Татьяна Устинова - Мой генерал
— Оленька, нам надо идти, — Элеонора Яковлевна решительно поднялась и потянула за собой дочь, — мы не можем при этом присутствовать. У нас обеих не в порядке нервы, нам нужен покой, а с вами, Федор Федорович, я еще поговорю о том, что вы себе позволяете!
— Сядьте, пожалуйста, — попросил Федор Тучков кротко, — в нашем организме дьявольски много нервных клеток. Моя мать врач, она точно знает. На наш с вами век, Элеонора Яковлевна, их должно хватить, даже если сейчас мы прикончим несколько тысяч.
— Прикончим? — пробормотала Оленька растерянно.
— Не слушай никого, деточка. Заткни ушки. Мама потом тебе все, что надо, расскажет. Ну, деточка. Прошу тебя.
— Ну все, — вдруг сказал от окна Павлик, — побазарили, и хорош. Федор, ты… говори, а вы, мамаша, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Нам тут рассиживаться неохота. Так кто помер-то… не своей смертью?
— Свят, свят, — перекрестилась бабуся Логвинова, — батюшка Ферапонт всуе не велит упоминать…
— Кого, бабуся? — весело спросила Вероника.
— Да ея… С косой-то которая!
— Вадим не падал с лошади просто так, — неожиданно бухнул Тучков Четвертый. — Из кустов в лошадь выстрелили вот этой железкой. — Он помахал перед собравшимися острой спицей, которая нестерпимо сверкнула на солнце — раз и еще раз.
— Е-мое, — сказал Павлик отчетливо.
— Вот именно, — согласился Федор.
— А… при чем тут Вадим? — растерянно спросила Вероника. — Разве дело не в утопленнике, которого нашла Марина?
Федор покосился на Веронику:
— Пока нет, не в нем. Пока дело в том, что Вадим тоже был убит. Вчера я думал, что из трубки дунули, а сегодня думаю, что из детского арбалета выстрелили. Тут этих арбалетов продается — на каждом шагу. С резиновыми стрелами. Видели?
— Федор Федорович, немедленно прекратите нас расстраивать! — Это, конечно, Элеонора Яковлевна.
— Разве я расстраиваю? — удивился Федор. — Все еще впереди. Странный способ убийства, странное оружие, все очень странное. Но наш убийца тоже человек… странный.
— Ну кто, кто?
— Вероника!
— Дед, ну что такое? Что он все тянет и тянет, я больше не могу!
— Дело в том, что у нас перед глазами было не только убийство, но и еще некоторым образом…
— Что?!
— Вероника!
— Любовный роман, — договорил Тучков быстро, — вернее, даже два. Нет, три.
— Три романа? — бодро удивилась Юля.
— Один из них окончился трагически. Вадим погиб, и Галя пока… не в себе.
— Его лошадка сбросила, — пробормотала бабуся Логвинова, опять устраиваясь подремать. Глаза у нее закрывались. — Он на лошадке, а она, стало быть, его… товокнула… норовистая, видать, лошадка…
— А какие еще… романы?
Федор Тучков вздохнул с тоской и посмотрел на Марину. Как она его понимала!
— Есть еще Вероника и Павлик Лазарев и Геннадий Иванович с Оленькой.
Стало так тихо, что показалось, будто мальчишки со своим мячом ворвались прямо в директорский кабинет.
— Димон, держи!! Димон!! Да он не вратарь, а Филимонов, блин!
— Сыночек? — тихим голосом спросила Валентина Васильна. — Ты что? С этой кошкой драной… встречаешься?
Дед Генрих Янович крякнул, сорвал очки и швырнул на стол.
— Я говорил тебе, — сказал он внучке с сильным акцентом, — что из этого ничего, кроме сраму, не выйдет. Я же говорил тебе!
— А мне все равно! — вдруг крикнула Вероника. — Я его люблю!
— Любит она, видите ли! — фыркнул дед и повернулся к Марине. — Видите, что себе в голову вбила! Любовь у нее! Верите ли, специально из Москвы увез, думал, хоть отойдет здесь, так он за ней приехал!
— Павлик, — простонала Валентина Василька, — мальчик! Дак ты… за ней?! За кошкой драной?! Ты не к маме приехал?!
— Паша, скажи ей! — закричала Вероника и заплакала. — Ну, скажи ты ей! Ну, Паша!
— Чего говорить-то? — хмуро спросил тот и зашевелил своими складками. — И так все ясно. Мы с ней поженимся, и вы тут что хотите делайте. Прости, мамань. И вы тоже, дедушка.
— Да какая она тебе пара, сыночек?! Ни в огороде, ни в хозяйстве ведь ничего! Только денежки твои профукает, да еще небось и не родит!
— Мам, — сказал Павлик негромко, — ты помолчи пока. Ты мне все потом скажешь, а я послушаю. Один. Договорились?
Странное дело, но мать утихла. Рот у нее самопроизвольно открывался некоторое время, а потом она повалилась на диван и толстыми пальцами взялась за щеки — лак на ногтях почти облез.
— А че? — прошамкала бабуся Логвинова. — Чай плохо? Дело молодое, пущай их себе…
Вероника всхлипывала.
— Дед, мы встречаемся уже два года! Два! Дед, ну я же не безмозглая дура, чтобы ничего не понимать! Ну почему ты совсем, совсем!
Марина была так поражена, что не могла даже ни о чем спросить своего генерала.
Вероника и Павлик?! Господи Иисусе! Куда там старику Шекспиру с его итальянскими семьями, когда тут Павлик с Вероникой!
— Разговор, который мы подслушали с Мариной, — начал Тучков Четвертый, — как раз больше всего подходил под разговор влюбленных, которые встречаются… тайно. Я потом запутался немного, но путался недолго. Я хотел, чтобы Марина мне помогла выяснить кое-что. Я думал, что она поговорит с Вероникой, и… Она помогла мне, но в разговорах уже не было необходимости. Так вот. На корт вчера Вероника пришла в мокрых кроссовках и зачем-то три раза повторила нам, что только что встала с постели, хотя никому из нас не было дела до того, когда она встала. Тем не менее она повторяла. Как я понимаю, для того чтобы все запомнили и при случае подтвердили Генриху Яновичу, что она никуда не отлучалась и на площадку пришла прямо из номера. А она ходила на свидание. Верно?
Вероника кивнула и покосилась на своего деда. Тот сидел очень прямо и барабанил пальцами по столу.
Марина почему-то вспомнила свою мать.
Да. Все это очень нелегко. Нелегко.
Даже таким молодым нелегко.
— Потом Марина слышала, как они ссорились с дедом, и Вероника кричала что-то о том, что умрет, но я никак не предполагал, что она может умереть от любви… к Павлику.
— Так ведь никто не предполагал, — язвительно вставил Генрих Янович и пронзительно посмотрел на преступницу. Преступница вдруг ему улыбнулась дрожащей улыбкой. Дед величественно отвернулся.
А может, и обойдется, кто их знает? Может, у них и вправду… любовь?
— Потом была игра с телефоном, который не звонил, — все для деда, чтобы он ничего не заподозрил. Вы ведь пообещали ему, что больше не станете видеться с Павликом, да? И разыграли сценку с неведомым московским приятелем, которого называли дусей и объяснялись в любви. Правильно?