, настолько они были одержимы своей идеей вернуть старый общественный строй. Ярые оппозиционеры нынешнему строю, они уверенно прокладывали дорогу к президентскому креслу своему лидеру Морозову, человеку явно неординарному и обладающему большой силой воздействия. Мастер убеждать, он сбил с толку немало людей по всей России, пытаясь отвратить их от реальной политики и настраивая на глубокое, пропитанное нафталином ретро.
Сторонники Морозова, «морозовцы», или, как их еще называли, «партия социалистов», становились все более многочисленными. Об этом писали в газетах, в ироничной форме упоминалось в информационных выпусках телевидения. И это было правдой. Но было правдой и то, что Морозов – далеко не тот человек, за которого себя выдает. И что существуют доказательства его связи с влиятельными западными политическими лидерами, деятельность которых направлена на разрушение политической структуры России с целью захвата власти в свои руки, чтобы в дальнейшем превратить Россию в колонию. И об этом писали. Народу было сложно переварить столь богатую на факты информацию, поэтому он попросту пил…
Наталия бросила играть. Ей было неприятно это видение. Мерзкие одутловатые рожи полуспившихся пенсионеров и молодящихся напудренных женщин, претендующих на бессмертие, вызывали тошноту и чувство гадливости. Зачем ходить на эти собрания и, брызгая слюной, обливать грязью и поносить ни в чем не повинных умных и крепко стоящих друг за друга евреев, вместо того чтобы проводить свою старость в кругу семьи, с кошкой на коленях или вязаньем в руках? Или вообще на даче среди яблонь и флоксов?
У Наталии насчет старости были свои представления: она в корне не воспринимала это ярое желание пенсионеров участвовать в политической жизни страны. Всему свое время.
Но видение было, а потому имелась пища для размышлений. Кроме того, надо было определить, к какому именно делу оно относилось: к трагической смерти Полины или к исчезновению Олечки Перовой?
Чтобы это выяснить, Наталия вновь, закрыв глаза, принялась наигрывать рождающуюся прямо из-под пальцев мелодию, которая, постепенно обрастая изменчивыми и переливающимися оттенками, превратилась наконец в неглупую джазовую композицию…
Она затылком почувствовала холод, затем ледяное дуновение ветра покрыло мурашками спину и плечи; стало невыносимо холодно, запахло плесенью, керосином и чем-то старым и затхлым, как пахнет в нежилых, загаженных домах, которые подлежат сносу. А вот и сам дом – вид со стороны, приблизительно в двадцати шагах от него – четырехэтажный, с выбитыми стеклами и покосившимися рамами; про этот дом тоже писали в местных газетах, что он является аварийным и что, когда дала трещину одна из стен, жильцов срочно выселили. Крупный план: оконная рама, за которой что-то темное, и это «что-то» шевелится и постанывает. Но на человеческий голос не похоже. Что это?
Она бросила играть и вышла из кабинета. Такие разные сцены, разные настроения и совершенно непонятно, к чему они относятся. Но, что касается дома, она помимо газет уже о нем где-то слышала. Но где? И почему память молчит?
Ассоциативный ряд выдал ей на-гора какую-то кухонную утварь, гастрономический натюрморт в духе Снейдерса и силуэт хрупкой девушки в коричневом платье.
Коричневое платье было только у одной ее знакомой. Она запомнила его только потому, что по фасону оно сильно напоминало Наталии школьную форму. Разве что из шелка, а не из шерсти. И это коричневое платье с плиссированной юбкой и лифом с отстрочкой и рядом пуговиц кофейного цвета носила Соня. «А где у нас Соня?» А Соня, оказывается, ушла к своей тете, которую она давно не видела. А что это за тетя? И она вспомнила. Тетя Сони как раз и жила в том самом доме, который должен был вот-вот рухнуть. Ну конечно, все это рассказывала Соня – отсюда и гастрономические ассоциации: разговор происходил, помнится, на кухне, когда Соня вернулась с рынка, откуда принесла зелень и свежую рыбу (вот вам и Снейдерс!). И еще Соня говорила, что тете дали квартиру почти в центре города, правда, без балкона, «но это ерунда». Так сказала Соня.
И вот теперь Наталия увидела этот дом. Но к чему отнести это видение? Может, Соня в опасности? А как же быть с Полиной и Перовой?
В любом случае необходимо было действовать. Она набрала номер Сары:
– Привет, это я. Если не ошибаюсь, в твоем салоне работает доктор Фиалковский. Мне бы не хотелось обращаться, сама знаешь к кому, поэтому спроси у своего друга все про «Флоретин». Это мазь, я нашла ее на полочке в ванной Полины. Помнишь, мы с ней приходили как-то к тебе в солярий…
– У нее еще такие роскошные рыжие волосы?
– Все правильно, Сара. Так вот, Полины больше нет. Если хочешь, подъезжай ко мне в течение часа, расскажешь про мазь, а я – про Полину.
– И я про Полину… – сказала тихим голосом Сара и повесила трубку.
А уже через сорок минут она входила в квартиру, распространяя благоухание тысяч роз.
– Ты нарочно подушилась розовым маслом? – спросила Наталия, обнимая подругу. – Почему?
– Потому что Полина в свой последний приход купила у меня десять ампул. Она позвонила и сказала, что уезжает и что ей очень хочется иметь некоторый запас розового масла. Вот я и продала ей все, что у меня было.
Сара была в черном. Вечно молодая, с движениями кошки и взглядом хищницы, красивая и все еще соблазнительная, она прекрасно знала себе цену и, быть может, поэтому последний год сторонилась мужчин вообще. «Не могу найти себе подходящего партнера», – каждый раз при встрече жаловалась она Наталии. Ее тщательно накрашенное лицо с алыми губами и глазами, изменчивыми как александрит, напоминало Наталии маску: настолько неестественна была ее красота. И только волосы, живые и блестящие, темно-каштанового цвета, уложенные в крупные кольца, напрочь отметали всяческие подозрения относительно парика – они были ее гордостью.
