Елена Арсеньева - В пылу любовного угара
– Кто тебе сказал? – хмыкнул Дракончег. – Не удалось изнасиловать меня, но теперь моя очередь попробовать себя в том же жанре…
И он попробовал. Причем гораздо более успешно, чем Алёна!
* * *
Лиза шла по обочине, воровато озираясь. Она понимала, что выглядит подозрительно, но ничего не могла с собой поделать. А впрочем, никто не обращал на нее внимания. Мимо проносились легковые автомобили и грузовики, и Лиза сначала дико вздрагивала, потом привыкла. Похоже, молодая женщина с саквояжем в руках никого особо не интересовала. Вот и замечательно!
Идти по обочине, отсыпанной щебенкой, было легко. Вообще дорога оказалась удивительно хорошая, Лиза только диву давалась. Даже в Подмосковье она не помнила ничего подобного, а уж в родном городе Горьком… Не асфальт, не булыжник, а толстенные плиты, вроде бы бетонные. По такой дороге только на танках мчаться – аж до самой Москвы…
И они ведь домчались! Боже, спаси Россию!
Вдруг очередной автомобиль, обогнавший ее, не просто посигналил, но и притормозил у обочины. Задняя дверца распахнулась. Ах ты черт, сглазила ведь!
Лиза замерла. Чего от нее захотят? Спросить дорогу? Куда? А не все ли равно куда, если она ее и сама не знает! И что же она будет отвечать, если ее спросят?
– Неужели это вы?
Из автомобиля выскочил высокий офицер в сером армейском мундире и с видом искреннего восторга уставился на Лизу:
– Фрейлейн! Неужели правда вы?
Вернер! Черт его принес! Ну откуда он только взялся? Вот же привязался… Просто спасенья от него нет.
– А я вас искал на берегу. Там кошмар… – Его оживленное лицо на миг помрачнело. – Фон Шубенбах лишился сознания, когда увидел двух растерзанных пулями женщин. Его собственная рана оказалась не опасной, но его отправили в госпиталь. Он просил передать вам свою искреннюю благодарность за спасение его жизни.
– Да? – пробормотала Лиза, не зная, что говорить, что делать, а главное, как избавиться от докучливого фашиста.
– Что, не верите? – вскинул брови Вернер. – И правильно делаете. Шубенбах ничего не просил вам передать, но не потому, что он такое бревно, а потому, что был без сознания от потери крови и от потрясения. А ведь он фронтовик! Все-таки наблюдать гибель солдат – одно, а такое…
Он сокрушенно покачал головой, но тут же радостно улыбнулся:
– Не представляете, как я счастлив видеть вас живой, нераненной! Правда, ваш купальный костюм шел вам куда больше, чем это мрачное платье. – Он довольно бесцеремонно с ног до головы окинул Лизу взглядом. – Извините, я иногда бываю бестактен. Хотите знать почему? Впрочем, я расскажу вам потом, по пути в город. Вы позволите вас подвезти?
«А не провалиться ли тебе туда, откуда ты взялся?» – мрачно подумала Лиза. Интересно, что будет, если она откажется прокатиться с обер-лейтенантом в его сером автомобиле? Кажется, это «Опель». До войны несколько таких авто разъезжали по Горькому, затмевая даже «эмки», которые считались самыми лучшими, только для начальства… Довольно роскошная машина для обыкновенного обер-лейтенанта. Вроде бы именно так – обер-лейтенантом – называл Вернера фон Шубенбах. Ага, значит, такое расположение на погонах позолоченных пуговиц с выдавленными на них римскими и арабскими цифрами означает, что человек находится в чине обер-лейтенанта. Но Лизе этого вовек не запомнить, не стоит и пытаться. Она и советских-то воинских званий отродясь не различала, вот еще голову фашистскими забивать не хватало! Кстати, а почему просветы на вернеровских погонах и в петлицах светло-красные? Лиза раньше думала, что у всех фашистов знаки отличия черные. Что означает светло-красный цвет?
Ой, о чем она только думает? Да вовек бы ей не знать фашистских различий!
– Ну так что, фрейлейн, позволите мне вас подвезти?
Голос Вернера вырвал Лизу из совершенно неуместной задумчивости. Она неуверенно улыбнулась. Вот ведь пристал, а?
– Садитесь, садитесь! – настаивал Вернер. – Мы в два счета будем в городе. Кроме того, у нас, как всегда… не помню точно, как говорят русские, – начинают махать руками после того, как бой окончен? Ну, какая есть на эту тему русская пословица? Напомните, пожалуйста!
– После драки кулаками не машут, – сказала Лиза.
– Совершенно верно, – обрадовался Вернер и повторил по-русски, причем вполне чисто: – После драки кулаками не машут! А у нас только так и делают. И сейчас, можете не сомневаться, в городе происходит именно подобное. Удвоены и даже утроены патрули на улицах, идет усиленная проверка документов. На каждом углу стоят местные полицейские, или, как их тут называют, полицаи. – Последнее слово он тоже произнес как бы по-русски. – Хватают для тотальной проверки всех подряд, и прежде всего пешеходов. Полная чушь: ведь тот мерзавец, который расстреливал нас с самолета, отнюдь не пешком ходил. И вообще, он уже давно улетел, мы все – жертвы его нападения, и военные, и цивильная публика. Однако разум частенько отказывает в таких ситуациях, и страдают в первую очередь те, у кого не в порядке документы…
Лиза, доселе слушавшая его вполуха, растерянно хлопнула глазами. Вернер говорил с каким-то намеком. Документы? А у нее есть документы? В смысле, были ли они у погибшей женщины? У самой-то Лизы давным-давно не имелось никаких документов. Она даже и забыла, что Баскаков рассказывал: в городе фашисты их чуть ли не на каждом шагу проверяют. Может быть, та желтоватая книжечка, которая лежит в суконном конверте, и есть документ? Ужасно захотелось на нее посмотреть. Вроде бы новые паспорта называются аусвайсы… А вдруг та книжечка – не аусвайс? И там фотография есть или нет? Если да, то ведь, конечно, вовсе не ее, не Лизина фотография. Значит, доставать аусвайс нельзя. Вернер непременно это заметит. Черт, какая она дура! Почему не заглянула в сумку на берегу? Страх, паника, все, конечно, понятно, но теперь оплошность может обернуться гибелью. А если Вернер спросит ее фамилию?! Имя-то она знает благодаря записке Эриха Краузе, но как фамилия той Лизочки? Что же делать?
Остается только опередить Вернера. Наступление – лучший способ обороны. Кто это сказал? Кто-то из военных. Вроде бы Лиза где-то читала, что авторство приписывается не то нашему генералу Брусилову, не то английскому маршалу Фошу. Наверное, подобная мысль рождалась у каждого, кто попадал в безвыходное положение. И если бы даже фраза не была произнесена раньше, Лиза непременно высказала бы ее сейчас. То есть не вслух, понятное дело, а осуществила бы, так сказать, действием.
– Мне что, ауйсвайс вам предъявить, что ли? – сказала она с обиженным видом и положила руку на замочек саквояжа.
