Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит
Тимухин, галантно целуя протянутую ему ручку, заверил, что все уже почти идеально и что Лора поразительно похожа на Ренату Литвинову. Сходство было сомнительным, но не заметить Лориных стараний по этой части было невозможно. Лора благодарно закатила глаза, и Сергей испугался, что сейчас ее никакими силами не выпроводишь. Она стреляла глазами в Сергея, молчаливо требуя немедленно познакомить с шикарным и загадочным Тимухиным, но Сергей решил быть хамом и не знакомить. Быстренько напялил на Лору шубу и выставил за дверь, поцеловав и заверив, что такси уже должно ждать внизу.
Тимухин, понимающе наблюдавший за скорыми проводами, как только за ней закрылась дверь, произнес:
– Ваш отец, Сергей Кириллович, жив и здоров соответственно своего возраста. Думаю, это основное, что вам хотелось бы услышать. Но знать об этом никто, кроме вас, не должен. Это в интересах вашего отца, а я являюсь его полномочным представителем в России.
Сергей прислонился спиной к дверному косяку, стоял и переваривал услышанное. Он получил подтверждение тому, на что тайно надеялся все эти годы. Жив его отец, его старик… И было ясно, что это именно отец нашел его, Сергея, а не наоборот. Но одновременно вскипела в душе и злость: где же ты был все это время, когда я так в тебе нуждался? В твоем мужском участии, твоем плече, твоем слове? Когда ходил в суконных ботинках и перелицованных брючатах, жрал макароны с маргарином? Почему тогда я был не нужен, а сейчас вдруг понадобился? Или на старости лет за тебя некому жевать стало?…
К своему огорчению, Сергей чувствовал, что, несмотря ни на что, будет жевать за отца. Во всяком случае, попробует.
– А теперь, с вашего позволения, я разденусь и пройду.
Тимухин снял дубленку, по-хозяйски повесил на причудливо изогнутый крючок вешалки и уверенно проследовал в гостиную. Сергей на автопилоте двинулся за ним. В голове роились вопросы: где он, что с ним, что ему необходимо, чем помочь? Но он молчал, ни в силах выбрать первый и стесняясь неизбежного фальцета.
Тимухин достал из-за пазухи диктофон, положил его на стол перед Сергеем, нажал на кнопку «Play» и неторопливо вышел на кухню.
После тихого шипения раздался голос, которого Сергей не слышал много-много лет. Голос отца. Того самого горячо любимого когда-то громко хохочущего, белозубого, черноволосого красавца, которого сам же позже и ненавидел, но всю жизнь ждал. С которым разговаривал в трудные минуты жизни, с которым советовался бессонными ночами, ради отчета перед которым работал упорно, как термит. С годами этот голос стал глуше, в нем появился чуть заметный акцент, как бывает у всех русских, много лет живущих за границей. Это был даже не акцент в словах, а в интонациях.
«Здравствуй, Сережа! Мой Серый.
Я прошу тебя сейчас только об одном: дослушай до конца, не выключай. Дослушай, а позже уже прими решение. Не наоборот.
Мне тяжело обращаться к тебе после стольких лет разлуки, ведь ты нынешний старше меня вчерашнего, того, что ты, может быть, еще помнишь. Что скрывать, я сильно виноват перед тобой. Перед тобой и мамой. Но перед тобой сильнее, потому что мама вольна была выбирать в своих решениях, а ты не волен. Я оставил тебя, ничего не объяснив, но на тот момент я не знал, как объяснить тебе происходящее. Думал, что позже непременно это сделаю. Но вот только „позже“ это случилось через столько лет. Я мог бы, конечно, и раньше, но смалодушничал, испугался тебя. Испугался, что ты в силу молодости, горячности не захочешь моей исповеди. Сейчас, когда и сам я стал заметно старше и, надеюсь, умней, я не уверен в правильности прошлых своих поступков, но на тот момент, поверь, искренне считал, что выбираю единственно приемлемый вариант.
Сложилось только не так, как хотелось бы. Человек предполагает, а Бог располагает, мой мальчик. Да-да, для меня ты и сейчас еще мальчик. Взрослый, разумный, успешный мальчик. Мой мальчик… Я, как мог, старался следить за тобой все эти годы. За твоими успехами, твоими шагами, исканиями и поражениями. Хотя поражений-то как раз было мало. Я наблюдал за тобой и с гордостью узнавал в тебе себя много лет назад. Если бы я не поспешил родиться… Если бы не досталась мне страшная „развитым социализмом“ эпоха, эпоха, когда черное упорно называли белым, то и наша жизнь, возможно, сложилась бы по-другому…
Наверно, я бы еще тянул и откладывал наш разговор, да только тянуть больше некуда. Сколько мне Богом отпущено, неизвестно, а уйти, не объяснившись, было бы самым тяжким мне наказанием.
Я буду счастлив, очень счастлив видеть тебя возле себя. Ты навсегда мой единственный сын, независимо от твоего на это взгляда. Если ты будешь снисходителен ко мне и согласишься на нашу встречу, то тебе объяснят, как и где меня найти. Если же нет, то я не буду держать обиды – у всякого решения есть свои причины, и, думаю, мне они будут понятны. Я хочу, чтобы ты знал, что в любом случае я горжусь тобой. Твой отец».
Голос смолк, и только еле слышно шипел диктофон.
В горле Сергея изо всех сил натянулась ниточка, а глаза обильно повлажнели. Да он и не стеснялся того, что не может удержать катящихся по щекам капель. Дрожащими руками Сергей Кириллович перемотал запись на начало, только с третьей попытки сумел прикурить сигарету и, жадно затянувшись, снова нажал «Play».
Потом, давясь дымом и слезами, невидящими глазами глядел в темноту за окном, в шипении пытаясь найти еще какой-то скрытый смысл слов. Безучастно летели мимо окна пышные толстые снежинки…
19
Сергей не знал, сколько просидел вот так, глядя в окно, гася обжигающую пальцы сигарету и тут же зажигая другую, слушая навалившуюся ватную тишину, пока с кухни не раздалось тактичное покашливание Тимухина. Сергей воровато стер с лица слезы. Нужно было, видимо, что-то говорить, а он молчал и ощущал себя абсолютно необъяснимо. Словно был разобран на части. Эти части никак не собирались обратно, в единое целое. А если и собрались бы, то это был бы уже не тот, не прежний Сергей Кириллович.
– Сергей Кириллович, – мягко начал разговор Тимухин, – ваш отец много лет живет в Южно-Африканской республике. Он хорошо обеспечен и ни в чем не нуждается. И ни в ком. Кроме вас. Но, как вы, наверно, поняли, решение остается за вами.
Сергей молчал. Только что случалось, наконец, то, о чем он мечтал с самого своего детства, всю жизнь мечтал, а ощущения счастья не было и в помине. Были раздвоенность и пустота. Очень сильно, оглушительно, болезненно сильно хотелось тут же все бросить и помчаться навстречу отцу, все равно куда…
С другой стороны крепко держали старая обида и испуг. Страх сделать шаг в любую сторону. Кажется, ну вот, ты – царь и бог, одно твое слово, одно веление, и все по-твоему, все как хотел… Но в душе ощутимо присутствовала преграда, и Сергей, зажмурившись, разом перемахнул через нее, вдруг широко улыбнулся и с радостной обреченностью произнес:
