Норма Бейшир - Время легенд
— Сколько раз я объяснял тебе, принцесса, — напомнил он. — Такая уж у меня работа.
— У папы Томми тоже работа, — заявила она. — Он служит в банке. Но не уезжает так надолго, он вообще не уезжает. Томми говорит, что его маме все время хочется, чтобы он куда-нибудь поехал.
Линд тихонько хмыкнул.
— У меня совершенно другая работа.
Она подпрыгнула на месте и взглянула на него:
— А какая, папочка?
— Я занимаюсь банковскими инвестициями.
— Как папа Томми?
— Не совсем. — Он уселся на ступеньки рядом с ней. — Папа Томми служит клерком в офисе, то есть все время сидит на одном месте. А тот банк, где работаю я, одалживает деньги банкам по всему миру. Поэтому мне и приходится так много ездить.
— А нельзя посылать кого-нибудь другого? — смущенно спросила она.
Он отрицательно покачал головой.
— Боюсь, что нет, принцесса, — печально признался он.
— Даже иногда?
— Даже иногда. Пока нельзя…
Никогда он не рассказывал ей о том, чем занимается на самом деле. Действительно ли не мог? И ведь оставил он ее, не предупредив, не намекнув даже, что такое возможно! Не мог или не хотел, — гадала она теперь.
Такая уж была необходимость ее покидать, неужели у него не было выбора?
— Мистер Форрестер? Мистер Джек Форрестер?
— Да, меня зовут Джек Форрестер, — низкий мужской голос на другом конце провода звучал не очень приветливо, хотя его обладатель не знал, кто звонит и зачем.
— А меня — Джейми Линд, — представилась она. — Мне кажется, вы должны были знать моего отца.
— Вашего отца? — Голос по-прежнему звучал глухо и холодно.
— Джеймса Линда. — Джейми чуть помедлила. — По прозвищу Единорог.
На другом конце провода установилась долгая, напряженная тишина.
— Не знаю, о ком вы говорите, — произнес наконец голос неуверенно.
— Думаю, что знаете, — настаивала Джейми. — Думаю, что вы не только были знакомы с моим отцом и работали вместе с ним, но сдается мне, вам известно, где он сейчас. — Разумеется, она блефовала, но ей казалось, что так она его скорее вынудит говорить.
— Вы ошибаетесь, — возразил он.
— Боюсь, что нет.
— Видимо, вы меня с кем-то перепутали, мисс…
— Бросьте! — не выдержала она. — Вы работали с моим отцом — мы оба это знаем. Почему вы отрицаете это, черт возьми?
— Джеймс Линд мертв! Я… — Он осекся.
— Значит, вы все-таки его знаете!
Опять долгое молчание.
— Джеймс Линд стал предателем, — произнес Форрестер ровным голосом. — Он продался очень дорого. И где он сейчас — если, конечно, он жив, я понятия не имею.
— Я вам не верю! — воскликнула Джейми. — И не верю, что вы считаете его предателем или кем там еще!
— Как вам угодно, — вежливо ответил он.
— Вы же знаете, что никакой он не предатель, — твердила она.
— Вам-то откуда это известно? — спросил он металлическим голосом.
— Я разговаривала с Жюльеном Арманом и с вдовой Лоренса Кендрика, — отчеканила она. — Вы должны их помнить — Кентавр и Язычник.
— Представьте, их я помню. Но как я могу быть уверен, что вы действительно связаны с ними?
— А вы спросите у них. — Она вдруг замолчала, спохватившись, что Жюльен Арман погиб. — То есть вы можете позвонить мадам Кендрик. — И она рассказала ему о пожаре в Лионе.
— Мне очень жаль! — Его голос оставался все таким же отчужденным.
— Я в «Отеле де ля Мадлен» в Брюсселе, мистер Форрестер, — сказала она. — Если вы захотите мне сказать что-нибудь, позвоните мне. Я пробуду здесь во всяком случае до пятницы.
Вашингтон
— Она в Брюсселе, — доложил агент Уорнера. — Приехала вчера, остановилась в «Отеле де ля Мадлен».
— Успела повидаться с Форрестером? — спросил Уорнер.
— Нет, но уже говорила с ним по телефону.
— Дьявол! Вы должны были связаться с ним раньше ее! — сердито воскликнул, Уорнер.
— Знаешь, Гарри, ее не так просто обскакать, — оправдывался его собеседник. — За ней, как и за ее папашей, не угонишься. Давно поняла, что играет с огнем, и все же со следа ее сбить невозможно.
— Ну, для вашей же пользы лучше заткнуть Форрестера, пока он не наговорил ей чего лишнего! — В голосе Уорнера звучала неприкрытая угроза.
— Не волнуйся. Его еще нужно убедить, что она действительно дочка Линда, — сказал голос в трубке. — Я загляну к нему сегодня вечерком, и вряд ли ему захочется с ней болтать.
— Ты отвечаешь за это головой.
Париж
Николас в сердцах бросил ручку и встал из-за стола. С самого раннего утра он сидел в своем кабинете в посольстве, но ни на чем не мог сосредоточиться. Он думал только о Джейми, о том, что происходит в Брюсселе. О том, во что еще она может ввязаться. Проклятье, с ожесточением думал он, даже когда ее нет рядом, она все равно не отпускает меня.
Николас давно понял, что Джейми Линд пытается прыгнуть выше собственной головы. Она хотела в одиночку выиграть игру, где против нее играли игроки несколькими классами выше ее. Но и не имея шансов на выигрыш, все-таки не сдавалась. И чем больнее ее отшвыривали от разгадки тайны, тем упрямее она становилась. Все были против нее, а она продолжала идти напролом к цели, в которую так страстно верила. Это не могло не восхищать его, хотя он и подозревал, что ее борьба состарит его раньше времени.
Изо всех женщин в мире, в которых я мог влюбиться, меня угораздило влюбиться в доморощенную Жанну д’Арк, думал он, досадуя скорее на себя, чем на нее. Я — рядом с этим крестоносцем в юбке! Расскажи кому дома — не поверят.
Ему всегда казалось, что он кончит традиционным браком с милой женщиной, похожей на его мать, разумеется, очаровательной, которая будет ему доброй женушкой, другом и матерью его детей. Она будет ждать его по вечерам в домашнем кругу, путешествовать с ним, если ему того захочется, будет превосходной хозяйкой и нарожает ему чудесных детишек. Но в сравнении с неподражаемой и неукротимой Джейми, бурей ворвавшейся в посольство — и прямиком в его жизнь, любая женщина превращалась в тень. Джейми оказалась в центре запутанного клубка строжайшей секретности, воздух вокруг нее был пропитан опасностью и риском, и вот теперь это безумие захлестнуло и его.
— Никогда не поверю! Ник Кендэлл витает где-то в облаках, а дело стоит. Вот она, сенсация для бульварной прессы!
Подняв голову, Николас увидел в дверях своего близкого приятеля, заведующего канцелярией посольства Роджера Милфорда. На лице Николаса была написана совершеннейшая растерянность, он то и дело помаргивал и теребил свою шевелюру.
