Вадим Бабенко - Простая Душа
«Ну не врет, так не врет, – Николай пожал плечами. – Раз не знал, так и запишем. Жаль только, что свадьба откладывается».
Он снова сел на диван, заложил ладони за голову и потянулся с нарочито равнодушным видом. «Свадьба от нас не убежит, – усмехнулась Елизавета. – И вообще, хватит вам пререкаться. Вон, посмотрите лучше – стекло разбито».
Действительно, у одного из оконных стекол был отбит край, и через отверстие проникали внешние звуки. Все подошли поближе и уставились на окно, хоть было понятно, что к освобождению это не приближает ни на шаг.
«Говорить нужно потише, – буркнул Николай, – а то еще, глядишь, подслушивать будут».
«Нужны мы им, – Царьков угрюмо махнул рукой. – Сидим тут, беспомощные, как кролики. Чего нас слушать – особенно этим шестеркам?»
Он отошел и опять уставился в пол, напряженно о чем-то размышляя, а Николай вдруг глянул на него и ухмыльнулся. «Вот видишь, – сказал он веско, – хоть тебя тут и называют Царь, но ты все же не бог. Не обижайся, это каламбур. Знаешь, как про капитана Кука».
«Ну и чего про Кука?» – мрачно поинтересовался Тимофей.
«Поучительно вышло, – Крамской вновь усмехнулся. – Когда аборигены увидели Кука, они приняли его за бога – поэтому сначала им не пришло в голову его сожрать. Но он допустил ошибку – выучил туземные слова или был слишком ласков с какой-то из дикарок. Тогда они поняли: он не бог – и тут же его съели. Очевидно, плавать по морям было не для него».
Елизавета окинула Николая долгим взглядом. «Кто же Вы на самом деле, Николай Крамской?» – спросила она серьезно.
«Лунатик он, – пробурчал Тимофей, – но я, ладно уж, не обижаюсь. Надеюсь, и он на меня тоже – все и так из-за меня в дерьме по самые уши».
«Тихо!» – прошипел вдруг Фрэнк Уайт Джуниор и показал пальцем на разбитое стекло. С улицы доносились голоса – очевидно, бандиты вышли из дома. Вскоре стало ясно, что двое из Фольксвагена прощаются с широкоплечим по имени Юрец – не иначе, собираясь покинуть остров. Прощание затягивалось, один из них вспомнил сальный анекдот, и вся троица от души хохотала несколько минут. Наконец кто-то, наверное бритоголовый, сказал хрипло: – «Ну, давай, ты тут за старшего», – и голоса смолкли, а еще через четверть часа вдали послышалось знакомое стрекотание мотора. Пленники многозначительно переглянулись: стало ясно, что охранять их оставили лишь одного человека.
«Ну что, – прошептал Царьков, – это шанс? Давайте сюда, побеседуем».
Они сгрудились в углу комнаты, подальше и от входа, и от разбитого стекла. Николай, подумав, распахнул дверь туалета и пустил воду в рукомойнике.
«Белый шум, – пояснил он, – никто нас теперь не подслушает».
«Лунатик, одно слово, – заметил на это Царьков, – ну, зато конспирация у нас на уровне. Значит, так…» – и они стали обсуждать отчаянный план, без которого, увы, рассчитывать на благоприятный исход было сложно.
Тимофей так и сказал без обиняков, и никто ему не возразил. Сама собой напрашивалась мысль, что ничего хорошего их не ждет, раз уж похитители не прятали свои лица. Чем они помешали таинственному «главному», в чем их вина, и не есть ли все это трагическая ошибка, понять было нельзя, и они решили оставить теории на потом. Лишь Крамской порой задумчиво посматривал на Тимофея, но и он вынужден был признать, что не имеет причин подозревать того в двуличии. Сосредоточиться следовало на вопросах сугубой практики и особенно на главном из них – «Что делать?» – не тратя времени и сил на любимое русское «Кто виноват?»
Они шептались долго, хоть вариантов было не так уж много. На насилие следовало ответить насилием, выбрав верный момент и уязвимое место. Схема вырисовывалась лишь одна: напасть на охранника, пока он сторожит их в одиночестве, разжиться его оружием и выбраться из бильярдной, а потом уж выискивать дальнейшие пути к свободе. «По крайней мере, в воздух стрельнем и поорем», – подытожил Тимофей, и все с ним согласились.
Гораздо больше споров вызвала центральная часть плана – физический контакт с широкоплечим бандитом, который, хоть и казался добродушнее остальных, был, конечно же, очень опасен. «Никто из вас в спецназе не служил? – поинтересовался Царьков у Николая с Фрэнком и констатировал со вздохом: – Ну, тогда шансы малы», – после того, как те помотали головами.
«Главное – заставить его открыть дверь, – пробормотал Николай, нервно потирая ладони. – Нас все же много, за всеми не углядит».
«Ну да, где дверь, там и пуля. Много, не много, а жить каждый хочет», – ворчливо ответил ему Тимофей, но тут же признал, что другого выхода нет, и они стали прикидывать последовательность действий, сводящую к минимуму фатальный риск.
В конце концов, операция была разработана и получилась вовсе немудреной. С кем-то должен был случиться приступ – нервного удушья или астмы; на это мог «клюнуть» их сторож – преждевременная гибель одного из заложников едва ли входила в планы «главного». Кандидатура «заболевшего» обсуждалась весьма горячо – именно ему выпадала задача первым вступить с охранником в борьбу, чтобы лишить того подвижности хоть на короткий миг, пока ему на спину не бросятся остальные. Каждый рвался в герои, в том числе и Елизавета, утверждавшая не без оснований, что от нее, как от женщины, меньше всего ожидают каверз, а вцепиться во врага всеми конечностями она может не хуже, чем любой из них. Трое мужчин, однако, сказали ей непреклонное «нет», а следом отмели и кандидатуру Тимофея, очевидно представлявшего для бандитов самую «серьезную» фигуру. Вообще, недомогание, как любая случайность, должно было произойти с тем, кто и попал сюда случайно. Из таковых оставались Николай и Фрэнк, и выбор, вполне логично, пал на последнего – как на иноземца, организм которого может выкинуть фортель, столкнувшись с суровостью русских реалий.
Царьков бесцеремонно поинтересовался у Уайта Джуниора, не спасует ли тот в последний момент, на что Фрэнк отреагировал весьма страстно, обидевшись на такое недоверие. Но Елизавета тут же погладила его по плечу, и Николай с Тимофеем сделали вид, что верят в него, как в себя, так что он успокоился и даже несколько побледнел от гордости. Роли остальных распределили быстро, и на этом обсуждение завершилось – на деловой, пусть и тревожной ноте. «Чья возьмет, та и домой пойдет, – хмуро сказал Царьков. – Будем стараться, а то ведь и убить могут», – и все промолчали, окончательно осознав, что угроза реальна и близка.
Осуществлять задуманное решили через час – приступ «болезни» вряд ли мог произойти так сразу. «Эй, охрана!» – крикнул Тимофей и потом, когда никто не отозвался, заорал совсем уже во весь голос: – «Юрец!» – и заколотил кулаками в дверь. «Проверка связи», – шепнул он остальным, подмигнув, когда за дверью раздались шаги и недовольный голос: – «Чего шумишь?»
