Светлана Успенская - Посмертная маска любви
И я добросовестно запирался. Нет, я, конечно, сознался в проникновении в чужую квартиру, в похищении продуктов из холодильника, в незаконном использовании чужого душа, но только не в убийстве. В чем угодно, только не в убийстве.
— Послушайте, Копцев, — мягко втолковывала Молодцова, фамильярно выпуская струю дыма прямо мне в лицо, — при вынесении приговора суд учтет ваше чистосердечное признание и искреннее раскаяние…
— При вынесении смертного приговора? — с дрожью в голосе уточнял я, и от безысходности меня бросало то в жар, то в холод.
— Ну зачем же так сразу? — слабо протестовала Татьяна Георгиевна. — Вам грозит всего от семи до двенадцати, если удастся доказать умышленное убийство. Законы у нас мягкие… При хорошем поведении вам могут назначить и место заключения поближе к дому, и колонию общего режима, и свидания дадут. Вы ведь литератор?
— Да вроде бы, — уныло признался я.
— Будете писать заметки в местную многотиражку «На свободу — с чистой совестью», и вам сбавят года три за хорошее поведение. Вернетесь лет через… восемь честным человеком… Хотя я лично в это мало верю, — закончила она пессимистически.
— Да не убивал я его! — со слезой в голосе кричал я, в порыве искренности стуча себя кулаком в грудь. — Понимаете, не убивал! Он был мой друг, с чего бы это я стал его убивать?
— А иконка, мой юный друг, иконка? Иконка-то пропала! — сардонически улыбаясь моей истерике, парировала Т.Г. — Ценная икона! — Она посмотрела на листочек. — «Благовещение Божьей Матери», автор предположительно Дионисий, конец пятнадцатого — начало шестнадцатого века… А, что скажете, Сергей Владимирович?
— Ну и куда, по-вашему, я ее дел?
— Сообщнику передали.
— А что, у меня и сообщник был? — удивился я.
— Очевидно, да.
— И кто же он, позвольте узнать?
— Вам виднее, милый юноша, вам виднее, — ласково, как мать родная, улыбалась Т.Г.
В отчаянии я чуть было не схватился руками за волосы.
— Послушайте, но ведь должны же быть какие-нибудь отпечатки пальцев, следы… Ну не может же быть так, чтобы ничего не осталось!
— Конечно есть, Сергей Викторович, — еще нежнее улыбалась Т.Г., — ваши отпечатки и ваши следы. Самое главное — это отпечатки пальцев на орудии убийства, спортивном арбалете. Эта улика стоит всех прочих, и слава Богу, что вы даже не потрудились ее уничтожить. Кроме того, вы нечаянно наступили в лужу крови и ваши прекрасные четкие следы зафиксированы вот на этих фотографиях.
Она протянула мне пачку черно-белых снимков.
— Но послушайте, — защищался я, — я же вам объясняю, как все было… Я пришел к своему другу за вещами…
— Странная манера ходить к друзьям через окна… К тому же через те, которые находятся на сигнализации, — заметила Молодцова. — Но это так, к слову… Извините, я прервала вас, продолжайте, продолжайте…
— Я не знал, что они на сигнализации, — оправдывался я. — Иначе черта с два полез туда…
— Еще бы!
— Да поймите же, я не знал, что Рината убили, просто не заметил. Иначе ни за что бы я тогда не остался там, в одной квартире с трупом, и хрен тогда ваши ребята меня поймали бы. Сначала я принял душ, а потом только наткнулся на мертвое тело. Поверьте мне, в квартире никого не было… Я увидел, что Ринат мертв, и даже не понял отчего… А потом нашел этот огромный лук…
— Арбалет. Спортивный арбалет…
— Ну да… И взял его в руки, чтобы рассмотреть, что это за штука такая. Поэтому на нем есть отпечатки пальцев, понимаете?
— А как же!
— А следы я на полу оставил, когда пробирался в темноте по комнате. Я же не знал, что там лужа крови.
— Вот как? — холодно заметила Молодцова. — Предлагаю вам иную версию ваших подвигов. Хотите?
— Валяйте, — уныло согласился я.
— Вы приходите к своему другу днем, когда он работает над рисунками. Видите, что он один, ситуация благоприятная, знаете, что у него хранится старинная икона огромной ценности. Ведь один из ваших друзей, священник Амвросий, также погибший при загадочных обстоятельствах, наверное, говорил вам о ней, когда вы гостили у него в Троепольском?
— Не помню, — хмуро буркнул я. — Когда я гостил у него в Троепольском, меня больше заботила сохранность собственной шкуры, а не какая-то там древняя икона.
— Вот как? — не поверила Молодцова. — Допустим. Но теперь-то вас интересовала именно икона! Вы убиваете своего друга из арбалета, достаете икону из сейфа и уходите, захлопнув за собой дверь. Не так ли?
— Нет, не так, — протестую я.
— Хорошо, а как? Расскажите вашу версию.
— Я его не убивал.
— Отлично! Но это я уже слышала… Итак, идем дальше. Икона у вас в руках или в руках у вашего сообщника, что почти одно и то же, и теперь уже вас заботит непосредственно само преступление — достаточно ли чисто вы его совершили. И вы решаете вновь проникнуть в квартиру Максютова и замести следы, которые в горячке могли не заметить. Вы проникаете в мастерскую через мансардные окна и, полагая, что у вас в запасе куча времени, сначала делаете свои дела — едите, моетесь, — а потом, когда вы хотите уже заняться непосредственно уничтожением улик, вас застают на месте преступления сотрудники милиции. Не правда ли, логично?
— Великолепно, — хмуро одобряю я ее монолог и тут же замечаю с мольбой в голосе: — Только все это неправда, поймите же вы! Я его не убивал!.. Поймите, если бы я даже и убил его, то ни за что не стал бы возвращаться на место преступления, даже если бы забыл там свой паспорт.
— Но вы вернулись!
Я тяжело вздохнул. Не женщина — гранитная скала на крутом байкальском берегу…
— Ну посудите сами, если бы я пришел уничтожить улики, разве стал бы я набивать себе желудок, мыться, вести себя, как будто нахожусь у себя дома?
— Почему бы нет? Возможно, вы специально запланировали оставить в мастерской Максютова свою одежду, которая вполне могла бы принадлежать бомжу. Тогда у следствия появилась бы ложная версия, что убийство — дело рук случайно попавшего в квартиру бродяги, и вы рассчитывали на это. Ваше вчерашнее поведение вполне вписывалось в эту задумку. Да, в остроумии вам не откажешь!
— Спасибо, — сдержанно поблагодарил я и с тяжелым вздохом спросил: — А что, на сейфе тоже есть мои отпечатки?
— К сожалению, нет, — вздохнула Молодцова. — Очевидно, вы их успели стереть до прихода наших сотрудников.
— Вот видите! — обрадовался я. — Уж если бы я действительно занимался уничтожением улик, то в первую очередь стер бы свои отпечатки сначала с арбалета, как орудия убийства, а потом уже с сейфа, не правда ли?
— Логично, — милостиво согласилась Т.Г. — Но поведение неопытных преступников иногда трудно поддается логическому осмыслению. А вы неопытный преступник, как я понимаю, иначе сразу же после убийства Максютова, не выходя из мастерской, вы постарались бы уничтожить все улики.
