Ольга Солнцева - Мышиный Король
6
Один такой заборище начинался неподалеку от их дома. Дед говорил, что когда-то в их районе были секретные заводы и секретные институты:
– Ты должен понимать, Кешка! Тут квартиры не всем давали…
Внуку было по барабану, кто и кому тут раздавал квартиры. Этот сумрачный московский район был ему безразличен. В Мытищах, где он сам еще недавно жил с матерью в малосемейной общаге, тоже на каждом шагу были заводы и заборы. Он долго мечтал о собственной комнате, но потом понял, что незачем растравлять себя попусту. Новая бабушка в Череповце на время отвела ему угол за шкафом. Новый московский дед оказался щедрее и выделил целую комнату. Этот подарок судьбы, однако, больше не радовал повзрослевшего Иннокентия Королева.
Если бы не тот дождливый августовский в Череповце, его жизнь сложилась бы совсем иначе. Он мог бы смеяться и обнимать родителей. Он мог бы без труда разговаривать, и сверстники не дразнили бы его за заикание. А теперь у него совсем нет друзей – даже «ВКонтаке». Все, что он теперь может – так это бездумно шататься вдоль забора.
Он надвинул шапку на самые брови и пошел дальше. Легкий морозец слегка пощипывал уши. Сгущались сумерки. Серый забор казался бесконечным, хотя вот-вот должен был кончиться и упереться в проулок. Проулок вел к большому проспекту. Туда он зачем-то сейчас и шел.
Иннокентий попытался вспомнить, зачем он вышел из дома, но его внимание привлекли громкие голоса на углу. Там, очевидно, кто-то выяснял отношения.
Юноша остановился и прислушался, точно насторожившийся зверь. Голоса были знакомыми, громкими и задиристыми. Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, Инок прижался к холодной стене.
Эти голоса, без сомнения, принадлежали его однокурсникам из пятнадцатой группы. Так обычно кричали на него Коршунов и Карапетян.
– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?
– Слушай, это прикол, да. Ты что, шуток не понимаешь?
– Да пошли вы нах со своими шутками! Отдайте мою сумку, уроды!
Третий голос был незнакомым. Очевидно, он принадлежал какому-то незнакомому мужчине.
Инок повертел головой туда-сюда и вынул из сумки планшет. Когда обмен любезностями на углу перешел в звуки ударов и резкие выкрики, студент пятнадцатой группы Королев бесстрастно направил объектив в сторону интересного события. Из своего укрытия он прекрасно видел все, что происходило в каких-то десяти метрах, а цифровая камера бесстрастно фиксировала драку двое на одного.
Минуты через полторы ролик был снят с первого дубля. Не заметив оператора, участники съемок разбежались кто куда, и только незнакомый мужчина остался на тротуаре. Он лежал, раскинув руки в стороны. В луже валялась синяя спортивная сумка, из которой выпало несколько белых книжек.
Королев подошел к неподвижному мужчине. Тот был молод, не старше двадцати пяти лет. Глаза его были закрыты, а на виске сочилась струйка крови. Ветер шевелил листами рассыпавшихся книг. Инок засунул планшет в сумку и позвал:
– Эй, м-мужик!
Тот не издал ни звука.
Юноша вздрогнул. Прямо на него из-за угла шли люди. Справа с проспекта поворачивали машины. Инок сделал усилие над собой и отскочил назад, в тень забора. Он уже хотел поскорее сделать ноги, как его рука потянулась к выпавшей белой книжке. Уже на бегу, он зачем-то засовывал свою добычу в черную сумку, где теперь хранился компромат на однокурсников из пятнадцатой группы. Он снова бежал вдоль забора и снова слышал выкрики:
– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?
– Слушай, это прикол, да. Ты что, шуток не понимаешь?
Озираясь по сторонам, он убедился, что его никто не преследует и, задыхаясь, перешел на шаг. Странный юноша совершенно забыл, куда и зачем пошел.
Побродив по незнакомому району часа полтора, он, наконец, вышел к дедовскому дому. В ушах у него до сих пор слышались знакомые голоса, но теперь они смеялись над ним самим – над его черной одеждой и над его заиканием. Когда он только пришел в этот колледж, одноклассники сразу окрестили его обидным прозвищем «Инок». Сначала Иннокентий пытался сопротивляться – не разговаривал с обидчиками, отсаживался от них подальше, но потом понял, что это бесполезно. Коршунов и Карапетян не давали ему проходу и задирали его при каждом удобном случае.
«Так за что же они его, все-таки?» – с тревогой подумал Инок и нажал на кнопку звонка.
Дед Мошкин нехотя пошел открывать. После того, как внук отправился за цветами, он еще долго вспоминал предысторию их совместной жизни.
Двадцать пять лет тому назад доктор физико-математических наук Королев получил в «первом отделе» допуск «совершено секретно» и был допущен к государственным ракетным тайнам. Во время распада государства он решил сделать небольшой бизнес: передать покупателю из конкурирующей «конторы» ничем не примечательную коробочку. На самом деле – и Анатолий Кузьмич это хорошо знал – подобные коробочки, только значительно большего размера, передавались тогда на совсем другом уровне. Но у «конторы» был свой интерес в этой большой игре. Когда государственные секреты раскрываются, как карты в покере, то никто из игроков не забывает о собственной выгоде.
Когда Анатолию Кузьмичу было столько же, сколько его оболтусу-внуку, то его потрясла зверская расправа американцев над супругами Розенбергами. В Советском Союзе их считали невинными жертвами, борцами за мир во всеми мире. Военный связист и секретарша, они служили родине своих предков и передавали советскому резиденту подробности американских ядерных проектов.
В середине «лихих девяностых» к отечественным ракетным секретам был допущен холостой русский программист, которому регулярно задерживали зарплату и наотраз отказали в однокомнатной квартире: У талантливого математика к тому времени уже не было никаких убеждений, а мечта его была по-американски простой: собственный домик где-нибудь подальще от Мытищ. Он так и заявил суду в своем последнем слове.
Подполковника Мошкина назначили руководителем следственной бригады. Королеву, в отличие от незадачливых американцев, дали всего пятнадцать лет.
Выйдя по амнистии, Королев-старший занялся новым делом – стал придумывать компьютерные игры. Он не стремился отомстить следователю, который по иронии судьбы был одновременно его потенциальным тестем, он будто и вовсе забыл о его существовании. А вот Анатолий Кузьмич, которому к тому времени назначили персональную пенсию, ничего не забыл и никого не простил. Ах, как же он мучился от ненависти к их семейному «букету»! Какие планы вынашивал!
