Джейн Хичкок - Светские преступления
Каждый аукцион привлекает свой тип публики, и невольно думалось, что сюда явится толпа личностей настолько же тусклых, как и объекты их интереса. Иное дело торги с драгоценностями. Как мощный магнит, они влекут к себе броско и дорого одетых женщин. На случай если моя Немезида не устоит против этого властного призыва, я укрылась за высоким, в натуральную величину, деревянным индейцем.
Аукцион уже час как шел, когда на лестнице появилась Моника под руку с Нейтом Натаниелем. Я последовала за ними, держась на расстоянии. Эти двое уселись у центрального прохода, в передней части зала, а я нашла себе местечко в задней части у стены, откуда можно было наблюдать, не привлекая к себе внимания.
Зал был полон почти до отказа. Торги, как чаще всего бывает, шли то на подъем, то на спад. Некоторые предметы уходили за тройную цену и даже дороже, за другие едва удавалось взять оценочную сумму. Я не сводила глаз с Моники и Нейта, раздраженная тем, как откровенно они нежничают.
Ожерелье шло под номером триста тридцать три. Как только номер был объявлен, Моника перестала ворковать и выпрямилась на стуле с лопаточкой наготове. Вот оно, начинается, подумала я и взмолилась, чтобы Чарли уже держал в руках телефонную трубку.
Аукционер дал короткую справку насчет ожерелья, не забыв подчеркнуть, что вначале оно принадлежало Марии Антуанетте, а затем «Джо Слейтер, покровительнице искусств». Странное дело, комплимент мне совсем не польстил. Он относился к совсем другой женщине, которая и сама уже стала прошлым. Нынешняя Джо Слейтер, переодетая кошелкой, готовилась лицезреть продажу самого дорогого, чем когда-либо обладала.
Торги с разгону взяли хороший темп — в считанные секунды цена достигла трехсот тысяч. Повсюду в зале взлетали и опускались руки с лопаточками. Я заметила среди публики несколько знакомых мне женщин той категории, для которых жизненная борьба целиком заключается в яростном соперничестве на торгах. На четырехстах двадцати пяти тысячах половина народу отсеялась и темп несколько замедлился. Наступило затишье, и вот тут Моника впервые подняла свою лопаточку, чтобы дать четыреста пятьдесят. Никто не предложил больше. Моника повернулась к Нейту с улыбкой торжества.
Раздался телефонный звонок. Лицо, пожелавшее остаться неизвестным, предлагало четыреста семьдесят пять. Чарли, радость моя! Уже не улыбаясь, Моника повысила цену еще на двадцать пять тысяч.
— Пятьсот тысяч — раз… — промурлыкал лощеный аукционист. — Кто-нибудь предложит больше? Что, не слышу? Пятьсот двадцать пять? Превосходно!
Моника со вздохом подняла лопаточку.
Торги шли теперь исключительно между ней и неизвестным, который для публики был лишь голосом в телефонной трубке. Не голосом Чарли, разумеется, — какая-нибудь женщина называла цифру, получая ее по цепи из разного рода доверенных людей, каждый из которых едва ли знал и того, кому ее передавал.
Голос по телефону.
Моника.
Голос.
Моника.
Голос.
Моника.
Голос.
Моника.
Взад-вперед, как теннисный мяч. Цена стабильно шла вверх, подскакивая на двадцать пять тысяч сразу. Шоу под названием «Алчность» было в разгаре. Тишина в зале сменилась взволнованным перешептыванием. Судя по тому, что Нейт то и дело пытался ослабить крахмальный ворот белой рубашки, он нервничал. Когда голос в телефонной трубке в очередной раз набавил цену, он склонился к Монике и начал шептать ей на ухо.
Цена продолжала расти. Восемьсот… восемьсот пятьдесят… девятьсот… девятьсот пятьдесят… Наступила заминка.
— Девятьсот пятьдесят — раз, от неизвестного лица! Девятьсот пятьдесят — два! Кто-нибудь желает добавить?
Моника уронила руку с лопаточкой на колени. Мне казалось, что я в буквальном смысле сижу на иголках. Что случилось? Почему она вдруг перестала набавлять?
Аукционер отказался от всяких претензий на такт и посмотрел ей прямо в лицо.
— Не желаете округлить до миллиона, графиня? — спросил он с игривым оттенком, тем самым поставив меня перед неприятным фактом своего личного знакомства с мисс Немезидой.
Если она регулярно здесь бывает, то, конечно же, тратит много денег. Моих денег.
— Итак, графиня?
Моника отрицательно покачала головой.
Сердце мое забилось с такой силой, что заныла грудь.
В наступившей паузе я впервые усомнилась в правильности своего поступка. Мне и в голову не приходило, что Моника может разнюхать о моих планах, а между тем, похоже, это и случилось. Кто проболтался? Чарли? Намекнул Джун, а та раззвонила по всему городу? Кстати! Не Джун ли первой принесла мне весть, что Моника собирается дать за ожерелье миллион! Боже, меня подставили!
Да нет, дурочка, успокойся! Это уже и впрямь похоже на паранойю.
Голова кружилась, но даже сквозь шум в ушах я расслышала ужасные слова:
— Девятьсот пятьдесят — три! Продано неизвестному лицу за девятьсот пятьдесят тысяч долларов!
Удар молотка. Я зажмурилась, прижала ладони к ушам и съежилась, словно в ожидании оглушительного взрыва. Он не заставил себя ждать — взрыв аплодисментов. Публика рукоплескала тому, кто счел возможным выложить такую сумму за ожерелье, не зная, что недавно упомянутая Джо Слейтер только что купила его сама у себя, причем потеряла на этом двести тысяч налога и комиссионных.
Моника все знала, думала я тупо. До нее дошли слухи, и она не замедлила воспользоваться ситуацией. Это не Чарли, это Джерри Медина. Не нужно было у него консультироваться.
Из аукционного зала я бросилась прямо в «Нолан Пирс». В магазин вела серия дверей, и охранник отпирал их по очереди. В нетерпении я изо всех сил толкнула внутреннюю дверь еще до того, как замочек открылся, и разбила костяшки пальцев. К счастью, внутри было пусто, и обошлось без свидетелей. Я потребовала Медину. Продавщица вызвала его из кабинета.
— Какие-то проблемы, мадам? — спросил ювелир.
Я совсем забыла о своем маскараде. Стаскивая парик, я поймала отражение в зеркале и невольно подумала: чучело! Волосы свалялись, как пакля.
— Миссис Слейтер! Что вы с собой сделали? — Медина зашелся от хохота.
— Вы никому не передавали ни слова из нашего разговора? — спросила я, стараясь держаться в рамках вежливости.
— Нет. А в чем дело?
— Торги прекратились на девятистах пятидесяти тысячах, и я осталась при ожерелье.
— Что я говорил! — Медина с торжеством хлопнул ладонью по лбу. — Налог и комиссионные сожрут больше истинной стоимости этой побрякушки!
— Так вы никому не упоминали о нашем разговоре?
— Зачем? Это был дохлый номер, вот и все.
