Дмитрий Вересов - Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
— Я понимаю, — грустно сказал Гоша. — Возвращайся, конечно, о чем разговор, в конце концов, это твоя комната. Я тут, пока обитал, кое-что в порядок привел…
— Ты извини, — сказал Нил. — Линда так и не давала о себе знать?
— Ни слова. Может, у родителей своих живет. Ты бы связался как-нибудь…
— Не могу. И не хочу… Наливай еще, что ли… В доме на Четвертой Советской незнакомая тетка, толстая и неопрятная, через цепочку сообщила ему, что такие здесь больше не живут, а куда съехали — неизвестно. В справочной будке кудрявая девица, кокетливо улыбаясь, вручила ему бумажку с его собственным адресом — официальным местом проживания Ольги Владимировны Баренцевой — и больше ничем помочь не могла. Он и сам не понимал, что скажет Линде, когда наконец увидит ее, но все чаще ловил себя на мысли, что без этих поисков жизнь его теряет последний смысл… Оставалась еще надежда — подать в милицию заявление о пропаже жены и ждать результатов. Выяснив по телефонной книге адрес районного отдела, он после университета отправился на Чкаловский проспект. Поднялся по щербатым ступенькам, толкнул тяжелую дверь и нос к носу столкнулся с Катей.
— Нил! Ты-то тут что делаешь?
— А ты?
— Я теперь здесь секретарем работаю. В паспортном столе.
— А я как раз человечка одного разыскиваю'.
— Кого же, если не секрет?
— Линду. Не знаешь, где она?
Глаза у Кати сузились, пальцы сжались в кулак.
— Не знаешь? — повторил он.
— А ты? Тебя, что ли, еще не вызывали?
— Куда вызывали? Где Линда?
— В тюрьме твоя Линда! — выкрикнула Катя. — Она Ринго прирезала!
«Таня! — отчего-то пронеслось в ошеломленном мозгу Нила. — Надо срочно связаться с Таней. Она подскажет выход».
VI
— Честно говоря, молодой человек, изначально мне очень не хотелось брать это дело. Бытовая поножовщина не совсем, знаете, по моей части, и если бы не просьбы моей любимой падчерицы и огромное уважение, испытываемое мною к таланту вашей матушки…
Николай Николаевич Переяславлев, седовласый импозантный мужчина в дорогом сером костюме в мелкий рубчик, сделал многозначительную паузу. Нил кивнул, показывая, что полностью разделяет отношение знаменитого адвоката к искусству Ольги Владимировны.
— Но в ходе работы моя позиция претерпела существенные изменения, да-с, я бы даже сказал, кардинальные, — продолжил адвокат, красиво модулируя своим мягким баритоном. — Следствием допущены грубейшие процессуальные нарушения, мириться с которыми я не собираюсь. Единственные фигурирующие в деле показания вашей жены были сняты с нее в отделении милиции при явке с повинной, никакого хода не получило письменное заявление потерпевшего Васютинского, практически снимающее всю вину с подозреваемой… Знаете, что он написал? Будто бы в ходе совместного чаепития потерял равновесие и неудачно упал животом на нож, который она держала в руке. Силен! Самое же интересное, что через двое суток после перевода из реанимации в общую палату из больницы Васютинский попросту сбежал, а эта халда Щеголькова не только не принимает никаких мер по его разысканию, но даже узнает о его исчезновении только от меня. Что уж говорить об опросе свидетелей, анализе вещественных доказательств! По существу, за четыре с лишним месяца не было проведено никаких следственных действий. И когда я указал на это Щегольковой, то получил потрясающий ответ:
"Что вы хотите, у меня десятки таких мелких дел, до всего руки не доходят.
Вот если бы она его убила!.." Одно слово — органы! Если у этой чувырлы достанет глупости предъявить такую тухлятину на суд, мы обеспечим ей такое частное определение, что потом никакой ЖЭК в юрисконсульты не возьмет, это я вам обещаю!
— Извините, Николай Николаевич, но Линда… то есть жена. Как ее вытащить?
— Не спешите, молодой человек. Сейчас у нашего малоуважаемого оппонента одна забота — изыскать благовидный предлог, чтобы прекратить дело. Не стоит ей мешать, это существо мстительное, злобное и может сильно напакостить.
— И сколько времени она будет изыскивать предлог?
— Полагаю, неделю-две. Самое большее — месяц.
— Месяц! Еще целый месяц невиновный человек…
— Про невиновность вы, положим, загнули. Тыкать в знакомых ножичками — такое занятие наш уголовный кодекс все-таки не поощряет.
— Ну хотя бы что-нибудь, Николай Николаевич, прошу вас! Может быть, свидание…
— Вполне реально. Только вот что я вам скажу, юноша: законное свидание в казенном доме — процедура малоприятная, морально тяжелая. С вашего позволения, мы поступим иначе… Обычно мадам Щеголькова за подобную услугу берет от пятидесяти до двухсот рублей, но в данных обстоятельствах мы вправе рассчитывать на некоторую скидку. Думаю, коробки шоколадных конфет будет достаточно…
Серый воздух, отблеск жирной слизи на всех поверхностях, пятнистый кафельный пол, весь в выбоинах, гулкое эхо каждого шага. И какая-то особенная, тотальная вонь, исходящая не от чего-то конкретного, а от всего в совокупности.
Место нечеловеческое, несовместимое с человеком. Железная дверь, лоснящаяся зеленой краской, а за ней — куб пространства, пустота которого нарушена лишь длинным столом с сырыми темными пятнами, въевшимися в деревянную поверхность, и низкими скамьями, намертво привинченными к бетонному полу. Микроскопическое мутное окошко под потолком, бурые стены в унылых подтеках. Не пробыв в этих стенах и нескольких минут, он был болен, подавлен, разбит…
— Громче! — сварливо просипела растрепанная пожилая женщина с простуженным красным носом и нечистой кожей.
— Баренцев Нил Романович.
— Дата и место рождения, пол, социальное происхождение, национальность, семейное положение, должность и место работы, домашний адрес?..
Нил громко, монотонно отвечал на вопросы, неопрятная тетка остервенело скрипела пером и раз в несколько секунд звучно сморкалась в грязный платок.
— Знаете ли вы находящуюся здесь гражданку?
— Да…
— Громче!
— Да, знаю. Это Баренцева Ольга Владимировна, моя жена.
В центре зеленой двери, лязгнув, опустилось окошко, и хриплый голос сказал:
— Нина Наумовна, вас ждут в шестом. Следователь Щеголькова захлопнула папку, положила в потертый портфель и встала.
— Полчаса, — тихо сказала она.
Они остались вдвоем, и Нил впервые поднял на Линду глаза. Она не походила на узницу нацистского концлагеря из кинофильма «Обыкновенный фашизм», но изменения, происшедшие с ней, были ужасны. Потухший взгляд, потемневшие, набрякшие веки, нездоровая, мучнистая бледность расплывшегося лица, свисающие патлами отросшие волосы. Из-под нелепого серого халата выглядывал воротник красно-синей ковбойки, которой он раньше не видел.
