Оксана Семык - Капкан на охотника
Пытаясь исправить положение, я пожимаю протянутую мне руку и бодро представляюсь:
— Рощина Татьяна Владимировна.
— Я уже знаю, как вас зовут. Только что разговаривал с заведующей отделом. Это она подсказала мне, где вас найти. Я к вам вот по какому вопросу. Татьяна Владимировна, раз именно вы будете редактировать мой роман, у меня к вам большая просьба: не исправляйте в тексте ничего, кроме ошибок.
— Что вы имеете в виду? — поднимаю я бровь.
— Я слышал, многие редакторы страдают профессиональным заболеванием, которое я бы назвал «зуд карандаша». Они беспощадно кромсают и извращают авторский текст. Вы не из таких? Знаете, я очень серьёзно и добросовестно подходил к каждой строке, к каждому слову. Не хотелось бы, чтобы мой труд претерпел большие изменения под вашим пером, — он подкупающе улыбается, достаёт из-за спины и кладёт на мой стол огромных размеров шоколадку.
— Что это? Взяток я не беру.
— Это не взятка, а знак внимания очаровательной женщине, — с шутливым поклоном отвечает мне Кожин.
Подозреваю же, что это голая лесть, а всё равно таю.
— Михаил Борисович, сразу видно, что вы автор начинающий. Я могу вас успокоить. У меня нет ни времени, ни желания переписывать заново ваши произведения. Я просто исправляю ошибки: грамматика, иногда стилистика. Вы, кажется, пишете детективы? Не переживайте, я не поменяю преступника и жертву местами, — улыбаюсь я, про себя заметив, что одолевавшее с утра раздражение куда-то улетучилось, и получаю в ответ ещё одну обаятельную улыбку «начинающего автора».
— А сейчас извините меня, но мне надо работать, — говорю я, давая понять, что аудиенция окончена, и добавляю, уже склоняясь к папке на столе, — над вашим романом, между прочим. До свидания, Михаил Борисович.
— До свидания, Татьяна Владимировна, — большой человек неловко разворачивается в моём крошечном кабинетике, задевает плечом полку, на которой стоят словари и моя любимая кружка, с которой я всегда бегаю к девчонкам в соседний отдел погонять чаи.
Пара книг и кружка летят на пол.
Словари отделываются испугом, зато кружка — в осколки.
Кожин виновато начинает извиняться, я останавливаю поток извинений взмахом руки — ну не убивать же мне его за разбитую посуду! — и выпроваживаю писателя из кабинета.
Собирая осколки, я бормочу себе под нос в качестве успокоительного средства: «Посуда бьётся к счастью — верная примета». Остаток рабочего дня проходит в труде и в тщетном ожидании обещанного счастья.
Глава 8
Ровно в шесть часов я робко нажимаю кнопку звонка у обшарпанной, обитой коричневым дерматином двери квартиры в типовой «хрущобке». Да, в общем, я и не ожидала, что меня примут в шикарном офисе.
Хорошо хоть, что всего второй этаж, потому что лифта в этом доме отродясь не было, а после рабочего дня топать пешком куда-нибудь чуть не на чердак — сомнительное удовольствие.
Дверь распахивается, но — вот уж чего я точно не ожидала — за дверью никого нет. Точнее, никого нет на уровне моих глаз, потому что через долю секунды откуда-то снизу раздаётся:
— Здравствуйте, проходите.
Я вздрагиваю и ошеломлённо опускаю взгляд: передо мной в инвалидной коляске, с пледом на коленях, сидит красивая женщина лет тридцати. Точнее, это женщина когда-то была красива, но теперь несколько неровных, грубых шрамов безобразят её лицо, искривляя точёные черты.
— Здравствуйте, — выдавливаю я из себя, всеми силами пытаясь скрыть своё замешательство, но, боюсь, мне это плохо удаётся.
Я никак не могу определиться, куда мне пристроить взгляд: кажется одинаково невоспитанно смотреть в лицо этой женщине или отводить глаза куда-то в угол.
Наверное, уже привыкшая к такой реакции на её уродство, женщина коротко поясняет:
— Автомобильная авария. Семь лет назад.
Потом торопливо, словно боясь услышать слова сочувствия, она улыбается, отчего её лицо причудливо перекашивается, и произносит:
— Я — Ирина. А вы, наверное, Таня? Мы с вами договаривались на шесть часов, верно? Вы пунктуальны. Это замечательное качество.
— У меня есть в запасе ещё несколько не менее замечательных качеств. Надеюсь, мужчины их оценят, — натужно шучу я, чтобы разрядить обстановку.
Женщина опять улыбается своей странной улыбкой — словно морщится от боли, затем гостеприимно предлагает:
— Куртку можете повесить вот сюда, на вешалку. Нет-нет, не разувайтесь. Сумочку можете оставить здесь, на столике.
— Я возьму её с собой.
— Как хотите. Пожалуйста, проходите в комнату: прямо по коридору и налево. А я пока сварю кофе. Вы не желаете чашечку?
— Спасибо. С удовольствием. Чёрный и без сахара, если можно.
Она кивнула, и, тихо шурша колесами инвалидного кресла по линолеуму, удалилась в направлении, противоположном указанному мне.
Я несмело двинулась по коридору и остановилась на пороге средних размеров комнаты, оклеенной забавными обоями с плюшевыми мишками. Кажется, раньше она служила детской. Теперь же в ней вдоль одной стены жались друг к другу большой уродливый шифоньер и продавленный узкий диванчик, а у другой стены размещался письменный стол, на котором стоял пузатый компьютерный монитор и валялось множество каких-то исписанных бумаг, бумажек и клочков бумаги. Пара стульев не первой молодости довершали меблировку.
Здесь меня ожидала ещё одна неожиданность. За компьютером спиной ко мне сидел мужчина. Над спинкой стула мне была видна уже начинающая хозяйничать на его голове лысина в окружении какого-то полинялого, блеклого цвета волос и широкие плечи, обтянутые свитером.
Очевидно, мужчина не слышал моих шагов, так как продолжал что-то увлеченно печатать на компьютере. Я вежливо кашлянула, заявляя о своём присутствии. Мужчина оглянулся через плечо, напечатал ещё несколько знаков, очевидно ставя точку в своей работе, и после этого повернулся ко мне.
Лицо у него оказалось такое же невыразительное, как и затылок. Такое увидишь — и через пять минут не сможешь воспроизвести в памяти. На вид ему было около тридцати пяти-сорока лет.
— Проходите, пожалуйста, — извиняющимся тоном сказал он. — Я не слышал, как вы вошли. Желаете разместить своё объявление в интернете?
— Да. Но погодите, разве этим занимаетесь вы? Почему же у вас в объявлении указано женское имя?
Пойманный мною на этом несоответствии, он вовсе не кажется смущенным:
— Позвольте вам объяснить. Имя, указанное в объявлении, это имя моей жены Ирины. Она помогает мне. У нас своего рода семейный бизнес, можно так сказать. Из нас двоих в компьютерах хорошо разбираюсь только я, так что большую часть работы беру на себя. Но представьте, что в объявлении о подобного рода услугах было бы указано мужское имя. Вы лично позвонили бы тогда? Только честно.
