Андреа Жапп - Палач. Костер правосудия
Совершенно непроизвольно из его горла вырвался изумленный вопль:
– Мари! Мари де Сальвен?
Женщина со скованными руками, увлекаемая одним из гвардейцев бальи, споткнувшись, повернула к нему голову. На него смотрели те самые зелено-голубые глаза миндалевидного разреза, взгляд которых вот уже несколько недель днем и ночью оставался перед мысленным взором мэтра Правосудие. По виску, в который кто-то попал камнем, стекала струйка свежей крови.
Ардуин почувствовал, что голова у него бешено закружилась, а ноги буквально подломились под ним. Он как будто падал в черную бездонную пропасть. Сколько времени он стоял, не слыша раздающихся вокруг криков, немой, неспособный связно соображать? Он не смог бы ответить на этот вопрос. Когда сознание вернулось к нему, толпа рассеялась, Мари с эскортом исчезла, и матушка Крольчиха обеспокоенно теребила его за руку:
– Мессир? Мессир Венель? Прошу вас… С вами все хорошо?
Он отрицательно покачал головой и с трудом произнес:
– Вы знаете, кто эта женщина?
– Молодая баронесса де Вигонрен, гнусная отравительница, которая едва не прикончила своего сына!
В голове Ардуина безостановочно крутились слова предсказательницы – неприятной старухи, с которой он тогда так неожиданно столкнулся:
Ты веришь, и ты заблуждаешься. Ты не знаешь, но найдешь то, чего не искал.
Десница Божия, судьба, неслыханный невероятный шанс, испытание – все это вместе и сразу. Некая непостижимая сила только что открыла перед ним новую дверь, о существовании которой Ардуин до сих пор даже не подозревал.
Он только что снова нашел Мари, по эту сторону смерти. Смерть, которую он сам ей дал, отпустила Мари. Никогда больше он не позволит смерти снова забрать ее.
Без единого слова покинув изумленную матушку Крольчиху, Ардуин быстрым шагом направился назад в таверну, чтобы заняться делами.
46
Крепость Лувр, ноябрь 1305 года
Его высочество Карл де Валуа очень удивился, услышав сигнал, так как о прибытии мессира де Ногарэ доложили не в рабочее время, а когда брат короля уже удалился в свои покои. Точнее, после ужина, когда уже почти наступила ночь. Их общение, отличающееся самой утонченной вежливостью, в действительности легко могло свестись к взаимному недоверию. Для Валуа не было секретом, что он раздражает сурового Ногарэ, который относился к государственным денье с такой же бережливостью, как и к своим. Но с братом короля не особенно-то поспоришь! Более того, в его активе числились несколько блистательных военных побед, как, впрочем, и случаев полного разгрома – например, после того, как он, получив репутацию подлого грабителя Сицилии, был вынужден вернуться во Французское королевство, поджавши хвост[192]. Что толку распространяться об этих досадных воспоминаниях! Как бы там ни было, монсеньор де Валуа не доверял «печальной лесной мыши» и знал, что его недоверие взаимно. Несмотря на то что ему недоставало политической ловкости, Валуа прекрасно знал, что, если представится случай, Ногарэ может стать достаточно грозным соперником. Таким образом, не понимая всех обстоятельств дел, всех заговоров, которые советник его брата держал хозяйской рукою, Валуа относился к нему с предельной осторожностью и с добродушием, которого советник был совершенно чужд.
Услышав о приходе Ногарэ, Карл де Валуа сразу же приказал привратнику принести легкое угощение и непременно кувшин хорошего вина.
* * *Он с несколько принужденным радушием принял позднего гостя, с наигранной сердечностью пожав его руку обеими руками.
– Какое счастье и какой сюрприз видеть вас здесь, мессир де Ногарэ.
– Для меня находиться здесь – счастье и величайшая честь, монсеньор.
– Прошу вас, присаживайтесь. Я знаю, насколько драгоценно ваше время, и могу лишь предполагать, что вас могло привести ко мне дело исключительной важности.
В глубине души Ногарэ был даже признателен за такой прием, который избавлял его от непременного обмена любезностями перед тем, как перейти к сути. Он подождал, пока слуга поставит на стол украшенные серебром стаканы и блюдо с миндальными пирожными, яблоками и айвой, и лишь затем уселся на стул, который указал ему брат короля. Ножки этого стула были чуть короче, чем у того, на котором расположился сам монсеньор де Валуа.
За то время, которого Ногарэ не хватило, чтобы произнести и одной фразы, брат короля успел с жадностью проглотить два фруктовых пирожка и наполовину осушить свой стакан вина. У Ногарэ подобная прожорливость, так же как и разорительная пышность громадной прихожей, устланной великолепными коврами и отделанной мрамором и редкими сортами дерева, вызывала отвращение. На губах королевского советника появилась дежурная улыбка.
– Прежде всего, монсеньор, спешу вас уверить, что безвременная кончина свекра вашей дочери Изабеллы глубоко затронула меня. Какая трагедия!
– Да, два этих дня у меня все внутри так и переворачивалось…
«Если бы ты меньше жрал, у тебя внутри все было бы так же спокойно, как и у меня», – подумал мессир де Ногарэ, склоняя голову в знак сочувствия, старательно прогоняя от себя видение, как Валуа спешит в укромный уголок, чтобы не обнаружить признаков радости.
– Да, Бог забирает то, что дал в своей бесконечной милости.
– Необыкновенно точно сказано. И все же Артур, родственник вашей любимой дочери…
– Вернет себе корону герцога Бретонского.
– А затем Изабелла, будущая герцогиня, не замедлит произвести на свет чудесного младенца, – продолжил Ногарэ.
Валуа еще больше насторожился, что не ускользнуло от взгляда советника.
– Да, появится прямой наследник, – подчеркнул брат короля. – Ей же не четырнадцать лет.
– Верно, но говорят, что она немного нездорова и обессилена, – осторожно заметил Ногарэ.
– Черт возьми! Кто имеет дерзость распространять подобные слухи? Моя дочь прекрасного и крепкого сложения. Возможно, она потрясена безвременной кончиной своего почтенного родственника, но могу вас заверить, что Изабелла принесет обильное потомство[193].
– О, в этом нет никаких сомнений. У меня просто сердце кровью обливается при мысли, что герцогство Бретонское не вернется к семье Валуа, которая столько сделала, чтобы воцарился мир. Тем более… тем более что косвенно у Жана Второго могли остаться какие-то сложности с нашим обожаемым сувереном.
Валуа непроизвольно моргнул, и Ногарэ понял, что тот снова испытывает неловкость. Брат короля осушил свой стакан и проглотил еще пару фруктовых пирожков, а затем спросил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее и непринужденнее:
